108. Переговоры ревельцев и датчан в Падисе, 1575 г.

1-го сентября датские коммисары, именно Клаус фон Унгерн, Аксель Тонниссен, Рейнольд Сцойе, Иоанн Уксель менцский и Отто Уксель кошкский прибыли из Аренсбурга на границу в Падис и попросили губернатора и магистрат города Ревеля также пожаловать сюда, чтобы вести переговоры. Вследствие этого господин Понтус де Легардия, губернатор, Герман Лур и Петр Меллер, члены ревельского магистрата, снарядились и отправились в Падис выслушать, что такое снова намерены предложить датчане.

Когда же упомянутые господа и ревельские послы к вечеру прибыли в Падис в замок, то в одно время с ними прилетала в Падис огромная стая диких, необыкновенных морских птиц, немного похожих по величине и виду на диких гусей; на своих плоских ногах они разошлись по крышам и выступам домов. Странное зрелище представляли эти необыкновенные, неизвестные птицы, до сих пор и после того никогда более не показывавшаяся. Хотя их и спугнули один раз, однако они возвратились вторично, и не обращая ни на что внимания, остались там до самой ночи, даже не испугавшись, когда нескольких из них застрели. Но на другой день их больше не видели. Причина, по которой были приглашены сюда ревельцы, была та, что Клаус фон Унгерн вместе с другими датскими коммисарами требовал замок Падис и заявил, что если этот замок достанется московиту, то датчане отомстят за это ревельцам. Однако ревельцы им ничего не могли обещать.

109. Ревель ищет чужой помощи.

В то же время Клаус фон Унгерн восхвалял милостивое расположение короля датского к городу Ревелю. Этим он побудил ревельцев, как больных, хватающихся в продолжительных и тяжких болезнях за нескольких докторов, написать королю [246] датскому, а также римскому императору и другим государям, прося помощи, совета и средств выйти, наконец, к миру из тяжкой войны и угнетения. Но всеми своими письмами они не добились ничего кроме великого неудовольствия и немилости своего государя, короля шведского.

Прим. перев. Римский император, впрочем, ходатайствовал пред московским государем за ливонцев. Еще в 1559 г. император Фердинанд I писал к Иоанну, чтобы он не воевал Ливонии, принадлежащей к священной римской империи, и возвратил завоеванный уже места. Иоанн отвечал, что если цесарь захочет быть с ним в любви и братстве, то пусть пришлет великих послов, с которыми обо всех делах договор учинится. Великие послы, однако, не приезжали.

Сношения московского государя с цесарем возобновились и сделались довольно оживленными, когда после смерти Сигизмунда-Августа открылся избирательный сейм польский. Иоанна вовсе не прельщала мысль быть королем польским и он не прочь был видеть на польском престоле австрийского эрцгерцога в том совершенно верном расчете, что польский король из австрийского дома, опасаясь постоянно Турции, будет искать московского союза, для которого не пожалеет Ливонии. В июле 1573 г. в Москву приехал императорский гонец Павел Магнус с письмом от Максимилиана II, в котором император предлагал Иоанну соединенными силами противиться возведению на польский престол Генриха французского. Гонец рассказывал о варфоломеевской ночи во Франции и о том, что цесарь признает лучшим поделить Польшу: Корону к цесарю, а Литву к московскому государству. Иоанн отправил в Вену гонца Скобельцына, который 15-го августа 1574 г. возвратился в Москву, но без всякого ответа.

Приезжали в Москву в 1574 г. и другие императорские гонцы: в январе Вестфал, в феврали Греин Филип. Этот Греин сообщил дьяку Андрею Щелкалову: «Сказывали мне в Пернове, что польские и литовские люди думают подговаривати Арцымагнуса короля от царского величества отъехати (Магнус проживал в Оберпалене), и говорят, что от короля польского, как будет на королевстве, опасная грамота будет к Арцымагнусу, и хотят ему давати Ригу тем обычаем, чтобы Арцымагнус заплатил Ходкевичу 20,000 ефимков (что он давно ему посулил), и говорят еще, коли де Арцымагнус похочет ся поддати под литовского, и у него денег стольку не будет, и те деньги, 20 тыс. ефимков, хотят за него заплатити литовские люди; а хотят Арцымагнуса от государя отговаривати».

В мае 1574 г. приехал купец Кремер с письмом, в котором Максимилиан просил царя дозволить Кремеру выменять мягкой рухляди на его товары; в 1575 г. приезжал другой купец.

Иоанна сердило то, что в такое важное время, когда в Польше совершалась новая перемена, от цесаря являются одни гонцы и купцы, наконец в декабре 1575 г. явились и великие послы: Иоанн Кобенцель и Даниил Принц. Послы просили, чтобы Иоанн содействовал избранию эрцгерцога Эрнеста в короли польские и великие князья литовские, и чтобы оставить в покое Ливонию. Касательно Ливонии послы говорили: «О Ливонии цесарь велел нам только помянуть, а много о ней не велел говорить; просить только, чтобы государь ваш не велел воевать Ливонии до приезда других больших послов императорских, князей удельных и великих людей». [247]

И так римский император, по письму ревельцев, просил Иоанна, но не очень усердно: велел только помянуть. Царь велел отвечать послам на их речи, а относительно Ливонии велел сказать (см. Соловьева VI, 340): «Ливонская земля изначала была наша вотчина и нашим прародителям ливонские немцы дань давали; да, забыв правду, от нас отступили, и потому над ними так и сталось: ливонской земле и курской (Курляндия) всей быть к нашему государству; да и потому ливонской земле надобно быть за нами, что мы уже посадили в ней королем голдовника (подручника, вассала) своего, Магнуса: так брат бы наш дражайший, Максимилиан цесарь, в ливонскую землю не вступался и этим бы нам любовь свою показал; а мы ливонской земли достаем и впредь хотим искать».

Переговоры эти происходили, когда вопрос о польском короле уже был решен избранием Стефана Батория. Царь, видя, что в Польше сделалось не так как он желал, решился покончить с Ливониею и

стал готовиться к большому походу, который и состоялся, но уже в 1577 году, как то и изложено ниже.