48. Письмо от Дерпта к Ревелю, 1570 г.

Тогда дерптские немцы написали ревельским, чтобы они всеми силами старались освободиться от шведского ига, чего они от души желают им. Здесь слепцы захотели водить зрячих. Потому что дерптцы сами были отягчены игом московита и неимоверно трудными службами, и на самом деле они не желали от Господа ничего лучшего, как подпасть под христианское иго, под которым уже были ревельцы. Эта грамота была не от самих дерптцев, но от Иоанна Дуве и Элерта Крузе, которые оба подстрекали дерптских бюргеров подчинить город Ревель власти московита. Потому что упомянутые Иоанн Дуве и Элерт Крузе, оба ливонские дворянина, присягнули московиту, сделавшему их князьями.

Прим. перев. Таубе и Крузе, после свидания с ревельскими послами в Везенберге (5-го апреля, 1569 г.), отправились к герцогу Кетлеру. Они расчитывали, что герцог, смененный в 1566 г. (см. выше, стр. 159) с должности ливонского администратора и имевший причины быть недовольным польским королем, склонится на их предложение войти в вассальные отношения к московскому государству, но ошиблись в расчете. Герцог, хотя и принял их дружески, но отказался от сделки. Тогда Таубе и Крузе со своими предложениями обратились из Дерпта к герцогу Магнусу, проживавшему в то время в Аренсбурге. Тот не колебался ни мало, прислал в Дерпт своих доверенных советников Клауса Адеркаса и Дитриха Фаренсбаха, чтобы переговорить с Таубе и Крузе. Результат переговоров был тот, что Магнус в сентябре того же 1569 г. отправил в Москву своих послов: викскато фохта Клауса Адеркаса, гофмаршала Антона Врангеля и канцлера Конрада Бурмейстера. Свита их состояла из 34 человек. Послы 27-го ноября получили от царя предварительное удостоверение, что он, царь, желает предоставить герцогу Магнусу в наследственное ленное владение всю Ливонию, по принесении в Москве присяги. Ливонские жители остаются при их правах и преимуществах и при их вероисповедании; герцог обязуется содержать войско из 3000 человек. Но в этом удостоверении еще ничего не упоминалось о королевском звании

Послы возвратились в Аренсбург 27-го января 1570 г., и герцог решился, не откладывая дела, лично ехать в Москву.

Таубе и Крузе между тем написали письмо в Ревель, уговаривая ревельцев сдаться царю добровольно. [185]

49. Иоанн Грозный, 1570.

В 1570 г. зимою великий князь московский в собственной земле, особенно в Новгороде и Пскове, учинил такое ужасное тиранство, какое не встречается ни в одной истории. После того как несколько лет тому, назад он велел умертвить много народу из князей, воевод, дворян, подъячих, писарей, граждан и крестьян вместе с женами и детьми, а также брата своего отца, князя Владимира Андреевича с женой и детьми и всеми его людьми, а также брата своей жены князя Михаила Темруковича, а также сжег много сел и деревень, людей же убивал и грабил, спускал воду из прудов, так что вся рыба засыпала, а также уничтожал скот и хлеб, так что никто не мог пользоваться им, а за год перед тем, в 69 году убил в Твери несколько тысяч людей, между которыми было также много пленных немцев и поляков, и побросал их в воду; после всего этого он двинулся на маслянице вышеупомянутого 70 года в Новгород с несколькими тысячами своих телохранителей, избранных им для своих кровожадных и тиранских намерений, и которых называли апрыстна (опричниками). Неожиданным образом напавши на масляницу на Новгород, они причинили большую печаль, убивая и грабя, причем не был пощажён ни один дом. Опричники также обезчестили много знатных красивых женщин и девушек, они были до того дерзки и бессовестны, что многия женщины лишили себя из-за этого жизни. Затем он взял в плен несколько тысяч человек, связывал мужьям и женам руки вместе, а маленьких детей привязывал к груди матерям, и затем целыми кучами бросал в воду, так что большая река Волга (Волхов), имевшая в глубину около восьми сажен, до дна совершенно наполнилась трупами, так что их кольями проталкивали под лед, чтобы они могли уплыть дальше. Затем несколько сот женщин и девушек раздели да нага, и привели на мост, а когда вышел великий князь и проезжал мимо, то для его потехи этих женщин толкали в воду. Затем несколько сот знатнейших граждан и начальников города Новгорода повесили за руки и подожгли одетую на них одежду, и безчеловечно жгли их живых. Кроме того очень многих людей привязывали сзади к саням за руки и за ноги и мчались с ними по всему городу; когда же приходилось заворачивать на углах, то при быстрой гонке то одному, то другому отрывало то руку, то ногу. Невозможно вкратце описать подобные неслыханные тиранства, учиненные московитом над собственными подданными в Новгороде и Пскове.

