2. Кто сделался врагом королю Эрику из за Ливонии.

Когда в Ревеле была великая радость и дворяне и не дворяне в большом количестве отправились к королю, и жаловались ему на убытки, причиненные московитом, то король, по своей королевской доброте, щедро наградил их поместьями и деньгами и достаточно удовлетворил их за все потери. К тому же король не мало заботился о том, чтобы доставить мир городу Ревелю и многим другим местностям. Поэтому он с большими издержками послал послов к московиту, чтобы переговорить с ним о мире. Желание короля было таково, чтобы московит сохранил впредь долговременный мир, заключенный его отцом Густавом, и соблюдал его также по отношению ревельцев и других, ставших под королевскую защиту. Но московит не согласился на это, а ужасно рассердился на короля Эрика, за то что он хотел ввести новые условия, не упомянутые его отцем, и что он осмелился присвоить себе несколько мест в Ливонии, которыми овладел он, московит, и вообще за то, что он [134] вмешался в это дело. Наконец, однако, с большим трудом добились до перемирия на два года.

Но как впоследствии достаточно показал опыт, это упомянутое перемирие как королевству шведскому, так и Ливонии было более вредно, чем выгодно, московиту же принесло большую пользу. Потому что в это перемирие московит по большей части совершенно спокойно отстроил и укрепил от нападения города и замки, завоеванные в Ливонии. А так как ему приходилось теперь иметь дело с могущественным королем (польским) гораздо более страшным, чем ливонский магистр, то ему было как нельзя более с руки заключить перемирие, чтобы тем лучше, по своему вкусу отстроить и укрепить замки в Ливонии.

Несмотря на то, что два года было перемирие, король Эрик по истечении двух лет всетаки должен был опасаться сильной войны с московитом, в которой наследственные королевские земли в Финляндии подвергались немалой опасности из за Ливонии. А так как у короля шведского в то время был в Ливонии только единственный город Ревель, то во время перемирия он добивался многих земель, городов и замков в Ливонии и посягал на земли и замки короля польского и бывшего магистра, из за чего возникла открытая война между Швецией и Польшей и магистром к еще большему вреду и погибели бедной угнетенной Ливонии. А пока упомянутые государи воевали между собой, московит держался в стороне и позволял обоим королям тягаться между собой из за ливонских замков; ему было все равно, достанутся ли они шведу или поляку; он думал извлечь свои выгоды в более подходящее время, когда они достаточно долго будут драться между собою и устанут, и затем кого застанет в мешке, того и вытрясет оттуда, что и случилось впоследствии. Причиной этой игры было двухгодичное перемирие.

Кроме того, в это перемирие король Эрик приобрел себе еще больше врагов, а именно: во первых город Любек, у которого король велел отнять целый флот кораблей, вышедших с полным грузом из Нарвы, желая помешать нарвской торговле, а корабли всех приморских городов заставить нагружаться в Ревеле; из за этого возникла весьма опасная война между королевством шведским и любекцами. Во вторых и Фридрих II, король датский, стал врагом короля шведского из за своего брата, герцога Магнуса, которому король Эрик приписал, будто он желает отдаться под покровительство шведской короны со своими замками и землями в Ливонии; это очень рассердило короля датского; из за этого же сначала возникли несогласия и споры, а потом возгоралась трудная [135] и продолжительная война между обоими королями; в Ливонии от этого стало еще хуже, да и королевство шведское от этого также не мало ослабло.

Прим. пер. Мир с Густавом Вазою был заключен в 1556 г. (см. Приб. Сб. II, стр. 342—343). В 1560 г. король Эрик, по вступлении на шведский престол, прислал в Новгород послов, с требованием, чтоб перемирные грамоты 1556 г. были скреплены печатью царскою, чтобы вперед ему, Эрику, ссылаться прямо с царем, и чтоб в прежних грамотах уничтожить условие, по которому шведский король обязывался не помогать королю Польскому и магистру ливонскому против Москвы. Чтобы напугать Иоанна, сделать его сговорчивее, шведские послы объявили, что император, короли польский и датский уговаривают Эрика к союзу против царя за Ливонию.

Рюссов пишет, что московит ужасно рассердился на короля за то, что тот хотел ввести новые условия, не упомянутые его отцом. Действительно рассердился, потому что шведские послы получили в Москве такой ответ от московских дипломатов: «Того себе в мыслях не держите, чтобы государю нашему прародительские старинные обычаи порушить, грамоты перемирные переиначить; Густав король таким же гордостным обычаем, как и государь ваш теперь с молодости помыслил, захотел было того же, чтобы ему ссылаться с государем нашим, и за эту гордость свою сколько невинной крови людей своих пролил и сколько земли своей запустенья причинил? Да то был человек разумный: грехом проступил, и за свою проступку великими своими и разумными людьми мог и челом добить; а вашего разума рассудить не может: с чего это вы такую высость начали? Нам кажется, что или король у вас очень молод, или старые люди все извелись, и советуется он с молодыми: по такому совету такие и слова» (см. Соловьева VI, 244).

Иоанн, однако же, не хотел порывать с Эриком, чтобы не иметь сразу двух врагов в Ливонии: шведов и поляков, потому и решил: перемирие, заключенное с Густавом, подтвердить до 1563 г., не упоминая вовсе о Ревеле, но и не нарушая старины. Для подтверждения перемирия отправили в Швецию послов от имени новгородских наместников. Московских послов, по наговору толмача шведского посольства, который жаловался королю, что им в Новгороде и Москве было большое безчестье, приняли дурно. Послы писали в Москву: «от короля нам было великое безчестье и убыток: в Выборге нас речами безчестили и бранили, корму не дали и своих запасов из судов взять не дали же, весь день сидели мы в заперти, не евши». По приезде в Швецию, отвели им комнаты без печей и лавок, к королю заставили итти пешком; позвавши на обед, король велел поставить перед ними мясные кушанья в петров пост, зная, что они у приставов брали пищу постную; против поклона от наместников новгородских король с места не двинулся и шляпы не приподнял; три раза послов звали к королю и три раза ворочали с дороги.

Рюссов пишет, что перемирие было очень выгодно московиту: пусть-де швед и поляк дерутся между собою, а когда обессилят и устанут, то московит кого застанет в мешке, того и вытрясет оттуда. Это бы непременно и случилось, если бы у Иоанна во 1-х была постоянная, хорошо обученная и снаряженная армия, и во 2-х, если бы внутреннее положение московского государства было удовлетворительнее тогдашнего положения. Но в том то и дело, что армии не было, генералами назначались люди из боярской думы, не имевшие никакого понятия о военном искустве, а с [136] многочисленными необученными ратниками нельзя было вытрясти из мешка ни поляка, ни шведа. Но и это бы еще не беда, ибо тогдашнее польское войско было ничем не лучше московского, главною бедою было то, что самодержавие еще не достаточно окрепло в Mocкве, что бояре еще не забыли ни старины, ни своего происхождения, ни права отъезда. Иоанн имел все причины не доверять им, и в то самое время, когда в Ливонии являются поляки, шведы, датчане, в Москве подготовляется опричнина.