Глава 5 Конфигурации культуры как акцентуации в развитии системы аффективной организации сознания

го нетерпения, кипения страстей при отходчивости и без памяти зла; выразительности и заразительности и в веселье, и в горе.

При астеническом акценте — выделяются преимущества тонкой и детальной укорененности в жизни, подробной раз­работки ее предметности, уклада, устойчивости, реальности, порядка; четкого представления о пользе, разумной расчетли­вости и бережливости; стремления к накоплению; осторож­ности и предусмотрительности,чистоплотности и аккуратно­сти; изобретательности и искусности в многочисленных по­лезных навыках.

Известно, что нас традиционно огорчает привычное для нас отсутствие порядка и чистоты вокруг. При этом, однако, «уме­ренность и аккуратность», так же как расчетливость и «скопидом­ство» — оборотная стороны этих достоинств нам столь же тради­ционно не симпатичны, в то время как изобилие земных благ, как и широта души, страстность ее порыва понятны, близки и вызы­вают сочувствие.

Третий уровень, с одной стороны, задает ценность движения за границы известного и пределы возможного, поддерживает жела­ние испытать себя, иметь право выбора, принимать решения; ос­ваивать новое, экспериментировать, разрушать устои, реализовать себя в активном жизнетворчестве.

С другой — утверждает ценность последовательности и целе­направленности; упорства, настойчивости в преодолении препят­ствий; стремления к успеху, к доведению дела до победного кон­ца; ответственности и обязательности, верности своему слову; чув­ства чести и щепетильности; честолюбия, желания социальной реализации, утверждения и сохранения достойного места в ее иерархии.

Первое, несомненно, впечатляет нас, вызывает уважение и вос­хищение, но, может быть, несколько отстраненное и даже осто­рожное, как к «рисковости» или даже «лихости», склонности ис­пытывать судьбу, к которой мы имеем несомненное уважение. Второе же, при всем нашем уважении к настойчивости и целенап­равленности, сожалении о безответственности, царящей вокруг, на практике может и не одобряться нами, восприниматься как «упертость», вызывать ироническое отношение — «тебе что, боль-

Глава 5 Конфигурации культуры как акцентуации в развитии системы аффективной организации сознания

341

ше всех надо?»⁶⁹. Человек же, показывающей явную заинтересо­ванность в самоутверждении, в социальном и карьерном росте, тоже традиционно может вызывать некоторое недоверие окру­жающих.

Четвертый уровень в своей выносливости утверждает ценность общности и общения, симпатию к естественно хорошему, доб­рому человеку; красоту открытости и привязчивости, простоты и ясности в отношениях, доверчивости и доверия; душевности, эмоциональной отзывчивости и теплоты; готовности горячего от­клика на призыв, кротости и выносливости в служении общим целям.

В своей же тонкости — утверждает ценность осознанных нрав­ственных установок, страдания и сострадания; терпения и стой­кости, самоотверженности и жертвы; скромность, совестливость и деликатность в отношениях; прочность немногих избиратель­ных привязанностей, служение близким и устремленность к выс­шему и вечному смыслу.

Тут, видимо, нечего и обсуждать, все эти ценности глубоко при­няты нашей культурой, и близки нам как родные с детства Росто-вы и Болконские.

В этом разделении впечатлений на более близкие, свои и чуж­дые можно отметить, что основные акценты приятия все-таки об­наруживаются нами на первом, втором и четвертом уровнях, ви­димо, здесь и можно искать ценностные основы нашей индиви­дуальности.

Взгляды извне обычно, в первую очередь, обращаются к ак­центуированное™ в нашей культуре сильного второго уровня и выделяют как особые черты широту души, страстность и жизне­любие карамазовских характеров и драм. Характерно, что это, несомненно, лестно для нас, но взгляд изнутри, ориентирован­ный на менее яркие проявления и на повседневность, пожалуй, более задерживается на особенностях первого и четвертого уров­ней. Возможно, что именно пластичность и эмоциональность

^{6 9} Так И.А. Бунин с некоторым недоумением отмечал, что в деревне с ироническим осуждением относятся к мужикам, надорвавшимся на ра­боте.

