51. Ревель и Любек разделяются, 1552 г.

Летом в 1552 году город Любек прислал своих послов, а именно доктора Германа Фальке и Альбрехта Клебера, рагсгеров, вместе с двумя бюргерами, а именно Гансом фон Рентельном и Гансом Гренцином, к ревельцам, чтобы потребовать и водворить свою старую свободу в торговле. И когда они ничего не могли добиться, то с пустыми руками вернулись назад в Любек. Через некоторое время любекцы снова снарядили в город Ревель посольство, а именно Германа Плошеса и Готшалка фон Викедена, а в третий раз — своего секретаря Германа Бойтина, который вслед затем поехал также в Россию. А когда эти послы все ничего не добились в Ревеле, тогда стало заметно, что большая дружба обоих городов разойдется.

Прим. перев. Любекский секретарь, конечно, евздил в Москву по торговым делам. Позднее, в 1562 г. любекское правительство писало к окольничему Петру Головину, чтобы он замолвил доброе слово за ганзу. В то самое время, как московское государство старалось пробраться к берегам Балтийского моря, морские державы в западной Европе старались на востоке открыть новые рынки для своих товаров. Англичане в особенности заботились о таких рынках, и в 1552 г., когда ревельцы расходились с любчанами, составили уже компании для открытия новых стран на севере и новых торговых путей. Компания снарядила для этого особую экспедищю, которая и отправилась в море 20 мая 1553 года. Ченслер, капитан одного корабля этой экспедиции, 24 августа 1553 года, прибыл в Архангельск (Холмогоры) и с этого времени начинаются торговые сношения московского государства с Англиею к досаде, конечно, ганзы.

52. Пожар в Ревеле, 1553 г.

В 1553 г., в воскресенье перед Троицей, после обеда, большой и ужасный пожар начался около ревельского собора в доме одного мясника; этот мясник в воскресенье варил пиво и пивной котел стоял у него на огне; в то же воскресенье в обед была свадьба одного бюргера в ревельской большой гильдии. И когда гости все веселились там, тогда разразилось большое несчастие с огнем, так что из веселия скоро стало большое горе.

Большая часть домов около собора, а также несколько домов в городе сгорели до тла; был страшный огонь, который залетал через весь город до Ставенской улицы далеко от собора и сжег также несколько домов на этой улице. [339]

53. Переговоры с московитами, 1554 г.

Когда сословия ливонские услышали о счастии московитов и о их победе над татарскими царствами, они хорошо знали, что теперь конец продолжительному миру и что теперь им будет плохо; поэтому они отправили своих послов к московитам, чтобы заключить дальнейший мир. Когда же эти послы, против всякого ожидания, услышали невозможные условия и предложения московитов по поводу дани, то, не исполнив дела, вернулись домой и объявили о том своим властителям; всем сословиям Ливонии этим была задана важная забота. Они тотчас-же послали к московитам других послов, а именно Иоанна Бокгорста и Отто фон Гротгузена со стороны великого магистра, и Вольдемара (Больмера) Врангеля и Дидерика Кафера со стороны епископа дерптского. Эти послы отправились в Москву в 1554 году на Oculi, но там они услышали только одни несправедливости от московитского царя. Он велел своему канцлеру и советникам напомнить и требовать от них невозможной и огромной дани за безчисленные годы; на это послы ответили вопросом, по каким причинам великий князь требует дань с ливонцев, между тем как он никогда не был господином ливонцев и ливонцы также никогда не были его данниками. А также великий князь никогда не завоевывал страны и не отдавал ее в лен ливонцам и ни в какое время не накладывал после победы дани, кроме той, которая отдается победителю от побежденных; можно также доказать, что ливонцы издавна часто вели большие войны с русскими, но никогда не начинали войны из за дани, а также и ни в каких мирных трактатах не упоминается о дани.

Канцлер и советники царя все настаивали и говорили, что дерптское епископство съиздавна всегда платило дань; послы епископа отрицали это, говоря, что никак нельзя доказать, что дерптские жители были когда-либо данниками великого князя московского; поэтому великий князь не должен требовать ничего нового и не бывалого; христианскому государю-де никак не прилично требовать того чего ему не должны, и чего он не желает самому ceбе, то пусть он и другим не делает подобных неприятностей.

На это они снова ответили: «Великий князь желает дани и не уступит ни на волос». Послы же изо всех сил снова требовали, чтобы им доказали грамотами и бумагами за печатями, что епископские обитатели Дерпта обязаны давать великому князю дань деньгами или другими вещами. На это канцлер царя снова ответил, что в грамотах написано, что епископы дерптские платили великому князю дань, что на их языке значит подать; в чем же она состояла и сколько ее было, он не хотел объяснить. [340] Поcле долгих споров, послы получили мир на пятнадцать лет, с условием, что все спорные дела между Россией и Ливонией, а также и дань, будут улажены в продолжении трех лет.

Прим. перев. Эта глава требует пояснений, так как собственно с этого посольства и начинается распадение Ливонии.

