57. Король Магнус и другие русские приверженцы.

Подобным же образом московит захотел овладеть городом Ревелем через герцога Магнуса. Так как город Ревель есть сильная крепость, завладеть которою было бы трудно московиту, даже если бы он осадил его со всем своим войском, то он и употребил ту хитрость, что открыто объявил герцога Магнуса, добровольно ставшего на его сторону, королем ливонским, чтобы тем вернее подчинились ему ревельцы и другия местности. Московит сильно надеялся также и на то, что многие из ливонских дворян и некоторые бюргерские дети были преданы герцогу Магнусу. Поэтому он думал, что ревельцы не преминут тотчас же впустить и принять ливонского немецкого короля и своих земляков, подобно жителям Смоленска, расчитывая, что немецкий король и их земляки наверное убедят их сделать так. Вместе с герцогом [200] Магнусом в особенности Иоанн Дуве, Элерт Крузе, Гинрик Боусман, сын одного ревельского ратмана, считали сдачу самым лучшим делом и под страхом лишиться царствия небесного, спасения души и блаженства, хотели склонить ревельцев к сдаче различными кознями и хитростями, но ничего не добились. Потому что если бы они по неразумию приняли герцога Магнуса, то за ним сейчас же протянул бы руку и русский; ревельцы тогда лишились бы защиты у всех христианских государей, и с Ревелем было бы точно тоже, что и со Смоленском. Но простые и не ученые люди в Ревеле лучше разгадали коварство московита, чем все московитские немецкие князья, освобожденные господа и мудрые советники герцога Магнуса. Да будет же хвала Господу, который скрыл от сильных и мудрых людей то, что открыл простым людям в Ревеле в эту осаду, и да устыдятся теперь многие премудрые, а простодушные ревельцы да радуются во веки веков.

Наконец, когда герцог Магнус, добрый молодой государь, увидел, что его обманули, то выбранил жестокими словами Иоанна Дуве и Элерта Крузе и своих советников, как легкомысленных людей, которые отпадают от одного государя и переходят к другому, а также и его уговорили сделать тоже; а его придворный проповедник и советник Христиан Шрепфер был почти главным виновником такого отпадения.

58. Дальнейший рассказ о русской осаде Ревеля, 1570 и 71 г.

16-го октября прибыло еще одно сильное войско русских, называвшихся опричниками; этот отряд гораздо ужаснее и сильнее свирепствовал, чем предыдущие, убивая, грабя и сожигая; они безчеловечно умертвили многих дворян и простого народу, живших в опустошенном замки Фегефюр в Гарриене и пощаженных раньше русскими; новоприбывшие стали лагерем около козьего луга у Ревеля и вырубили и перепортили здесь великолепный лес. В то же время ревельцы зажгли рыбачью слободу, в которой было более двух сот жилищ, до тла сожгли и уничтожили ее.

В ту же осаду, около Михайлова дня, два флота королевских военных кораблей, один флот из Кальмера, другой из Финляндии, прибыли к ревельскому рейду, чтобы помочь городу. Эти корабли так долго стояли на рейде, пока все корабли и суда не прибыли из Стокгольма и Финляндии и не привезли городу Ревелю всяких съестных припасов и дров, так что ревельцы беспрепятственно могли перевести в город привезенные вещи. Тогда замок был снабжен припасами и мог справиться с московитскими гостями, которые хотели взять его голодом после продолжительной осады. В то время беспрестанно происходили стычки с неприятелями с кораблей и из города, всего описать невозможно. [201] В то же время, после Мартинова дня, в Ревеле появилась ужасная язва и продолжалась всю зиму до весны; от этой язвы умерло очень много бюргеров из всех гильдий, а также много подмастерьев, молодых слуг, женщин и девушек, умирали так скоро, как ни от одной заразительной болезни; умерших хоронили без колокольного звону, ибо во время всей осады колокола употреблялись только при проповедях. Мор был настолько велик, что люди совершенно теряли рассудок, все чувства и язык; этот мор очень быстро стал свирепствовать также и между крестьянами Гарриена, а глупый народ называл его русской или московитской язвой, занесенной будто бы в их страну русскими. В то же время упомянутая язва ужасно хозяйничала и в неприятельском лагере: от нее умерли также Конрад Бурмейстер, канцлер герцога Магнуса, и много других немцев и русских. Тут-то вот исполнилось обычное проклятие ливонцев, ибо в Ливонии, особенно у дворян, самым обыкновенным проклятием было: «Чтоб тебя одолели беды со всего света!» К несчастию это проклятие так исполнилось над ливонцами, что нельзя придумать никакой беды, которая не обрушилась бы на них во время этой осады и этих смут.

