25 Маркс к., Энгельс ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 215.

ев, выпускавших прокламации с призыва­ми к широкой народной борьбе за свобод­ную немецкую республику. В художествен­ной форме эти же идеи развивало ради­кально-демократическое литературное те­чение «Молодая Германия», центром кото­рого был Париж.

Значительную роль в демократическом движении играла мелкобуржуазная интел­лигенция. Она выступала за политическое равенство и демократические свободы, не признавая равенства социального. Мелко­буржуазные демократы,оставаясь идеали­стами в понимании истории, преувеличива­ли роль «критически мыслящей личности» и выдвигали требование.ее неограниченной свободы, проявляя склонность к анархиз­му. Осуждая капитализм, представители одного из направлений мелкобуржуазного радикализма — «истинные социалисты» — считали его злом, которого может избе­жать Германия. На первый план они вы­двигали утопическую идею прямого пере­хода германских полуфеодальных абсолю­тистских государств к социализму. Дости­жение этой цели, по их убеждению, было возможно путем духовно-морального со­вершенствования всего немецкого общест­ва, а не путем борьбы между классами. За свои тирады против буржуазии и капита­лизма «истинные социалисты» иногда да­же пользовались поддержкой властей.

Путаный и противоречивый характер выдвигаемых мелкобуржуазными демок­ратами идей проистекал из неустойчивого и неопределенного социального положе­ния мелкобуржуазных слоев населения Германии.

Начало немецкого рабочего движения. В первой половине XIX в. немецкие рабо­чие находились в крайне тяжелых услови­ях. Владельцы мануфактур и фабрик, стре­мясь к увеличению прибыли в условиях острой конкуренции с иностранными изде­лиями, снижали расценки и увеличивали продолжительность рабочего дня, дости­гавшего 15—16 часов. Росла интенсив­ность эксплуатации пролетариата. В тек­стильной промышленности, где были заня­ты в основном женщины и дети, она достигла таких размеров, что прусское правительство с тревогой обнаружило не­хватку здоровых новобранцев для армии и было вынуждено в 1839 г. ограничить рабочий день подростков десятью часами и запретить детский труд. Но этот закон не соблюдали не только фабриканты, но и са­ми рабочие семьи, желавшие увеличить свой нищенский бюджет.

Рассеянные большей частью по мелким предприятиям и мастерским, рабочие не имели ни организаций, способных защи­тить их интересы, ни ясного классового самосознания. Еще в 40-е годы в Германии продолжались выступления разрушителей машин, характерные именно для ранней ступени борьбы пролетариата. Многие бо­лее активные и сознательные рабочие и ре­месленники эмигрировали за границу, ча­ще всего в Париж. Там в 1833 г. возник «Немецкий народный союз», он выпускал листовки, призывавшие к свержению абсо­лютистских правителей и к объединению Германии. Запрещенный французскими властями союз ушел в подполье, а в 1835 г. на его основе был создан демокра­тически-республиканский «Союз отвер­женных». Он объединял от ста до двухсот рабочих и ремесленников, выпускал жур­нал «Отверженный» под девизом «Свобо­да, равенство, братство!». На следующий год левое крыло организации, ее «...самые крайние, по большей части пролетарские, элементы...» (Энгельс) ²⁵, создали свой «Союз справедливых». Его программа, но­сившая еще утопический характер, стави­ла целью достижение равенства на основе общности имущества. В 1839 г. члены Сою­за приняли участие в парижском восстании бланкистов, с которыми тесно сотруднича­ли, и после его поражения бежали в Анг­лию или Швейцарию. Центром восстанов­ленного Союза стал теперь Лондон.

Главным теоретиком «Союза справед­ливых» был портняжный подмастерье из Магдебурга Вильгельм Вейтлинг (1808— 1871), один из выдающихся деятелей ран­него этапа немецкого рабочего движения. Литературный талант и организационные способности выдвинули его в число лиде­ров Союза. В 1838 г. Вейтлингу поручили составить манифест организации, и он на­писал его в виде книги «Человечество, как оно есть и каким оно должно быть». После поражения восстания бланкистов он уехал в Швейцарию, где в 1842 г. опубликовал свое главное произведение «Гарантии гар­монии и свободы».

Вейтлинг страстно осуждал капита­лизм и был убежден в возможности немед­ленного осуществления социального пере­ворота. Для этого, по мнению Вейтлинга, нужен был только могучий толчок, суть которого, однако, он представлял себе не­четко: на первый план Вейтлинг выдвигал то нравственное просветление трудящихся, то революционный стихийный бунт. Но в обоих случаях в отличие от утопических социалистов он рассчитывал только на не­имущие слои. Наивных упований на бога­тых филантропов и благодетелей народа он никогда не разделял и не верил в способность буржуазии морально переустроить общест­во. Переоценивая стихийность революци­онного переворота, Вейтлинг считал его ударной силой изгоев общества — озлоб­ленных своим положением люмпен-проле­тариев и даже уголовных преступников. Хотя он не понял и не принял научного коммунизма, вся его деятельность свиде­тельствовала о зарождении самостоятель­ного немецкого рабочего движения.

С еще большей отчетливостью пробуж­дение пролетариата проявилось в июне 1844 г., когда вспыхнуло восстание ткачей Силезии. Их положение в начале 40-х го­дов крайне ухудшилось. Предприниматели, борясь с иностранной конкуренцией, посто­янно снижали заработную плату или увольняли часть ткачей, работавших глав­ным образом на дому и живших на грани голода.

Восстание разразилось 4 июня 1844 г. в селении Петерсвальдау, когда полиция арестовала ткача, распевавшего под окна­ми особенно ненавистного и жестокого фабриканта Цванцигера грозную песню «Кровавый суд» — этот, по выражению К. Маркса, «боевой клич» силезского про­летариата. За арестованного вступились товарищи, потребовавшие к тому же и по­вышения заработной платы. В ответ на грубый отказ фабриканта возмущенные рабочие разгромили и сожгли его дом, кон­тору и склады товара. На другой день вол­нения перекинулись в соседний городок Лангенбилау. Туда прибыли войска, рас­стрелявшие безоружную толпу, 11 человек были убиты, 20 тяжело ранены; но разъяренные ткачи сами перешли в атаку и обратили солдат в бегство. Только новый сильный отряд с артиллерией принудил ра­бочих прекратить сопротивление. Около 150 участников восстания были приговоре­ны к тюремному заключению и порке кну­том. Газетам запрещалось писать о силез-ских событиях, но весть о них быстро рас­пространилась по всей стране и вызвала волнения среди рабочих Бреслау, Берлина, Мюнхена, Праги.

Восстание было стихийным и не имело определенной политической идеи. Тем не менее это классовое выступление рабочих было фактом большого общественно-поли­тического значения. Оно означало, что не­мецкий пролетариат вступил на революци­онный путь борьбы и заявил «...во всеуслы­шание, что он противостоит обществу частной собственности» (Маркс) ²⁶.

Германия накануне революции. К сере­дине 40-х годов напряженность в Германии возросла. Особенно заметно усилилось оп­позиционное движение в Пруссии. В 1845 г. почти все провинциальные ланд­таги прямо высказались за введение кон­ституции. Как и прежде, оппозицию воз­главляла рейнская буржуазия, выдвинув­шая вождей прусского либерализма — банкира Л. Кампгаузена и Д. Ганземана. Прусские либералы приняли участие в со­стоявшемся в 1847 г. в Бадене съезде либе­ралов Южной Германии, что указывало на сближение оппозиционно-буржуазных кру­гов юга и севера страны. Съезд выдвинул проект создания при Союзном сейме Тамо­женного парламента из делегатов ландта­гов отдельных государств, который должен был решать лишь чисто экономические во­просы. Такая умеренная программа либе­ралов привела к разрыву их с буржуазно-демократическим крылом оппозиции, вы­ступившим на своем съезде за введение демократических свобод, создание на осно­ве всеобщего избирательного права обще­германского народного представительства, уничтожение всех дворянских привилегий и принятие прогрессивно-подоходного на­лога. Еще более решительно были настрое­ны радикально-демократические круги, один из представителей которых поэт

Г. Гервег прямо призывал немецкий народ к революционной борьбе и созданию единой демократической республики.