Было сказано уже (см. выше стр. 334), что в 1550 году между Москвою и Ливониею было заключено перемирие на пять лет. Срок истекал, потому 6 января 1554 г. на ландтаге в Вольмаре, магистр Гален и епископ дерптский Герман порешили послать в Москву посольство. Предварительно были посланы два гонца спросить: примут-ли посольство? Одним из гонцев был известный впоследствии рижский бургомистр и историк Ниенштед (вестфалец родом, торговал в Дерпте, в 1571 г. переселился в Ригу, здесь с 1585 по 1605 год был бургомистром и играл важную роль, умер в 1622 году). Гонцев хорошо приняли в Москве, угостили и отослали назад в Ливонию сказать, чтоб ливонцы прислали настоящих послов.

Послы, именно те самые, которые перечислены в этой главе, отправились в апреле 1554 г. в Москву и чрез месяц прибыли сюда, заметив по дороге, что к ливонской границе уже тянутся целые обозы с провиантом и порохом, что на каждые 4 или 5 милях отстроены ямские дворы с большими конюшнями и сараями.

Послов ласково приняли, и царь велел вести переговоры с ними окольничему Алексею Адашеву и дьяку Михайлову. Послы предложили возобновить перемирие на 50 лет, но Адашев объявил, что "немцы уже давно не платят дани с юрьевской волости, русских купцов обижают, церкви и концы русские на себя завели: за это неисправление государь положил свой гнев на магистра, епископа и на всю землю ливонскую, и наместникам своим перемирия не велел давать".

Послы на это отвечали так, как рассказано у Рюссова, но он не прибавляет, что Адашев показал им договор с Плетенбергом и сказал: "Удивительно, как это вы не хотите знать, что ваши предки пришли в Ливонию из-за-моря, вторгнулись в отчину великих князей русских, за что много крови проливалось; не желая видеть разлитая крови христианской, предки государевы позволили немцам жить в занятой ими стране, но с условием, чтоб они платили дань великим князьям; но они обещание свое нарушили, дани не платили: так теперь должны заплатить все недоимки".

Послы отвечали, что в старых писаниях не находили, чтобы великому князю платилась дань и просили о продолжении перемирия.

Бояре сказали, что с каждого ливонского человека каждый год надобно платить по гривне московской, или по 10 денег. Бояре, однако, не могли документально доказать, что в старину [341] платилась дань именно в этом размере (Вопрос о дани, по мнению составителя этой книги, еще не раследован с надлежащею полнотою. В первой дошедшей до нас договорной грамоте с епископом юрьевским от 1474 года говорится о дани как о старине, но в каком именно размере юрьевскому бискупу приходилось платить эту дань — с точностию неизвестно. Что епископ Альберт обязался платить дань полоцкому князю за крещеных ливов, то это несомненно, но что никогда не платил, и полоцкий князь не имел силы заставить платить, то и это несомненно. Кажется, что дань с Юрьева выговорена была в 1234 году князем Ярославом (см. выше стр. VIII.)). У послов — говорит Ниенштед — чуть глаза изо лба не выскочили: на счет дани у них не было никакого наказа, просить о сбавке значило бы признать право московского государства на дань: потому они просили отсрочить этот вопрос, но Адашев решительно потребовал уплатить дань чрез два года по приговору магистра и епископа.

Кроме вопроса о дани, московское правительство возбудило вопрос и о тех православных церквах, которые находились в Дерпте, Риге и Ревеле для русских торговцев, приезжавших сюда, и которые были разорены при введении реформации (о разорении этих церквей свидетельствует Бреденбах). Московское правительство требовало восстановления этих церквей и устранения разных недоумений между немецкими и русскими купцами.

Спорили не мало, но в конце концев послы согласились заключить перемирие на 15 лет и написать перемирную грамоту, по которой дерптский епископ обязуется платить со своей области дань по гривне немецкой с каждого человека, исключая людей церковных, в 3 года заплатить недоимку за 50 лет; церкви русские очистить и русским людям во всем учинить управу безволокитно; русским гостям и купцам с ливонскими и иностранными купцами дозволить свободную торговлю всяким товаром, кроме панцырей; пропускать в Москву всех иностранцев, которые придут из за моря служить царю; не помогать польскому королю и великому князю литовскому против Москвы. Послы выговорили, что так как они согласились на дань без ведома магистра и епископа, то последние имеют право и не согласиться на это условие.

Московское правительство согласилось на такую оговорку, и царь приказал новгородскому наместнику князю Дмитрию Федоровичу Палецкому написать с немецкими гостями перемирную грамоту с тем, чтобы послы привесили к грамоте свои печати, а царь пошлет после своих послов в Ливонию, чтобы магистр и епископ отрезали посольские печати и взамен их привесили свои.

Послы тогда были отпущены в Новгород для написания грамоты (московское правительство заключало договоры со шведами и ливонцамн не иначе, как чрез своих псковских и новгородских наместников, не допуская до равенства с царем ни короля шведского, ни властителей ливонских). Здесь 15 июня 1554 года было заключено перемирие на 15 лет на изложенных выше условиях. К перемирной грамоте послы привесили свои печати, а с русской стороны привесили печати князь Палецкий, наместник [342] псковский, бояре новгородские и купеческие старосты Алексей Зырков и Иван Бурзулов.

Послы после этого уехали домой, оставив подлинную грамоту в Новгороде, и неподозревая, кажется, в какую сильную опасность они поставили Ливонию этим своим договором.