Глава 2. Уровни аффективной организации сознания и поведения

157

самыми маленькими и постепенное его сворачивание по мере взросления ребенка.

В ходе развития индивида и его культуры идет процесс создания все более обобщенных форм ориентировки четвертого уровня. Не­посредственное сопереживание, общий аффективный стереотип по­ведения, автоматизируясь, свертываясь, превращаются в знак пере­живания. Отдельные знаки связываются в устойчивые для данной культуры блоки, несущие необходимую эмоциональную информа­цию. Сдержанный жест, легкая улыбка, поднятая бровь, определен­ным образом надвинутая или приподнятая шляпа — все это эконом­но выражает приязнь или осуждение, грозное предупреждение или ободрение. Знак, все более отрываясь от непосредственного чувства, обобщается, формализуется и вербализуется. Однако в том случае, если мы замечаем, что знак не понят, и стоящее за ним эмоциональ­ное переживание не вызывает резонанса, то мы часто разворачиваем его или, по крайней мере, угрожаем развернуть, сообщая непонят­ливому реципиенту: «Если ты не сделаешь этого, я заплачу».

Б. Развитие психотехники организации четвертого уровня в решении задач саморегуляции

Четвертый уровень вносит важнейший вклад в развитие куль­туры саморегуляции — культуры подъема и стабилизации психи­ческого тонуса, борьбы с астеническими состояниями, с разруша­ющим воздействием отрицательных переживаний — истинной культурой жизни духа, по Шпенглеру. Обозначим две стороны раз­вития четвертого уровня — организатора уклада жизни и входя­щих в него средств саморегуляции.

Каждый культурный уклад включает не только арсенал полез­ных знаний, умений, но и накапливает способы поддержания ак­тивности, аффективной стабильности субъекта, без которых осу­ществление жизненных задач невозможно. Внешне эти средства могут казаться необязательными забавами, несерьезной игрой или, наоборот, рассматриваться как чистые линии развития высокой культуры, не унижающей себя связью с утилитарным и низким. Полярность пренебрежения и преклонения, однако, все больше сменяется пониманием того, что игровой момент является одним из центральных в развитии культуры (Хейзинга, 1992).

158

Глава 2. Уровни аффективной организации сознания и поведения

Все более понятным становится, почему мы разрисовываем до­машнюю утварь и воздвигаем величественные соборы, усваиваем привычку сидеть на завалинке вечерами, перебрасываясь ничего не­значащими словами с соседями, раскладывать пасьянс или напе­вать за работой, глядеть на огонь; почему тратим время на детекти­вы и вышивание, слушаем музыку, занимаемся спортом, болтаем с друзьями, играем с собакой, возимся с цветами, танцуем, флирту­ем, наряжаемся, хвастаем, задираемся, злословим, спорим, мечта­ем, изощряемся в кулинарии. Четвертый уровень дает нам возмож­ность принять общий стиль жизни, присущей нашей культуре, и усвоить способы сохранения душевного равновесия, поддержания активности, устойчивости во взаимоотношениях с миром.

Активность в усвоении культурных средств саморегуляции наиболее выражена в период развития психики. Обычно детская игра рассматривается как одно из средств познания окружающе­го, развития навыков жизни, установления эмоционального кон­такта с близкими, освоения социальных ролей, отработки взаи­модействия в группе сверстников, овладение умением строить свое поведение по правилам, то есть как серьезное средство разреше­ния или подготовки к разрешению жизненных задач. Нам бы хо­телось выделить другую, как нам кажется, не менее важную функ­цию детской игры — поддержание активности, аффективной ста­бильности во взаимодействии с миром и усвоение культурных форм аффективной саморегуляции.

Особый характер игр, предлагаемых ребенку на разных возра­стных этапах, видимо, соответствует основным адаптивным зада­чам возраста и в том числе обеспечивает необходимый для разви­тия тип стимуляции. Взаимодействие с младенцем обязательно предполагает его успокоение, снятие возбуждения, заглушение со­стояния дискомфорта, что связано с ритмической стимуляцией — укачиванием, поглаживанием, пением, приговорами матери. Все эти приемы заданы в традиционных формах: навыках вынянчи-вания, в колыбельных и потешках, в ритуалах ранних игр.