Неурожаи 1845—1847 гг. и торгово-промышленный кризис 1847 г. резко обос­трили ситуацию в Германии. Железнодо­рожное строительство сократилось на 75%, выплавка чугуна упала на 13%, до­быча угля — на 8%. На треть по сравне­нию с 1844 г. снизилась реальная зара­ботная плата рабочих. Возросла безрабо­тица, только в одном Берлине без средств к существованию остались около 20 тыс. ткачей.

Доведенные до отчаяния народные мас­сы устраивали голодные бунты. В апреле 1847 г. в Берлине разразилась трехдневная «картофельная война»; народ громил лав­ки взвинтивших цены торговцев продукта­ми. Волнения распространились и на дру­гие города Пруссии. В мае кровавые стыч­ки с войсками вспыхнули в Вюртемберге, где на улицах городов появились первые баррикады.

Прусское правительство, казна которо­го была почти пуста, безуспешно испраши­вало новые займы у банкиров, но они отка­зывались предоставить их без гарантий «народного представительства». Король был вынужден созвать в апреле 1847 г. в Берлине Соединенный ландтаг с правом вотировать займы и налоги. Но придать ему законодательные функции он катего­рически отказался, что привело в июне к роспуску отказавшегося утвердить новые займы строптивого ландтага.

Подъем народного движения, актив­ность либеральной буржуазии и метания правительства говорили о том, что в Прус­сии сложилась революционная ситуация. Грозные признаки близкой бури появились и в других германских государствах. Вол­нения охватили юго-запад страны, где широко начали распространяться револю­ционные листовки, призывавшие к народ­ному восстанию. Правительства южногер­манских государств, надеясь привлечь ли­беральную оппозицию на свою сторону, выступили с обещаниями либеральных ре­форм.

Со своей стороны, немецкая буржуа­зия, стремившаяся к политической власти, одновременно уже видела нависшую над ней угрозу со стороны пролетариата.

Страх перед ним предопределял умерен­ность политической линии буржуазии, ее стремление к заключению скорейшего ком­промисса с монархиями.

Немецкая классическая философия. Культура Германии. Своеобразие духов­ной жизни Германии первой половины XIX в. заключалось в том, что при отсут­ствии политических свобод философия и литература приобрели особое обществен­ное звучание.

Фридрих Шеллинг (1775—1854) разра­ботал основы объективно-идеалистической натурфилософии, попытавшись при этом перенести идею развития и всеобщей связи явлений на исторический процесс. Однако развитие общества он рассматривал как движение к идеальному «правовому поряд­ку», отвечавшему надеждам немецкой бур­жуазии. Идеи Шеллинга о поступательном развитии оказали влияние на крупнейшего немецкого философа Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770—1831).

Гегель разработал учение о диалекти­ке, положив в ее основу объективный идеа­лизм. Стержнем этого учения явилась идея развития, внутренний источник которого философ видел в борьбе противоречий, что опрокинуло метафизику всех прежних тео­рий. Утверждая, что конечный результат истории не зависит от воли отдельных лю­дей, а выражает саморазвитие мирового духа, он, хотя и на идеалистической основе, обосновал смелую идею объективного со­держания исторического процесса. Мысли Гегеля о закономерной и прогрессивной смене отдельных этапов в развитии общес­тва разрушали теории социальной незыб­лемости существующих порядков. Поэтому Герцен с полным правом назвал гегелев­скую диалектику «алгеброй революции».

Но оставаясь идеалистом, Гегель не принимал во внимание материальные осно­вы исторического развития. Его прогрес­сивный диалектический метод сочетался с искаженной идеалистической трактовкой сил, лежащих в основе истории, а вся фи­лософская система вела к возможности как революционных, так и реакционных политических выводов. Отсюда шло неиз­бежное размежевание последователей Ге­геля на два различных идеологических те­чения — правое и левое, или младогегель-янское.

Младогегельянцы (братья Б. и Э. Бау­эр, А. Руге, Д. Штраус) резко критиковали официальную идеологию, право и мораль, активно нападали на догматы религии, за­ложив основы ее научной критики. Но они боролись не против зла общественных от­ношений, а против его отражения в созна­нии людей, поскольку их диалектика не поднялась до материалистического пони­мания истории. Идеализм и страх перед первыми выступлениями пролетариата в начале 40-х годов быстро привели младоге­гельянцев в лагерь умеренного буржуазно­го либерализма.

В отличие от них крупнейший ученый из школы Гегеля, последний выдающийся представитель немецкой классической фи­лософии Людвиг Фейербах (1804—1872) перешел на позиции материализма. Одна­ко он отбросил не только идеалистическую систему Гегеля, но и его плодотворный диа­лектический метод. Дав материалистиче­ское объяснение происхождения религии, Фейербах не понял того, что человек живет не только в природе, но и в обществе, и что материализм — не только естественная, но и общественная наука. Несмотря на свой антропологизм, учение Фейербаха о несо­вместимости социального угнетения с под­линной свободной сущностью человека, критика им религии и идеалистической фи­лософии революционизирующе воздей­ствовали на его современников.

Немецкая культура первой половины XIX в. развивалась в условиях острой идейной борьбы между феодальной реак­цией и буржуазно-демократическими сила­ми. Первая стремилась возродить крайние религиозно-монархические идеи, начертав на своем знамени лозунг «Трон и алтарь». Идеи реставрации старого феодального по­рядка нашли отражение в романтизме. Ряд немецких романтиков провозгласили своим идеалом средневековое сословное государ­ство «рыцарей и святых». Книгами одного из них, ярого мракобеса К. Л. Галлера, зачитывался прусский король. Вместе с тем романтики, тяготея к прошлому, внес­ли большой вклад в поиски и издание про­изведений фольклора, в сбор и обработку народных песен.

Другие романтики мечтали о лучшем будущем. К ним принадлежал великий по­эт Генрих Гейне (1797—1856) — не только замечательный лирик и сатирик, но и та­лантливый публицист. Друживший с Мар­ксом,Гейне не был социалистом, но в сти­хотворении «Ткачи» он приветствовал на­чало борьбы немецкого пролетариата. Его блестящая поэма «Германия. Зимняя сказ­ка» — это проникнутая любовью к родине, непревзойденная по силе сарказма и унич­тожающей сатиры картина немецкой жиз­ни тех лет. Живший в эмиграции Гейне возглавлял течение демократической по­эзии «Молодая Германия», к которому примыкали и другие известные немецкие поэты, в первую очередь Л. Берне.

Велико было в Германии общественное воздействие музыки. Фактором политиче­ского значения стало создание многочис­ленных певческих союзов и народных хо­ров, деятельность которых была проникну­та национально-патриотическим духом. Ярким проявлением романтизма в музыке явилось творчество Роберта Шумана (1810—1856). Подъем немецкой музыки венчало творчество Людвига ван Бетхове­на (1770—1827), чья грандиозная и мону­ментальная «Девятая симфония» остается одним из величайших творений мировой музыкальной культуры.