В 1571 году, 12-го января, прибыл еще один отряд русских с тяжелыми орудиями и мортирами; они 13-го января к ночи, во время сильного холода, построили между мельницами св. Иоанна и медною шанцы, и в ту же ночь начали стрелять по городу: пускали в него ядра от 16 до 25, а также и в 6 фунтов; но убитых, кроме одного стрелка на валу и двух бедных женщин, родных сестер, которых одним выстрелом убило на печи, не было.

16-го января русский построил новые шанцы перед глиняными воротами у Блейхберга, откуда он пускал в город огненные ядра (раскаленные), однако не повредил ни одного дома и не ранил ни одного человека.

17-го января русский занял великолепный госпиталь или оспенный дом у больших морских ворот, поставил несколько орудий и хотел укрепиться тут, но ревельцы не дали ему расположиться: в тот же день со всем войском они сделали вылазку и бились с неприятелями. Но так как русские занимали очень выгодную позицию в больших домах, которых окружала с одной стороны крепкая стена, а с другой досчатый забор, из за которых можно было удобно стрелять, и они поранили многих ревельцев, потому ревельцы снова должны были отступить в город, взяв с собой в плен одного немца. Распросивши и узнавши все от него, они тотчас же под вечер тесными рядами сделали вторичную вылазку, пошли на приступ того же оспенного дома, [202] выбили из него неприятелей, многих из них убили, а дом зажгли и уничтожили.

30-го января ревельцы сожгли и разрушили церковь в рыбачьей слободе, хотя и без нужды.

3-го февраля русские отправили из своего лагеря в Россию более 2000 саней, нагруженных награбленным добром.

22-го февраля русский снова построил шанцы на канатном дворе перед большими морскими воротами, из которых он ужасно стрелял и пускал в город еще больше огненных ядер, чем прежде, но не причинил особенного вреда: застрелил только одного стрелка на башне св. Олофа и одного шведского ландскнехта, а также одного надворного служителя на Сюстервале (у женского монастыря. «Сюстерские ворота»), кроме них не убил и не ранил ни одного человека.

22-го февраля, в ночное время, через стену города были переданы письма Иоанна Фридриха, герцога померанского, в которых он утешал ревельцев и писал, что об них наилучшим образом отзывались на сейме в Штеттине, где помирились оба государства Швеция и Дания; ревельцы почерпнули из этих писем новое мужество в своем продолжительном угнетении.

2-го марта неприятели соорудили для страха и угрозы три блокгауза перед большими морскими воротами у известковой печи, но скоро были выбиты из них, а бревна свезены в город.

5-го марта ревельцы нешутя хотели померяться с неприятелем, сделали вылазку с двух сторон и столкнулись с неприятелем. Неприятели потерпели значительный урон в одном месте у глиняных ворот. Тут были убиты сын Элерта Крузе и один из Будтброкенов из рижского архиепископства, один из Врангелей из Таттерса и много других неприятелей, дворян и не дворян. В это время ливонские гофлейты герцога Магнуса были так дерзки и храбры, будто целиком хотели проглотить ревельцев.

Во время этой осады было еще очень много схваток, в особенности около здания суда у горы св. Тонниеса; но описывать их нестоит, потому что солдаты, молодые подмастерья, домашние слуги и мальчишки бегали на эти схватки будто на танцы. И хотя им строго запрещали это, однако они не обращали внимания на запрещения.