В настоящее время, однако, становится все более понятно, что общение матери с младенцем направлено не только на его успокое­ние, достижение состояния комфорта, но и на поддержание у него оптимального уровня активности во взаимодействии с миром

Гл ава 2. Уровни аффективной организации сознания и поведения

159

(Brazelton, 1983). Культура «mothering» включает приемы как редук­ции напряжения, так и активизации развития — многочисленные игры с ребенком, дают ему массивную сенсорную и эмоциональ­ную стимуляцию. В игры очень рано включается игровое пережива­ние риска: мать резко приближает к ребенку лицо, подбрасывает, раскачивает, тормошит его (вспомним, что именно надвигающийся на ребенка объект, внезапное изменение положения тела, потеря равновесия вызывают первые оборонительные реакции младенца).

Т. Field (1985, 1990) считает, что, поддерживая оптимальный уровень активности, мать обеспечивает ребенку возможность пе­рехода к более сложным контактам со средой — самостоятельной игре и обследованию. Мать учит младенца играть, получать необ­ходимые ему впечатления, опираясь на традиционную культуру игрушек, детских книг, песен.

Ребенок развивается в атмосфере игровых ритуалов, в кото­рых в готовом виде содержатся средства сенсорной стимуляции, организации движения, соревнования, достижения эмоциональ­ного сопереживания, способы десенсибилизации страшного, эк­сперименты с опасным и неизведанным. Детские сказки наряду с переживанием острого сюжета, чувственных аффективных обра­зов, помогают ребенку ощутить магическую целостность мира, алгоритм чудесного торжества моральных ценностей.

Уклад обыденной жизни поддерживается культурой праздни­ка. Мы уже говорили о его огромной роли в развитии серьезных жизненных смыслов, в определении личной перспективы. Не ме­нее важен вклад праздника в культуру стабилизации, профилак­тику душевной усталости, освобождения от тяжелых переживаний, страха. Праздник — это не только высокое и героическое, но и непосредственная радость жизни: движение, свет, музыка, тесно­та, толчея толпы. «Пир на весь мир» — не просто вкусная и обиль­ная еда, но и переживание победы над осиленными стихиями. Праздник запасает, консервирует яркие положительные впечат­ления чувственной жизни, радостного единения с людьми.

М.М. Бахтин (1965) различает серьезный праздник утвержде­ния иерархии жизненных смыслов с правильными высокими и ге­роическими переживаниями — и праздник шутовской, карнаваль­ный со смешными страшилищами, низведением и осмеянием

160

Гл а в а 2. Уровни аффективной организации сознания и поведения

ужасного, целительным результатом которого является преодоле­ние страха перед стихиями и самой неизбежной смертью.

Происходящее здесь и сейчас совершение праздника одновре­менно является отражением его идеального существования в веч­ности, связи, пронизывающей время и пространство {Лихачев, 1987 а, с.554). Череда ежегодных праздников аффективно структури­рует жизнь субъекта переживаниями ритма телесной жизни, па­мятью о высоких героических и трогательных событиях, придает смысл настоящему, связывает нас с общими ценностями.

Об этом лучше всего сказано в рассказе А.П. Чехова. В страст­ную пятницу студент рассказывает случайно встреченным людям известную им историю о событиях, происходивших в такую же хо­лодную и страшную ночь у такого же костра девятнадцать веков назад, и поражается тому, что происходит с ними всеми в этот мо­мент. Он чувствует, что «если Василиса заплакала, а дочь ее сму­тилась, то, очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что про­исходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоя­щему — к обеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всем людям. Если старуха заплакала, то не по­тому, что он умеет трогательно рассказывать, а потому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом заинтересова­на тем, что происходило в душе Петра.

И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остано­вился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, — думал он, — связано с настоящим непрерывной цепью <...> И ему казалось, что он только что <...> дотронулся до одного конца, как дрогнул другой. <И он...> думал о том, что правда и красота, направляв­шие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда со­ставляли главное в человеческой жизни и вообще на земле; и чув­ство молодости, здоровья, силы... и невыразимо сладкое ожида­ние счастья, неведомого, таинственного счастья, овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла» (Чехов, 1962, т.7, с.378).

Вводя нас в целостный культурный уклад регуляции динамики аффективных процессов, четвертый уровень сохраняет значение и как один из компонентов этого уклада. Как уже говорилось, пережи-