7. Австрийская империя

Империя Габсбургов выдержала бури и потрясения революционной эпохи и напо­леоновских войн. Устояли ее феодальная основа, абсолютистская надстройка, лос-кутно-пестрая в этнорелигиозном отноше­нии структура.

Экономическое развитие. Промышлен­ный переворот. В первой половине XIX в. австрийская часть империи продолжала оставаться аграрной. В сельском и лесном хозяйстве в конце XVIII в. было занято 75% населения, а к середине XIX в. его доля сократилась лишь на 3%. В Чехии и Моравии преобладало крупное помещичье землевладение и велось экстенсивное хо­зяйство; переход к интенсивным методам и рост урожайности наметился здесь лишь с середины века. В Далмации, Галиции и Буковине из-за дробления крестьянских хозяйств наблюдалось даже сокращение производительности и возникло аграрное перенаселение. Тенденции к модернизации и интенсификации производства раньше проявились в австро-немецких провинци­ях. Преобладание крестьянских хозяйств, отмена личной зависимости крестьян, сла­бость помещичьего землевладения созда­ли здесь более благоприятные предпосыл­ки для капиталистической эволюции в де­ревне, чем во всех остальных землях империи. Крестьяне Тироля были лично свободны и даже имели представительство в ландтаге.

Австрийские крестьяне могли свободно продавать и закладывать свои наделы, вы­бирать себе профессию и вступать в брак. В 30—40-е годы довольно широкое распро­странение получили выкуп повинностей, замена барщины денежным чиншем, рас­слоение крестьян, выделение зажиточной верхушки, использовавшей наемную рабо­чую силу.

В земледелии в течение всего XIX века в целом господствовало трехполье. Сущес­твенные усовершенствования в сельскохо­зяйственных орудиях, применение новых типов плугов собственной австрийской кон­струкции позволило повысить урожайность зерновых за полстолетие с 8 ц с одного гектара до 10 ц (это было меньше, чем в Англии и Франции, но на уровне урожай­ности в Германии, Швейцарии, Швеции). Ускорилось распространение кукурузы и в особенности картофеля (в первую очередь в Тироле, Штирии, Каринтии), ставшего важнейшим продуктом питания бедноты. В горных провинциях с их великолепными альпийскими лугами успешно развивалось животноводство, преимущественно мясное.

Все это создало экономические предпо­сылки быстрого роста населения. Его чис­ленность в австрийской части империи уве­личилась с 5—6 млн. человек в середине XVIII в. до 18 млн. в 1847—1848 гг.

В начале XIX в. еще отсутствовали эко­номические, социальные и технические предпосылки промышленного переворота. В 1816 г. была завезена первая паровая машина из Англии, установленная на пла­точной фабрике в Брно. Внедрение парово­го двигателя в промышленность и тран­спорт относится к 30—40 годам. Благодаря географической близости к Западной Ев­ропе и удобным речным путям чешские земли и Нижняя Австрия раньше и быстрее других районов включились в мировой тор­гово-экономический оборот. Разрушение средневековых форм промышленной дея­тельности здесь происходило интенсивнее и быстрее, чем в остальных землях. Наряду с казенными и помещичьими мануфактура­ми чаще стали появляться мануфактуры и фабрики, основанные предпринимателя­ми из буржуазии.

Первая в империи фабрика (прядиль­ная) была построена в Чехии английским предпринимателем. Вслед за текстильной промышленностью постепенно к машинно­му производству стали переходить метал­лургия и стекольное производство. Приме­нение кокса, начавшееся с 20-х годов, по­зволило в 30—40-е годы удвоить производ­ство чугуна, а добыча угля выросла вчетверо. Вытеснение древесного угля ка­менным в качестве основного вида топлива было связано с быстрым внедрением паро­вого двигателя в промышленность и на транспорте, включая речной (на Дунае) и морской. Число паровых машин достигло к середине века 900 (в начале 30-х годов их было всего 11), причем значительная часть этих машин была отечественного произ­водства.

Первый этап промышленного переворо­та отличался двумя существенными осо­бенностями. Во-первых, его развитие шло неравномерно в отдельных провинциях: в середине XIX в. на долю чешских земель приходилось 34% промышленной продук­ции, Ломбардо-Венецианского королевст­ва — 27, Нижней Австрии и остальных на­следственных земель— 15, Галиции — 7,5%. Во-вторых, доминировало текстиль­ное производство, дававшее около полови­ны всей промышленной продукции.

Первая небольшая железнодорожная ветка была проложена в 1828 г., т. е. спустя три года после открытия первой железной дороги в Англии. Строились железнодо­рожные линии прежде всего от Вены к Че­хии — сначала до Брно, затем до Праги и лишь после этого в Грац. Первые локо­мотивы были куплены в Англии, но уже в 40-х годах удалось наладить собственное производство паровозов и вагонов. К сере­дине века протяженность железных дорог составила 1357 км.

Таким образом, к 40-м годам XIX в. во­преки тормозившей общественный про­гресс феодально-абсолютистской над­стройке возникли новые производитель­ные силы, которые ломали и разрушали старые феодальные структуры. Тем не­терпимее становилась вся политическая система абсолютизма, обслуживавшая интересы казны, крупного землевладе­ния, крупных банков, сковывавшая предпринимательскую инициативу новых социальных сил общества, поднимавших­ся с развитием капитализма: промыш­ленной, торговой буржуазии и зажиточ­ных слоев крестьянства.

Экономика Венгрии развивалась в ус­ловиях менее благоприятных и более слож­ных, чем в австрийских, чешских и северо­итальянских землях. Здесь, в отличие от наследственных земель, господство феода­лизма и сословных учреждений было более прочным. Экономическая мощь и политиче­ское влияние дворянства, сохранившиеся почти в нетронутом виде в начале XIX в.— не в последнюю очередь благодаря союзу венгерской аристократии с чужеземным абсолютизмом,— представляли основную причину отсталости страны и препятство­вали ее преодолению.

В длительном отставании экономики стран венгерского королевства существен­но повинна и дискриминационная в своей основе таможенно-тарифная политика вен­ского двора, которая начиная с 40—50-х годов XVIII в. сознательно использова­лась с целью сдерживать развитие потен­циально конкурентоспособных отраслей производства в восточной части империи. Венский двор ограничивал внешнеторго­вые связи королевства, с тем чтобы превра­тить его в аграрно-сырьевой придаток Ав­стрии и в монопольный рынок сбыта ее про­мышленности. Иностранные товары, им­портируемые Венгрией, облагались очень высокими пошлинами (до 30% их стоимо­сти), тогда как с австрийских товаров по­шлины вовсе не взимались или составляли не более 5%. Для вывоза венгерских това­ров за границу требовалось особое разре­шение венских властей, а пошлины даже на продукты венгерского сельского хозяй­ства, ввозимые в Австрию, снижались лишь в том случае, если эти продукты не конкурировали с австрийскими и чешски­ми. Прямым следствием такой политики явились упадок с конца XVIII в. текстиль­ного производства в Венгрии, а также сла­бое развитие здесь мануфактур.

Тем не менее экономический подъем, особенно значительный в 30—40-е годы, был заметен и в этой стране, опутанной множеством оков феодализма. Несмотря на свирепствовавшие в указанные десяти­летия эпидемии, унесшие полмиллиона жизней, к 1846 г. население королевства (включая Трансильванию и Хорватию) со­ставило 14,5 млн. человек против 9,3 млн. в 1787 г. Ускорился рост городского населе­ния (накануне революции оно достигало 2 млн.), крупнейший город Пешт насчиты­вал уже ПО тыс. жителей. В промышлен­ном производстве было занято всего 5% населения. В 30—40-е годы в Венгрии поя­вились довольно крупные, оснащенные па­ровыми машинами предприятия, главным образом мукомольные и сахароваренные, но также и производившие сельскохозяй­ственные орудия и агрегаты. В 1846 г. на­чали прокладываться первые километры железных дорог.

