§ 3. Перспективы глобализаиии 189

Пока же для России характерны все основные признаки зависимого экономического развития: преобладание в экспорте сырья, внешний государственный долг, растущее иностранное владение промышлен­ностью и застой в сельском хозяйстве. На добыче и разведке полез­ных ископаемых в России занято около 2 млн человек, производится же не менее 25% ВВП, обеспечивается около 50% валютной выручки от внешней торговли. Население России — 3% от мирового населе­ния; она занимает 12,5% территории суши в мире, имеет 22% миро­вых лесных ресурсов, 20% мировых ресурсов пресной воды, 30% пло­щади мировых шельфов, однако это богатство используется очень нерационально. Доля России в мировой экономике за последние 30-40 лет сократилась с 6-7 до 2% [8],

Причины усиливающейся интеллектуальной маргинализации Рос­сии в ситуации динамичного повышения спроса на знания и научно-творческие кадры связаны не с научно-промышленной отсталостью страны, а с неготовностью политических элит, крупных компаний и органов государственного управления к рациональному взаимодей­ствию с субъектами интеллектуальной экономики и эффективному применению импортируемых информационных технологий, с запаз­дыванием в осуществлении «революции управления» на всех уровнях. По данным, подготовленным к Международному экономическому фо­руму в Давосе, из общего числа 59 стран, взятых для международных сопоставлений, Россия в целом по уровню глобальной конкуренто­способности занимает последнее место. По отдельным блокам си­туация складывается следующим образом: по блокам «Государство» и «Институты» Россия в 1999 г. заняла 59-е место, по «Технологии» — 55-е, по «Труду» — 25-е место. В 2000 г. по общей конкурентоспособ­ности на глобальном уровне Россия продвинулась с 59-го на 55-е ме­сто [9]. Пока можно констатировать, что Россия на элитарном уровне явно не готова к превращению из объекта глобализации в ее субъект. В этой ситуации почти неизбежно возникает искушение самоизо­ляции, опоры на собственные силы и возвращения к традиционным испытанным имперским структурам и методам властвования. Пока, правда, это происходит преимущественно на символическом уровне. Новая власть монополизировала право на публичную интерпрета­цию государственной символики, делая при этом упор не на истори­ческом значении этих символов, а на их необходимости для работы по консолидации общества, объединению граждан, принадлежащих к разным поколениям и потому являющихся носителями разного исторического опыта, вокруг сильного государства. Характерно, что

предлагаемая символика «национальной идентичности» отождеств­ляется с символикой «сильного» государства, и в этой последней превалируют позитивные и полезные с точки зрения существующей власти образы имперского, державного прошлого (досоветского и советского). Возрождение имперской идентичности — это еще и по­пытка остановить/при остановить процессы национального строитель­ства, запущенные в национальных республиках Российской Федера­ции.

Именно так и выглядит современный российский политический процесс, строящийся исключительно из внутриэлитпых и межэлит­ных взаимодействий при полной отчужденности от политики масс. Консолидация российских элит — центральной и региональных — на базе либерально-консервативных ценностей и федеративного проекта государственного устройства способствовала бы преодолению кри­зиса российской государственности.