В то же время московит послал несколько тысяч опричников в ливонскую Нарву, которые сначала подали вид, будто [186] хотят предпринять поход на шведов в Ливонии. Когда же их впустили в Нарву, то они тотчас же начали безчеловечно убивать, свирепствовать и неистовствовать. Здесь не был пощажен ни один русский высокого ли, низкого ли звания, даже ни одна женщина, или ребенок. Но немецких купцов и ливонских крестьян в Нарве не тронули; их опричники только предупредили, чтобы они не скрывали у себя русских, ни старых ни малых, под страхом лишиться жизни и всего имущества.

Когда было произведено это смертоубийство в Нарве, тогда опустошили все дома, амбары и лавки и все товары, как то: пеньку, воск, сало, кожи, коноплю и множество драгоценной мягкой рухляди, ценою во много бочек золота, побросали на улицы и в поле и зажгли, так что они чуть не задохлись от дыму, копоти и гари. Поэтому они не хотели больше жечь больших вещей, а свозили их на Нарвский мост: в реке вырубили большую дыру или прорубь, разрубили остальные вещи на мелкие куски и побросали их в реку, так что они все или утонули или поплыли в открытое море. И никто не смел, под страхом смерти, спрятать что-либо из этих вещей или присвоить себе.

Летом после того, в том же году, великий князь безчеловечно велел умертвить 109 человек в Москве, из них некоторые были сварены в кипящей воде; некоторых обезглавили и разрубили на несколько частей; некоторых великий князь заколол собственноручно, между последними был также знатнейший канцлер великого князя, Иван Михайлович Висковатый, отличнейший человек, подобного которому не было в то время в Москве; его уму и искуству, как московита ни чему не учившегося очень удивлялись все иностранные послы. Великий князь московский в то время так жестоко и ужасно обращался с своими собственными людьми и высокого и низкого происхождения, что безчеловечно велел умертвить более сорока тысяч человек, способных носить оружие и годных на войне, кроме женщин, девушек, детей и разной челяди. Все немцы, бывшие в Москве в то время и после того ехавшие через города и земли, подвергнувшиеся опустошению, сознавались, что еслибы неприятель со стотысячным войском пробыл в России, воюя целый год, то немыслимо, чтобы он нанес московиту такие убытки, какие он нарочно наносил сам себе. Причина же, почему это случилось, была та, что великий князь подозревал своих людей в том, что они хотят передаться королю польскому, но это была неверная клевета.

Прим. перев. Описание разгрома Новгорода в общих чертах согласно и с русскими источниками.

Напуганный отъездом Курбского и протестом, который тот подал от имени всех своих собратий, подозрительный и чрез меру страстный [187] Иоанн заподозрил всех своих бояр в измене государству и схватился за крайнее средство: 3 декабря 1564 г. он выехал из Москвы в Александровскую Слободу, а в январе 1565 г. последовало учреждение опричнины, а с ней началась и эпоха лютых казней, обесславивших этого государя, несомненно способного и понимавшего интересы московского государства гораздо лучше и дальновиднее всех современных ему бояр.

Казни не унимали недоброхотства, и не могли унять, а это еще более ожесточало царя, человека по природе своей чрезвычайно впечатлительного. Мучимый подозрениями, он просто освирепел и впал в неслыханные крайности, которые чрезвычайно вредили ему и как человеку, и как государю. Слухи, к несчастию, совершенно верные о его жестокостях и свирепом нраве, распространялись далеко в соседних государствах, — и много, даже несомненно очень много послужили к тому, что в Литве партия, старавшаяся о соединении Западной России с Восточною, не находила особенно сильной поддержки, а в Ливонии планы Таубе и Крузе о подчинении этой страны московскому государству не находили себе ревностных приверженцев.

Разгром Новгорода произошел по следующему случаю: летом 1569 г. явился к царю какой-то Петр, родом волынец, и донес, что новгородцы хотят предаться польскому королю, что у них написана уже и грамота об этом и положена в Софийском соборе за образом Богоматери. Иоанн отправил с Петром доверенного человека, который действительно отыскал за образом грамоту и привез к государю: подписи — архиепископа Пимена и других оказались верными. Говорят, что этот Петр, бродяга, наказанный новгородцами, сам сочинил грамоту и необыкновенно искусно подписался под руку архиепископа и др. граждан. Как-бы то ни было, но Иоанн решился лично разгромить Новгород. В декабре 1569 г. он двинулся туда с Александровской Слободы, и в каком-то исступлении начал опустошать земли по дороге. Опустошения начались с Клина. 2 января 1570 г. явился в Новгород передовой отряд царской дружины, а 6 числа прибыл сам царь с сыном Иоанном. На другой-же день начался разгром и продолжился до 13 февраля. В этот день Иоанн выехал в Псков, который был ограблеи, хоть и не так жестоко, как Новгород. По возвращении царя в Москву началось и «изменное сыскное дело», которое хотя не дошло до нас, но результаты его известны: оно повлекло за собою новые казни. Замечательно, что на этот раз были казнены и важнейшие опричники.

Во время производства сыскного дела в Москву прибыл герцог Магнус Гольштейнский.