Прогресс коснулся и основной отрасли венгерской экономики — сельского хозяй­ства. Расширились пахотные угодья, глав­ным образом путем обводнения и осушения болот, сокращения площади пастбищ и лу­гов. Улучшение агротехники и земледель­ческих орудий позволило повысить уро­жайность. Значительно увеличилось про­изводство технических культур, в том числе новых — картофеля, табака, риса, индиго. По сравнению с концом

XVIII в. сборы урожая удвоились, пого- ловье скота увеличилось в пять раз. Воен- ная конъюнктура конца XVIII — начала

XIX в., а затем ускорившееся развитие промышленности в австрийских и чешских землях обеспечили устойчивый рынок сбы- та венгерской сельскохозяйственной про- дукции и некоторых видов промышленных изделий.

Среди новых явлений экономической жизни одним из особенно важных был рост товарности как помещичьего, так и кресть­янского хозяйства. На базе расширения внутреннего рынка и оживления торгово-экономических отношений между отдель­ными районами в 40-х годах возникли пер­вые кредитные учреждения: сберегатель­ные кассы и банки, которые, однако, не могли обеспечить растущие потребности экономики. Отсутствие источников дешево­го и обильного кредита было одним из фак­торов, тормозивших замену в хозяйстве помещиков непродуктивного, но дарового барщинного труда крепостных трудом на­емным, применение в сельском хозяйстве машИн и механизмов. Большинство поме­щиков искали выхода в экстенсивных мето­дах хозяйствования, в усилении феодаль­ной эксплуатации (прежде всего барщи­ны), в расширении барской запашки путем захвата крестьянских земель. Все в конеч­ном счете упиралось в отсутствие буржуаз­ной собственности на землю (более 80% ее принадлежало дворянству), в сохранение феодально-крепостнического гнета.

Основная масса земельных владений была выключена из обращения и не могла служить базой для кредитно-ссудных опе­раций, поскольку крестьяне не имели права собственности даже на свои наделы, а дво­рянская собственность по традиционному майоратному праву была неотчуждаема и не могла, таким образом, служить зало­гом для кредита. Однако общая площадь земель, находившихся фактически в крестьянском пользовании, была довольно значительной — до 72% пашни и лугов.

Внешняя и внутренняя политика. Меж­дународное положение Австрийской импе­рии, вновь возвратившей себе во время Венского конгресса ранг великой державы, никогда не было столь прочным, как в пе­риод 1815—1847 гг. Внешних войн она не вела вплоть до 1859 г. Ее влияние распро­странялось далеко за пределами владений Габсбургов. Опираясь на союз с реакци­онными монархиями Европы, Австрия пре­следовала и подавляла освободительные движения на всем континенте от Пиренеев до Балкан. В качестве влиятельнейшего члена Германского союза и постоянного председателя союзного сейма она противо­действовала торжеству буржуазных по­рядков в Германии, став гарантом раз­дробленности этой страны и сохранения в ней феодально-абсолютистских режимов. Такую же роль Австрия играла в Италии. Над континентом витал зловещий дух К. Меттерниха, раскинувшего сети шпио­нажа, тайных интриг, осведомительства по всей Европе.

С именем канцлера (с 1821 г.) К. Мет­терниха, «великого инквизитора Европы», как его стали называть в 20-х годах, связа­но подавление австрийскими войсками ре­волюций 1820/21 и 1831 гг. в Италии, орга­низация контрреволюционной интервенции на Пиренейском полуострове. Во многих европейских столицах, особенно в герман­ских и итальянских, его усилиями были организованы «черные кабинеты», в кото­рых лучшие знатоки своего дела трудились над дешифровкой дипломатических доне­сений и писем, перехваченных агентами Меттерниха. Но с особой изощренностью меттерниховская система внедрялась в са­мой Австрии, ставшей, по словам Ф. Эн­гельса, «...страной, которая до марта 1848 г. была почти так же недоступна взо­рам иностранцев, как Китай до последней войны с Англией» ²⁷.

Всемогущая цензура наглухо закрыла Австрию для книг немецких классиков — Лессинга, Шиллера, Гете, на театральные подмостки не допускался «Гамлет» и вооб­ще любая пьеса, которая могла бы вну­шить австрийцам мысль о возможности свержения и убийства монархов. На сцене и в печатных изданиях мошенниками, вся­кими отрицательными персонажами могли быть только люди рангом ниже барона. Газеты и анонимные брошюры, критико­вавшие нетерпимые порядки и произвол в Австрии, вольнодумствующие австрийцы публиковали в Лейпциге, а то и в далекой Бельгии.

Император Франц и Меттерних, пере­жившие бурные потрясения эпохи Великой французской революции и наполеоновских войн, на всю жизнь сохранили непреодоли­мый страх перед революцией, и этим стра­хом определялся каждый их шаг как госу­дарственных деятелей. Такие понятия, как «конституция», «народ», были абсолютно несовместимы с меттерниховской системой правления. Конституция — любая, даже монархическая,— являлась в глазах К. Меттерниха «легализованной револю­цией», и когда ему однажды показали французскую газету, в которой говорилось о желательности введения в Австрии кон­ституции, князь искренно изумился: «Жал­кие советчики, тот, кто желает дать Авст­рии конституцию, должен сначала сотво­рить австрийский народ!» Под стать министру был его венценосный господин, убежденный в том, что он является на­местником бога на земле и несет перед ним единоличную ответственность за «спокойствие и порядок» в подвластной ему империи.

Июльская революция во Франции, а за­тем революция в Бельгии и польское вос­стание 1830—1831 гг. опрокинули расчеты реакции, и это стало очевидным для самих творцов меттерниховского режима. Узнав о начале революции в Париже, канцлер констатировал: «Уничтожено дело всей моей жизни!» — и, все еще надеясь на со­лидарность легитимных монархов, предло­жил организовать вооруженную интервен­цию во Францию и Бельгию. Времена, од­нако, изменились, и предложение канцлера не нашло отклика у европейских монархов.

В либерально настроенных кругах ав­стрийского общества июльские события во Франции были восприняты с энтузиазмом. Вопреки цензуре и полицейским гонениям французами откровенно восхищались, ро­дилась надежда, что международные ос­ложнения и война помогут австрийцам сбросить меттерниховское ярмо. В Вене и других городах широко распространя­лась ввозившаяся из-за границы запре­щенная литература. Не случайно 30—40-е годы, т. е. период, предшествовавший на­чавшейся в марте 1848 г. революции, во­шел в австрийскую историю как «предмар-товский», ибо глухое брожение охватило все общество в целом, сверху донизу, и не­обходимость коренных социальных и поли­тических реформ стала очевидной для всех, за исключением узкого круга правящей элиты.

Появились первые признаки недоволь­ства и самого бесправного, обездоленного социального слоя — только начинавшего формироваться пролетариата. Стихийное возмущение фабричных рабочих в эти де­сятилетия, как и в других странах, обраща­лось против машин и станков, в которых ра­бочие наивно видели первопричину своих бедствий. Во второй половине 40-х годов, когда хлеб и другие продукты стали непо­мерно дороги, венские рабочие начали вы­ходить на улицу, громить булочные. Не­смотря на неорганизованность и стихий­ность выступлений рабочих, именно в этот период Австрия сделала первые шаги в об­ласти фабричного законодательства. В 1842 г. был принят первый закон по огра­ничению эксплуатации детского труда: ус­тановлен максимум рабочего дня для 9— 12-летних—10 часов, и для 12—16-лет­них — 12 часов; детей 9—12 лет разреша­лось отныне принимать на работу лишь в том случае, если они уже учились в школе не менее трех лет; запрещалось заставлять детей работать в ночную смену.

