Контуры социального дизайна как новой реальности

Шишкина-Ярмоленко Л.С., СПбГУ; Ярмоленко А.Д., СПбГХПА

Термин «социальный дизайн» на грани 80-х и 90-х годов ΧX века обозначал одно из направлений дизайна, в котором художественное проектирование среды должно было отражать конкретные интересы взаимодействующих с нею людей. В таком понимании термин оказался избыточным, так как дизайн в отличие, скажем, от живописи уже нацелен на удовлетворение массового спроса населения на эстетизацию среды обитания. Однако оказалось возможным совершенно иное прочтение этого словосочетания, с достаточной точностью фиксирующее общее состояние ментальности на грани третьего тысячелетия, усиленное с начала ΧXI века. Маркируя определение «социальный», то есть меняя доминанту в смысловом поле термина, мы получаем новый концепт: социальное творчество человека, имеющее эстетические параметры, или творение собственной жизни, сообразуясь с высокими критериями красоты и гармонии.

В таком ракурсе социальный дизайн обозначился в последние годы как теоретическое и научно-практическое направление на стыке социологии, лингвистической антропологии и дизайна: его область – социология личности, методы выкристаллизовывались внутри лингвистической антропологии; критерии заимствованы из дизайна.

Фактически при этом происходит смена объекта дизайна, которым становится человек в его внутреннем развитии, воплощающемся в активном изменении социальной среды по эстетическому критерию. Стиль жизни провозглашается одной из основных категорий социального дизайна, согласующей внутренний рост человека с проявлениями социальной среды и воплощающейся в осознанной гармонизации жизненного пространства.

Является ли такое понимание социального дизайна закономерным и актуальным?

Дизайн как направление сложился в середине ΧΧ века и стал неотъемлемым атрибутом повседневности, характерной чертой быта. Постоянное обновление дизайна, его вездесущность кажутся фантастическими при кратковременности его исторического существования. Популярность дизайна обусловила появление исследований, связанных с его социальными, философскими и методологическими основаниями.

Однако сегодня приходится констатировать, что серьёзной теоретической базы у дизайна в отличие от архитектуры нет. Более того, массовость и неумеренная востребованность грозят вырождением дизайна в упаковку. Это обусловлено, по-видимому, сложностью самой области его действия, которая концентрируется вокруг внутренней границы пространства «человек – вещь».

В традиционном обществе всякая вещь сакральна, так как через неё и благодаря ей осуществляется символическая связь человека с Целым. Сущность символизма вещи обусловлена общим представлением об устройстве мира выработанным родовым сознанием. С развитием цивилизации и разделением мира на сакральное и профанное вещь в повседневной жизни утрачивает свой сакральный смысл и становится полностью функциональной, теряя при этом свой символизм. В противовес функциональности обыденной вещи формируется вещь как предмет искусства, уникальность её подчёркивается, а в форме воплощаются индивидуальные особенности образа мира её создателя. Вещь внутри искусства вновь обретает символический смысл, который формируется автором и от автора. Здесь, как известно, главенствует прямая перспектива.

В начале ХХ века в связи с формированием новой массовой позиции субъектов познания вне дистанции с миром, в резонанс с жизнью, наиболее проницательным художникам удаётся войти в поток архетипической логики творения и прозреть его начальные формы. И здесь знаменательна безусловная дополнительность творчества Казимира Малевича, отразившего в своих супрематических элементах и композициях исходные формы, и Василия Кандинского, увидевшего в движении света и цвета динамическую сущность творческого акта.

Третьим углом этого треугольника, безусловно, является искусство Павла Филонова, сумевшего воплотить процесс формотворчества в его целостности.

Естественно, что проекция архетипических структур и процессов в план профанного делает творчество этих художников лишённым национального своеобразия. И это ещё раз подтверждает идею Вильгельма фон Гумбольдта о единстве архетипических структур внутренней формы языков. Национальные различия обеспечиваются способами использования этих структур, типом их функционировании в процессе порождения речи, что обусловлено образом жизни народов и спецификой кормящего ландшафта.

Современный дизайн унаследовал от великих деятелей авангарда именно эти общепонятные, вненациональные черты: скупость формы, прорисованность силуэта, графичность цветовых решений, обеспечив внедрение эстетики в повседневную жизнь. Однако безусловный профессионализм дизайнеров, в массовом масштабе порождающих эстетичные интерьеры и упаковки, оказывается сегодня оторванным от глубинных духовных процессов, происходящих в человеке, нуждающемся в новом символизме.

Эту насущную потребность уже не может удовлетворить даже отказ от вещи, просматривающийся в минимализме как стиле. Сегодня требуется выход за пределы бинарной логики, включающей нас в заколдованный круг повторов. Выход видится в смене объекта дизайна, в возврате к идеям философского и художественного авангарда начала ХХ века с позиций уже отработанного и понятого. Речь идёт о том, что человек сегодня способен стать дизайнером своей души. Ещё Андрей Белый писал, что единственное творчество, которое достойно человека, – это творчество собственной жизни. И только через это глубоко личностное творчество оказывается достижим уровень истинного символизма. Символизм как творчество жизни возможен!

С этих позиций и раскрывается, с нашей точки зрения, актуальный сегодня концепт социального дизайна. Эстетические критерии формирования жизненного пространства отрабатывались достаточно долго, чтобы быть готовыми к употреблению. Они не сформулированы как кодекс, но это и противопоказано. Есть область, в которой каждый ищет сам. Не это ли первая ячейка социального дизайна в необъятном поле массового творчества жизни?

Социальный дизайн, может быть, впервые в истории способен обеспечить высокие требования социальной активности вне политики и даже вне экономики. В то же время социальный дизайн как область обеспеченной государством инициативы снизу требует проведения соответствующей политики, и более всего – развития в государственном масштабе социальной педагогики. Но не той социальной педагогики, которая сегодня занимается, в основном, только сирыми и убогими (раньше это называлось призрением), а социальной педагогики здорового общественного организма. И, прежде всего, речь должна идти о молодёжи.

Важнейший момент в воспитании молодёжи сегодня – это обеспечение её социоприродной и этнокультурной самоидентификации. Этот процесс как основа формирования личности можеть осуществиться лишь при участии молодёжи в организации социально- педагогического пространства своей малой родины, пространства, объединяющего людей в интересах места своего проживания, а значит, и в собственных интересах.

Социально-педагогическоле пространство выстраивается начиная с этапа социально-антропологической диагностики хронотопа, к проведению которой привлекаются местные жители. Опыт такой диагностики имел место в 1992 году в Старой Ладоге, включённой в программу «Малые города России», а также в период с 1998 по 2001-ый годы при проведении учебно-научного исследования в деревне Гостилицы Ломоносовского района Ленинградской области.

Организация социально-антропологической диагностики с инициацией процессов социального творчества среди местного населения может быть обеспечена социальными антропологами и социологами прошедшими специальный курс подготовки по социальному дизайну. Создание учебных программ по социальному дизайну видится сегодня делом первой необходимости.