342

Гл а в а 5 Конфигурации культуры как акцентуации в развитии системы аффективной организации сознания

можно рассматривать как основные тенденции, формирующие и нашу обыденную жизнь, и национальный характер⁷⁰. Они же, как диаметрально противоположные по функции уровни, созда­ют и основную оппозицию, обеспечивающую устойчивость и це­лостность системы сознания (первый уровень — обеспечивает адаптацию к изменениям, четвертый придает устойчивость жиз­ни и определяет ее формы).

Понятно, что целенаправленность такой системы обеспечи­вается доминированием более активного уровня эмоционального контроля, но высокая пластичность оказывает особое влияние и на его характер. С одной стороны, она усиливает выносливость четвертого уровня в общении, что увеличивает нашу способность усваивать эмоциональное состояние других людей и социальные установки; вовлекаться в общие порывы — все это поддерживает ценность общей жизни и создает основу для естественно совер­шаемого подвига. С другой — эта же пластичность несколько раз­мывает устойчивость социальной структуры, препятствует ее де­тальной разработке. Возможно, именно это и позволяет нам уме­рять жесткость заданных правил и законов и даже позволяет их обходить⁷¹ — сохраняя нравственные ориентиры, оставаться воль­ными, быть нравственными, но не правильными.

И вместе они (пластичность и эмоциональный контроль), каждый своим образом, ограничивают формирование механиз-

^{7 0} Акцентуация этих уровней в нашем культурном сознании просмат­ ривается и в особом выделении нами среди всех возможностей познания способностей к символизации (не причинно-следственные связи, а имен­ но обобщение и классификация определяются нами как высшие возмож­ ности мышления) и творческой интуиции. При недостаточности арсенала технологий (и небрежении в их разработке) для нас характерна способность к непосредственному усмотрению выхода из внезапно осложнившейся си­ туации.

⁷¹ Известно, что строгость российских законов умеряется их неиспол­ нением; но не исполняем мы их часто из лучших побуждений, из чувства сострадания или справедливости. Так, например, правила экзамена легко и без раскаяния нарушаются нами и не только в свою пользу, мы охотно подсказываем конкуренту, и оказать ему помощь нам важнее, чем выиг­ рать соревнование.

Гл а в а 5 Конфигурации культуры как акцентуации в развитии системы аффективной организации сознания

343

мов второго и третьего уровней, причем и в том, и в другом слу­чае, как мы видим, в наибольшей степени страдает развитие их защитной стороны.

Так, на втором уровне высокая пластичность, с одной сторо­ны, позволяет расширить избирательность в опредмечивании по­требностей, то есть все же ослабить напряженное переживание чувства собственности, снять накал страстей. С другой — что, мо­жет быть, самое важное в формировании нашего общего характе­ра, — препятствует фиксации жесткого жизненного стереотипа, развитию и дифференциации уклада, разработке подробностей материальной жизни.

В этом же направлении действует и четвертый уровень. Он под­тверждает, с одной стороны, ценность непосредственного обще­ния, щедрости, разделения с близкими земных благ и тягостей: трапезы, праздника, горя — «на миру и смерть красна». С другой, как эмоциональный контроль, он осуждает меркантильность и поддерживает ценность жертвы — бессребреничества, непрактич­ности, невнимания и даже высокомерия в отношении к пошлым мелочам телесной жизни.

На третьем уровне пластичность также делает менее напряжен­ным порыв личной экспансии — достижение поставленной цели, утверждение свободы выбора; менее обязательным — самоиспы­тание. Для нас характернее не напряженное устремление к выхо­ду за пределы своих возможностей, а, наоборот, мощное импуль­сивное движение вон из напряженной (стесняющей, давящей, уду­шающей) ситуации — на волю⁷². А цель и энергия самой экспансии в нашей культуре в большей степени задаются общим эмоциональ­ным порывом и определяются требованиями морального долга. Таким образом, пластичность и эмоциональный контроль огра­ничивают развитие личного уровня притязаний, упорства в пре­следовании личной цели, уменьшают активность в продвижении и отстаивании своего места в социальной иерархии. Здесь стыдно

^{7 2} Нам привычны оппозиция и взаимодополнение образов милой «де­вичьей красы» и мужественной «удали молодецкой» — всадника-птицы, бесстрашно и безоглядно несущегося вдаль, без дороги и цели, также как и образ самой Руси, летящей, Бог знает куда, гоголевской тройки.

344