Национальный вопрос. Наряду с соци­альными конфликтами, тесно с ними пе­реплетаясь, на первый план стал выходить и национальный вопрос. В 30—40-е годы XIX в. наступил новый этап в развитии освободительных движений многочислен­ных угнетенных народов империи, связан­ный с ускорением перехода от феодализма к капитализму и с процессом формирова­ния (с разной степенью интенсивности) наций буржуазной эпохи. Мощным внеш­ним толчком для развертывания этих про­цессов послужили Июльская революция во Франции и восстание в Польше в 1830— 1831 гг. Под непосредственным влиянием польского восстания в соседних с ним об­ластях Венгерского королевства в 1831 г. вспыхнули крупные антифеодаль­ные волнения словацких, украинских, вен­герских, отчасти влашских крестьян, кото­рые охватили обширные районы северо-запада Венгерского королевства и Тран-сильвании. Эти волнения получили назва­ния «холерного бунта» (они развернулись в условиях эпидемии холеры, которая еще более ухудшила положение крестьян). Од­новременно в десятках комитатов развер­нулось движение солидарности с польски­ми повстанцами.

Новая обстановка побудила правящие круги «усовершенствовать» систему нацио­нального угнетения, опиравшуюся на прин­цип «разделяй и властвуй!», сделала ее более гибкой и дифференцированной, с тем чтобы, используя существовавшие между отдельными национальными движениями противоречия, расправиться с ними в от­дельности.

В 40-е годы Вена сделала ряд уступок хорватскому, чешскому, сербскому, отчас­ти словацкому национальным движениям, разрешив издание либерально-националь­ных газет и оказав известную поддержку культурно-просветительной деятельности. В 1843 г. Меттерних представил императо­ру специальный меморандум, в котором рекомендовал учредить особый «надзор» в империи над движением славян для того, чтобы исключить возможное влияние на него освободительного движения в Польше и «необузданности мадьяризма». В пер­спективе имелось в виду в случае необходи­мости непосредственно использовать сла­вян в борьбе против венгерского движения. С целью противопоставления освободи­тельных движений поляков и украинцев в Галиции австрийский абсолютизм поощ­рял то одну, то другую сторону.

Иную политику, более дифференциро­ванную и терпимую, абсолютизм проводил в отношении чешского движения. Считая его наиболее лояльным из всех националь­ных движений, Меттерних не препятство­вал культурно-просветительной деятельно­сти чехов и вместе с министром — чехом Ф. Коловратом-Либштейнским — покро­вительствовал созданию чешского музея, «чешской матицы» и т. д.

Представители австрийской либераль­ной буржуазии, занимая прогрессивные позиции в вопросах социальных и полити­ческих реформ, враждебно относились к национальным движениям. Нарождавший­ся национализм господствующего немец­кого элемента носил двойственный харак­тер, сочетая общеимперский патриотизм с уже появлявшимися элементами австро-немецкого национализма, едва начинавше­го отделяться от общегерманской общно­сти. Однако нерешенность немецкого наци­онального вопроса и то обстоятельство, что Австрия продолжала входить в состав Гер­манского союза, серьезно затрудняли про­цесс формирования национального само­сознания австрийских немцев. Но уже в 30-х годах в либеральных кругах высказы­валось мнение, что у австрийских немцев с остальными немцами нет ничего общего, кроме языка; у них разные нравы, обычаи, чувства, и потому ошибочно их причислять к немцам Германии. Своеобразным было их положение и в этнонациональной струк­туре империи не только потому, что они составляли меньшинство населения, но и потому, что немецкоязычные жители были рассеяны по всей территории империи. Кроме собственно Австрии значительное число их жило на северо-западной окраине Чехии (Судеты), на юге Венгрии, в ряде районов Галиции, Трансильвании. Почти всюду они составляли значительную долю городского населения. По приблизитель­ным данным, к середине века население империи по национальному признаку рас­пределялось следующим образом: не­мцы— 7917 тыс., мадьяры — 5419 тыс., итальянцы — 5042 тыс., румыны — 2 640 тыс., чехи — 4 053 тыс., словаки — 1722 тыс., поляки — 2183 тыс., украин­цы — 2622 тыс., хорваты и сербы — 2619 тыс., словенцы— 1081 тыс.

Существенное значение имел тот факт, что в империи проживало около 15 млн. славян, что придавало славянской проблеме особую остроту. Наличие столь большого числа славян, пробуждение их к национальной жизни, а также усиливша­яся пропаганда всеславянских идей по­рождали в правящих кругах страх перед панславизмом несмотря на то, что офици­альная Россия не помышляла об объедине­нии славян и не собиралась разрушать империю Габсбургов путем поддержки ос­вободительных движений славянских на­родов. Но главную опасность целостности монархии ее правители видели в освобо­дительном движении венгров.

Нарастание венгерского освободитель­ного движения. Силу этому движению при­давали не только вековые традиции анти­австрийских освободительных войн и вос­станий, но и высокая степень политической организованности руководящего слоя вен­герского общества — дворянства, а также сохранение существенных атрибутов госу­дарственности. В ходе разложения феода­лизма, постепенного развития капитали­стических отношений, ускорившегося в 30—40-е годы XIX в., и обуржуазивания среднепоместного дворянства, взявшего на себя и политические функции националь­ной буржуазии, борьба за восстановление независимости Венгрии против австрий­ского абсолютизма наполнялась антифео­дальным содержанием.

Обширную программу постепенной мо­дернизации венгерского феодального об­щества, в особенности его экономических основ, разработал и выдвинул в начале 30-х годов XIX в. молодой граф Иштван Сечени (1791 —1860). Видный деятель вен ­герского либерального дворянства, он об­ратил на себя внимание всей страны еще в 1825 г., когда пожертвовал в пользу создания Венгерской Академии наук годо­вой доход со своих огромных поместий. С его именем связаны также строительство цепного моста через Дунай, и сегодня ук­рашающего венгерскую столицу, осущес­твление первых значительных по масшта­бам работ по регулированию стока Дуная и Тиссы, налаживание пароходного сооб­щения по Дунаю, создание ряда финансо­вых и экономических учреждений и пр. Но основное значение имело теоретическое обоснование им необходимости капитали­стических преобразований. Программа Се­чени предусматривала ликвидацию крепо­стничества, замену барщинного труда тру­дом наемным при условии выплаты компен­сации помещикам, отмену цехов и поощре­ние отечественной промышленности, уч­реждение Национального банка и создание широкой сети сберкасс и других денежных учреждений. Сечени при этом был глубоко убежден, что вывести страну из средневе­ковой отсталости можно и должно при со­хранении руководящей роли аристокра­тии и в союзе с Габсбургской дина­стией.

В возглавленном среднепоместным дво­рянством оппозиционном движении усили­валось влияние его левого крыла во главе с горячим патриотом адвокатом Лайошем Кошутом (1802—1894) и его соратниками. Борьба за национальные цели и идеалы все более сливалась с социально-экономиче­скими и политическими устремлениями, на­правленными на установление буржуазно-капиталистического строя. Поэтому и на­зывается этот период в венгерской истории (30—40-е годы XIX в.) «эпохой реформ». Оппозиции удалось поставить на службу указанным целям средневековые лозунги и учреждения: сословную конституцию, ко­торая признавалась и Габсбургской динас­тией и мешала последней превратить Венг­рию в обыкновенную имперскую провин­цию. «В период с 1830 до 1848 г. в одной только Венгрии, — писал Ф. Энгельс в 1849 г., — была более деятельная полити­ческая жизнь, чем во всей Германии, и фео­дальные формы старой венгерской консти­туции были лучше использованы в интере­сах демократии, чем современные формы южногерманских конституций» ²⁸.

