О характере миграций на восточно-европейской равнине

Бехтер А.В., НИИКСИ СПбГУ, Санкт-Петербург

1. Археология имеет дело с вещами и условиями их нахождения. Все они для археолога являются частью человеческой культуры, которую автор, вслед за Э.С.Маркаряном и Т.Шварцем, склонен понимать как несоматическую систему адаптации. Вместе с тем, одним из центральных понятий археологии является «археологическая культура», которая, согласно одному из самых строгих и узких определений, представляет собой устойчивое сочетание типов в комплексах (Бочкарев 1973). Соответствие археологической культуры конкретной социальной группе ­(этнической или государственной) дискутируется. Тем не менее, на мой взгляд, корректно было бы определить, что археологическая культура для социолога является материальным отражением устойчивого стереотипа поведения. Что же касается ценностных ориентаций, на которых этот стереотип базируется, – если возможно говорить о них применительно к бесписьменным культурам, то с большой долей осторожности – например, когда культурная доминанта явственно выражена в археологических материалах.

2. Для Русской (Восточно-Европейской) равнины характерна выраженная широтная поясность и слабая расчлененность территории, в отличие, скажем, от Западной Европы. Отсюда сходство хозяйственно-культурных типов на огромных пространствах и распространение блоков культур на большие территории. Средняя протяженность территории археологической культуры в Северной Евразии измеряется сотнями, а блока культур – тысячами километров. (В Западной Европе – на порядок меньше). При этом, до распространения производящего хозяйства на север и северо-восток (что произошло только в позднем средневековье), можно говорить о сплошном преобладании сходных хозяйственно-культурных типов в близких ландшафтных условиях. Так, на протяжении 3–2 тыс. до н. э. на всей огромной территории от Балтики до Тихого океана существовали три основных ХКТ: оседлые земледельцы и скотоводы в смешанных и широколиственных лесах и лесостепях Восточной Европы, пастушеское скотоводство в степном поясе, присваивающее хозяйство с преобладанием, в зависимости от условий, охоты или рыболовства – на остальной территории. Невысокая плотность населения не мешала «ползучей» экспансии, колонизации новых земель. Эти движения, как правило, были дальними и продолжительными. Но миграции из одного эпицентра могли носить различный характер в зависимости от направления или стадии развития. Период кратковременной инвазии, бывало, сменялся долгим поступательным расселением. За 4000 лет с 3000 г. до Р.Х.по 1000 г. по Р.Х. были следующие миграции, которые относятся, скорее, к инвазионному типу:

– 2500-2300 до н.э. – вторжение из Центральной Европы носителей культуры шнуровой керамики и боевых топоров,

– 800-600 до н.э. – скифская миграция из Центральной Азии.

Все другие крупные перемещения были длительными, многоэтапными, и занимали не одну сотню лет. Как правило, они проходили в пределах «своего» ландшафта без смены ХКТ. К таким миграциям, в частности, относятся:

- распространение на запад ямной культуры в конце 4 – начале 3 тыс. до Р.Х. Носители этой культуры одни из первых в Европе овладели колесом и продвинулись от Волго-Донского междуречья до Дуная и Венгрии. Имел место и кратковременный, но мощный выброс на восток, который привел к образованию афанасьевской культуры в Южной Сибири и распространению на восток металлообработки, колесного транспорта и производящего хозяйства.

- После вторжения в Волго-Окское междуречье носителей среднеевропейской культуры шнуровой керамики около 2500 г. до Р.Х. образовалась фатьяновская культура, наследники которой, в свою очередь, непрерывно распространялись в течение 500 лет на восток и юг по бассейну Волги. Эта миграция со времен Г. Коссинны часто рассматривается в русле расселения ранних индоевропейцев (Mallory 1989).

- После кратковременной стабилизации около 2000 г. до Р.Х. имел место новый миграционный всплеск, уже, в Волго-Уралье. С этим связано, в частности, появление памятников типа Аркаим. Распространение на запад до Днепра шло не менее 300 лет, на восток до Енисея и Тянь-Шаня – не менее 500 лет. Эти миграционные процессы связываются с расселением индоиранцев (Кузьмина 1994).

3. Особенность Восточно-Европейской равнины, да и всей Северной Евразии – именно масштабы миграций и их медленная скорость. По характеру это часто сегментация с последующей инфильтрацией в местную среду или, что чаще, ассимиляция аборигенного населения. То же самое мы наблюдаем в славянской и великорусской колонизации. Носители распространявшейся культуры стремились занять все подходящие им экологические ниши в пределах соответствующей ландшафтно-географической зоны. Бассейны крупных рек выступали здесь связующими и структурирующими сетями. Останавливалось движение, как правило, в следующих случаях:

– Движение прерывалось ландшафтом, не подходящим для данного ХКТ – тайга, тундра, степь, горы;

– Столкновение с культурной средой, не менее развитой в техническом и социальном отношении – Китай, Средняя Азия, Карпаты, Кавказ и т.д.

По мере развития технологии и производящего хозяйства, особенно, если его уровень на порядок превосходил хозяйство соседей, мигранты проникали и в другие ландшафтные зоны. Так, славянское расселение на раннем этапе (VI–IX вв.) не выходило за пределы полос лесостепи – широколиственных лесов – смешанных лесов. Проникновение в тайгу в X–XIII вв. было активным, но не сопровождалось ее заселением и земледельческим освоением. Окончательный выплеск за пределы своего ландшафтного ареала произошел у русских в XV–XVIII вв. Логического завершения этот процесс достиг с выходом великороссов к Северному Ледовитому и Тихому океанам. Причем, по данным этнологов, русские крестьяне снимались с места для переселения весьма охотно (Лурье 1997).

Можно указать различные факторы, способствовавшие расселению великороссов. Это и подъем хозяйства вкупе с увеличением населения. Это и реакция на усиление центральной власти и закрепощение крестьян. Это, в конце концов, государственная стимуляция и прямые акции переселения «сверху», например, во время опричнины или после завоевания Крыма. Вместе с тем нельзя отрицать внутреннего стимула к расширению своего этнокультурного ареала – того стимула, который заставлял предшественников славян на Восточно-Европейской равнине распространяться максимально, насколько возможно, ассимилируя или подчиняя себе местное население, создавая культурные миры, которые существовали сотни лет и были предшественниками империй более позднего времени.

Итак, географические особенности Русской равнины явились одним из факторов, обусловивших миграционные стереотипы поведения ее населения, которые, как представляется, сыграли свою роль в формировании имперского сознания русского народа.