В отличие от Австрии, где не было ника­ких легальных форумов для политической деятельности, в Венгрии через государ­ственное собрание и комитатские собрания открыто и легально формировалось общес­твенное мнение, разрабатывались полити­ческие платформы, оппозиция имела свои печатные органы. В 1847 г. образовались две политические партии — консерватив­ная и оппозиционная. Эта деятельность буржуазно-либеральной оппозиции сыгра­ла большую роль в идейно-политической подготовке революции, и ей не могли поме­шать преследования, аресты и тюремные заключения Кошута и других лидеров. Че­рез свою газету «Пешти Хирлап» (с 1841 г.) Кошут неустанно пропагандиро­вал идеи освобождения крепостных и лик­видации путем выкупа феодальных повин­ностей, завоевания государственной неза­висимости. С присущим ему даром красно­речия он убеждал своих соотечественников в необходимости создания национальной промышленности во имя достижения пол­ной свободы и независимости родины.

В лагере антиабсолютистской и анти­феодальной оппозиции начало складывать­ся революционно-демократическое крыло, правда, далеко не столь сильное и влия­тельное, как либеральное, во главе с сыном крепостного, убежденным защитником ин­тересов трудового народа Михаем Танчи-чем и поэтом-революционером Шандором Петёфи. Оба они были поклонниками Ве­ликой французской революции и находи­лись под влиянием идей утопистов-комму­нистов, чьи произведения хорошо знали.

В условиях нарастания общественно-политического движения, в тесной связи с ним развивалась венгерская националь­ная культура. Наиболее важным в первой половине XIX в. явилось создание совре­менного венгерского языка. В 1825 г. по инициативе И. Сечени была основана Вен­герская Академия наук, главной задачей которой было развитие языка и литерату­ры. К 40-м годам венгерский язык стал официальным языком вместо средневеко­вой латыни. Формировавшаяся националь­ная литература, как и культура в целом, была тесно связана с потребностями соци­ального и национального прогресса. В про­изведениях Йожефа Этвеша, первого вид­ного представителя венгерского романтиз­ма и активного участника национально-освободительного движения в 30—40-х го­дах XIX в., содержалась беспощадная критика современных ему феодальных по­рядков. На 40-е годы приходится творчест­во Шандора Петёфи (1823—1849), велико­го поэта и революционера, пламенного вен­герского патриота и певца «мировой свободы».

Переходная от феодализма к капита­лизму эпоха, закономерно сопровождав­шаяся формированием современных этно­социальных общностей, стала и временем зарождения идеологии буржуазного наци­онализма. Его различные течения находи­лись между собой в сложном взаимодейст­вии и, как правило, конфликтовали друг с другом. Буржуазный национализм мадь­яр, острием своим направленный прежде всего против австрийского абсолютизма, затрагивал так или иначе интересы и наци­ональные чувства других народов Венгер­ского королевства. Справедливая борьба против германизации и за введение в ка­честве официального языка вместо средне­вековой мертвой латыни живого, динамич­но развивавшегося венгерского языка слу­жила делу прогресса. Однако расширение сферы употребления венгерского языка в условиях многонациональной страны, не сопровождавшееся признанием прав ос­тальных языков, навязывание венгерского языка другим народам становились источ­ником новых конфликтов. Согласно зако­нам, принятым Государственным собрани­ем в 30—40-годы, общественные должно­сти и диплом адвоката могли получить лишь лица, владевшие венгерским языком, метрические записи (акты гражданского состояния) должны были вестись только на этом языке. Славяне и румыны, националь­ное движение которых набирало силу, ес­тественно, не желали мириться с ущемле­нием своих прав, отстаивали свои нацио­нальные интересы.

Формировавшаяся венгерская буржу­азная нация, борясь за свое самоутвержде­ние, не желала считаться со столь же за­конными стремлениями других народов.

При этом даже наиболее прогрессивные из венгерских лидеров были убеждены, что введение буржуазных свобод и проведение реформ сами по себе могут и должны удов­летворить все народы Венгрии, побудить их признать мадьярскую гегемонию и отка­заться от национальной борьбы. Спустя несколько лет это глубочайшее заблужде­ние обернулось страшной трагедией для всей Венгрии.

Таким образом, народы Венгрии, не­смотря на общую заинтересованность в со­вместной борьбе за уничтожение австрий­ского абсолютизма, шли к революции 1848 г. не сомкнутым строем, а разделен­ные межнациональными противоречиями.

8. Италия, Испания, Португалия в 20—40-е годы XIX века

Италия

Экономическое развитие Италии в 20— 40-е годы. В первой половине XIX в. Ита­лия представляла собой аграрную страну. Крестьянство составляло подавляющее большинство населения. Основная его мас­са — малоземельные или безземельные крестьяне — вынуждена была арендовать землю у дворян, церкви и буржуазии, кото­рая (в этом заключалась особенность соци­альных отношений в Италии) широко вла­дела земельной собственностью и участ­вовала в эксплуатации сельских масс. Ус­ловия аренды нередко были столь тяжелы­ми, что крестьяне не могли сводить концы с концами и попадали в кабальную долго­вую зависимость от землевладельцев. Хо­зяйство крестьян постепенно скудело, мно­гие из них превращались в батраков с на­делом. На Юге, в Королевстве Обеих Сицилии, как и в XVIII в., крестьянам при­ходилось постоянно отстаивать общинные угодья — пустоши, леса, пастбища — от посягательств со стороны буржуазии и дворян. Борьба за общинные земли прев­ратилась на Юге в острейший социальный конфликт. Эксплуатация крестьянства по­всюду постепенно сближала интересы дво­рян и земельной буржуазии и создавала почву для совместных действий этих клас­сов против сельских масс.

С середины 20-х годов в Италии начал­ся экономический подъем, ускорившийся в 30—40-е годы. Он охватил промышлен­ность и сельское хозяйство и способство­вал укреплению капиталистических отно­шений, особенно на Севере страны. Боль­ших успехов достигло шелководство: толь­ко в Ломбардии в 30-е годы насчитывалось 16,5 млн. тутовых деревьев-шелковиц (по сравнению с 600 тыс. в середине XVIII в.). Италия являлась главным поставщиком шелкового сырья в европейские страны, прежде всего в Англию. В Пьемонте и Лом­бардии часть дворян-землевладельцев обуржуазилась: такие дворяне заводили в своих имениях хозяйство капиталистиче­ского типа, улучшали методы земледелия, энергично включались в торговлю сельско­хозяйственной продукцией. В Ломбардии окрепли крупные молочно-животноводче­ские фермы, находившиеся в руках капита­листических арендаторов. В обеих этих се­верных областях довольно широко приме­нялся труд сельскохозяйственных рабочих. Чаще стали нанимать батраков и поденщи­ков также буржуазные землевладельцы и крупные арендаторы в Центральной Ита­лии. Итальянское сельское хозяйство в це­лом приобрело более товарный характер, однако в обширных областях страны, пре­жде всего на Юге, это достигалось не путем интенсификации земледелия, а главным образом за счет усиленной, подчас полуфе­одальной эксплуатации крестьян.

Определенные сдвиги произошли в про­мышленности. Увеличился объем ее про­дукции, в первую очередь шелковой пряжи, выросло число централизованных ману­фактур, возникли некоторые новые отрасли промышленности, началось использование машин, преимущественно в хлопчатобу­мажном, а также в шерстяном производст­ве в Ломбардии, Пьемонте и Тоскане. На Севере страны появились десятки хлопко-прядилен, оснащенных английскими мюль-машинами и другими механизмами. В 1818—1821 гг. в Ломбардии впервые применили 4 механических ткацких станка (французской • системы Жаккарда), а в 1847 г. их насчитывалось здесь более 850.

Начавшаяся механизация привела к созданию первых машиностроительных мастерских, производивших ткацкие стан­ки и прядильное оборудование. Однако до конца 40-х годов почти все применявшиеся машины приводились в движение с по­мощью воды. Крайняя бедность Италии углем и железной рудой препятствовала развитию металлургии и широкому исполь­зованию паровых машин, замедляла ход начавшегося промышленного переворота. В Ломбардии он тормозился также финан­совым грабежом, которому подвергала свои итальянские владения Австрия.

На Юге страны, в Королевстве Обеих Сицилии, монархия Бурбонов, стремясь упрочить свою экономическую и особенно финансовую базу, с середины 20-х годов взяла курс на поощрение местной про­мышленности. Государство насаждало но­вые предприятия, предоставляло им льго­ты, привлекало иностранный капитал. Ввоз промышленных изделий из-за грани­цы был сокращен путем введения высоких таможенных пошлин. Эта политика спо­собствовала расширению текстильного производства, в котором появились круп­ные централизованные мануфактуры и от­дельные предприятия фабричного типа, использовавшие сотни рабочих. В хлопча­тобумажной промышленности в районе Салерно в начале 40-х годов было занято 12 тыс. человек, производство тканей вы­росло в 20—30-е годы с 2 до 12 млн. м. Од­нако их сбыт на внутреннем рынке был очень затруднен из-за бедности крестьян и бездорожья. Поэтому неаполитанская промышленность, опиравшаяся всецело на государственную поддержку, в дальней­шем не смогла обеспечить себе емкий ры­нок и укорениться на Юге.

Большинство занятых в итальянской промышленности по-прежнему составляли ремесленники и связанные с рассеянной мануфактурой крестьяне-надомники, лишь в шелкопрядильном и хлопчатобумажном производстве образовалась прослойка фабричных рабочих. Заработная плата их была очень низкой; заработок неаполитан­ского рабочего-текстильщика в 30-е годы достигал половины зарплаты французско­го и трети — английского рабочего. Широ­кое применение в текстильной промыш­ленности получил труд женщин и детей.

В 40-е годы в Италии развернулось же­лезнодорожное строительство. Вслед за первой короткой линией Неаполь—Пор-тичи (1839) были построены дороги Ми­лан — Венеция, Ливорно — Пиза, Ту­рин — Монкальери и др. Внешняя торгов­ля итальянских государств увеличилась за 30—40-е годы более чем вдвое.

Развитие капиталистических отноше­ний повлекло за собой расширение рядов итальянской буржуазии, большинство ко­торой (землевладельцы и крупные аренда­торы земли, торговцы и мануфактуристы) было прямо или косвенно связано с сель­ским хозяйством.

Достигнутый экономический прогресс сделал еще более обременительными стес­нения, которые производство и торговля испытывали из-за сохранявшихся на полу­острове многочисленных таможенных гра­ниц, различных денежных систем, разно­боя в торговом законодательстве и эконо­мической политике. Установление свобод­ных и тесных экономических связей между отдельными областями страны (особенно между более развитыми Ломбардией и Сардинским королевством) становилось объективной необходимостью.

Революция 1831 г. в Центральной Ита­лии. После подавления революций 1820— 1821 гг. в Италии начался разгул реакции. Повсюду усилилась полицейская слежка и цензура печати, обычными стали жесто­кие расправы с участниками тайных об­ществ, в основном карбонариями, которые по-прежнему действовали в ряде областей страны. По одному лишь судебному приго­вору, вынесенному в Папском государстве, было сразу осуждено более 500 человек. За 1822—1828 гг. власти Неаполя и Рима каз­нили около 60 революционеров.

Однако подавить подпольное движение не удавалось. Делались новые попытки поднять восстание. Сильно накалилась об­становка к началу 30-х годов в централь­ной Италии — герцогствах Парма и Моде-на и папских владениях, где буржуазия была особенно ущемлена из-за засилья ду­ховенства. Воодушевившись победой рево­люции 1830 г. во Франции и полагаясь на ее поддержку, заговорщики подняли в фев­рале 1831 г. восстания в Модене и Парме, откуда бежали монархи, и в большинстве провинций Папского государства. Револю­ция поначалу достигла успеха. Созданное в Болонье временное правительство и пред­ставители других восставших городов объявили о лишении папы светской власти и о созыве Учредительного собрания для решения вопроса о новом государственном устройстве папских владений. Однако ока­завшиеся у власти либерально-буржуаз­ные деятели не приняли необходимых мер для организации совместной борьбы с пов­станцами Пармы и Модены и для распро­странения революции на Рим в тщетной надежде избежать иностранной интервен­ции. Вторгшаяся австрийская армия уже в конце марта подавила сопротивление слабых революционных войск.

Поражение революции 1831 г.— третьей за десятилетие — привело к резко­му падению престижа карбонариев и дру­гих заговорщических сект, к выходу из них многих участников, разочарованных неу­дачами.

Новый этап национально-освободи­тельного движения. Дж. Мадзини и «Мо­лодая Италия». Назрела необходимость изменить программу и методы итальянско­го освободительного движения. Выполне­ние этой задачи взяло на себя возникшее в начале 30-х годов демократическое тече­ние во главе с Джузеппе Мадзини (1805— 1872). Порвав, подобно многим другим патриотам, с карбонариями, Мадзини ос­новал в 1831 г. в Марселе (где собрались сотни итальянских изгнанников) тайную организацию «Молодая Италия». Своей главной целью она провозгласила ликви­дацию раздробленности Италии и ее объединение — «от Альп и до Сицилии» — в единое государство со столицей в Риме. Вся последующая жизнь Мадзини была целиком посвящена самоотверженной борьбе за достижение этой цели. Убежден­ный революционер, он выдвинулся как иде­олог и руководитель демократического, республиканского течения в итальянском освободительном движении. Мадзини до­казывал, что только объединение страны в единое (унитарное) государство позво­лит итальянцам освободиться от иностран­ного гнета и сплотиться в нацию. Изгнание австрийских войск и свержение реакцион­ных монархических режимов (включая светскую власть папы) создали бы условия для буржуазно-демократических преобра­зований и установления единой республи­ки. Мадзини и его сторонники считали, что добиться поставленных целей возможно только при широком участии народа в ос­вободительном движении, в которое они стремились вовлечь массы с помощью про­паганды, а также подготовки революцион­ных восстаний и партизанской войны. Од­нако, провозглашая народ главной силой в борьбе за освобождение и объединение страны, Мадзини не желал перерастания национального движения в классовую борьбу народных масс. Он избегал призы­вов к проведению аграрных преобразова­ний в деревне в интересах крестьянства, как из опасения оттолкнуть от «Молодой Италии» земельную буржуазию и либе­ральных дворян, так и потому, что не счи­тал сельские массы способными сыграть активную роль в национальном движении. Оказавшись оторванной от крестьян, «Мо­лодая Италия» старалась увлечь за собой городские низы, ремесленников, а впослед­ствии и рабочих, еще не выступавших со своими классовыми требованиями. Мад­зини надеялся заручиться народной под­держкой, используя также религиозность масс. Выдвинутый «Молодой Италией» де­виз «Бог и народ» призван был внушать мысль, что участие в национальном движе­нии является религиозным долгом каждого итальянца.

В течение 1831 —1833 гг. «Молодая Италия» создала свои тайные ячейки во всех государствах полуострова, что сдела­ло ее первой общеитальянской революци­онной организацией. Больше всего сторон­ников общество приобрело в Сардинском королевстве, особенно в родном городе Мадзини — Генуе, в Ломбардии, в Тоскане и Папском государстве, тогда как в Коро­левстве Обеих Сицилии его влияние было слабым. В «Молодую Италию» вступали интеллигенция, мелкая и средняя буржуа­зия, городской трудящийся люд, военные. Мадзинисты развернули нелегальную про­паганду, распространяя издававшиеся за границей журнал «Молодая Италия», бро­шюры, воззвания и листовки, написанные в основном самим Мадзини. Эти издания, содержавшие горячий призыв к борьбе за свободу и независимость страны, проника­ли повсюду, вплоть до Сицилии. Однако попытки Мадзини и его приверженцев под­нять восстания в Сардинском королевстве с целью положить начало общеитальян­ской революции закончились полным про­валом. Это объяснялось тем, что мадзини­сты не имели достаточной опоры в народе, особенно среди крестьянства. Кроме того, Мадзини произвольно назначал момент выступлений, когда в стране не было рево­люционного кризиса и массы оставались пассивными. Многие участники этого дви­жения (1833—1834) были расстреляны и брошены в тюрьмы, другие скрылись за границей. Среди заочно приговоренных властями к смертной казни был сам Мадзи­ни и участвовавший в подготовке восста­ния в Генуе сын моряка Джузеппе Гари­бальди (1807—1882), примкнувший к «Мо­лодой Италии». Гарибальди, как и многим другим патриотам, пришлось стать изгнан­ником. В дальнейшем ему предстояло сыг­рать громадную роль в борьбе за свободу Италии.

В годы эмиграции, наблюдая за массо­выми выступлениями рабочих во Франции и Англии, Мадзини убедился в революци­онной силе пролетариата и решил привлечь его к участию в борьбе за освобождение Италии. С начала 40-х годов Мадзини и его сторонники занялись распространением своих идей среди итальянских рабочих с целью включения их в национальное дви­жение. Сознавая бедственное положение трудящихся и искренне сочувствуя им, Мадзини призывал буржуазию доброволь­но улучшить положение рабочих, дабы тем самым устранить почву для их классовых выступлений.

В целом развернутая «Молодой Ита­лией» пропаганда дала толчок развитию национального самосознания итальянцев, позволила многим из них понять необходи­мость объединения страны как главной за­дачи освободительного движения. Несмот­ря на практические неудачи, именно благо­даря Мадзини революционная борьба под республиканским лозунгом за создание единого итальянского государства превра­тилась с 30-х годов XIX в. в одно из основ­ных направлений Рисорджименто.

Умеренно-либеральное направление в национальном движении. В 40-е годы круп­ная буржуазия и обуржуазившееся дво­рянство начали все громче требовать про­стора для предпринимательской деятель­ности. Буржуазные экономисты и публици­сты, исходя из опыта ушедших вперед европейских стран, усматривали в тамо­женном союзе итальянских государств, в расширении и координации железнодо­рожного строительства главные условия ускорения экономического развития Ита­лии. Они предлагали ввести свободную торговлю всеми товарами внутри страны и унифицировать систему денежных зна­ков, мер и веса. Вопрос об устранении препятствий, тормозивших развитие про­мышленности и торговли, стал объектом оживленных дискуссий в печати, на науч­ных конференциях и в экономических об­ществах.

Поскольку расчистить путь к экономи­ческому прогрессу в Италии было невоз­можно без ликвидации государственной раздробленности и иностранного господст­ва, либеральные идеологи стали предла­гать свои проекты решения национального вопроса. Они отвергали тайные общества и восстания как «вредные» и «непригод­ные» для Италии, а Мадзини называли «безумцем». Его революционной програм­ме объединения страны «снизу» в единое (унитарное) государство либеральные публицисты и писатели противопоставили идею решения национальной проблемы «сверху» — путем вовлечения государей в национальное движение и создания феде­рации (союза) итальянских монархов под верховенством папы римского или сардин­ского короля. Некоторые либералы (как, например, граф Ч. Бальбо, автор книги «Надежды Италии») тешили себя иллю­зией о возможности включения в дальней­шем в эту федерацию Ломбардии и Вене­ции: они предполагали, что Австрия добро­вольно откажется от своих итальянских владений, поскольку она перейдет в буду­щем к захватам балканских земель Тур­ции. Оторванные от реальности либераль­но-монархические планы урегулирования национальной проблемы исключительно мирными, «законными» средствами не име­ли практических шансов на успех.

Выступления либералов принесли неко­торые положительные результаты, вызвав сдвиги в общественных настроениях. Пьемонский аббат В. Джоберти в книге «О духовном и гражданском первенстве итальянцев», ставшей широко известной в стране, утверждал, что католическая церковь может содействовать националь­ному возрождению Италии. Джоберти до­казывал, что в случае проведения реформ в церковном государстве (гнетущие поряд­ки в котором вызывали возмущение не только в Италии, но и в других европейских странах) папство — исконный противник объединения — смогло бы примкнуть к на­циональному движению и даже возглавить его. Часть духовенства восприняла эти идеи и стала склоняться к патриотиче­ской позиции. Раскол среди церковников значительно ослабил реакционный ла­герь.

Ведущей группой среди умеренных ста­ли либералы Сардинского королевства (Пьемонта), развернувшие в 40-е годы ак­тивную деятельность. Особые надежды в решении национальной проблемы они воз­лагали на правящую Савойскую динас­тию — единственную итальянскую по свое­му происхождению. Эти надежды окрепли с середины 40-х годов благодаря тому, что вступивший ранее на престол Карл Аль­берт взял курс на поощрение экономиче­ского развития Пьемонта и начал снова, как и в первые годы Реставрации, оказы­вать осторожную поддержку либерально­му движению. В 1847 г. граф Камилло Кавур (1810—1861), представлявший пьемонтское обуржуазившееся дворянст­во, приступил к изданию (вместе с Ч. Баль­бо) газеты «Рисорджименто» («Возрожде­ние»), которая приобрела большую извест­ность во всей Италии как наиболее авторитетный политический орган либера­лов. Они расширяли пропаганду своих идей и призывали монархов провести ре­формы образования, судов, таможенной системы и ослабить цензуру. Политическая инициатива оказалась в руках умерен­ных.

Мадзини воздерживался в 40-е годы от организации восстаний, убедившись, что условия для них не созрели. Однако немало патриотов стремились любой ценой зажечь огонь революции. Большой отклик в Ита­лии и за ее пределами вызвала попытка молодых военных моряков братьев Бандь-ера поднять восстание на Юге, где они вы­садились в 1844 г. Попав в засаду, смель­чаки были схвачены бурбонскими жандар­мами. Оба брата Бандьера и семь их товарищей были расстреляны. Героические выступления патриотов будоражили стра­ну, содействовали нарастанию в Италии общественного недовольства.

Испания

Победа феодально-абсолютистских сил в 1823 г. оказалась непрочной. Реакцион­ный режим Фердинанда VII не мог остано­вить поступательного развития капитализ­ма. Начавшаяся в 30—40-е годы промыш­ленная революция обострила противоре­чия между потребностями развития капи­талистических отношений и сохранением «старого порядка». Потеря большей части колоний в Латинской Америке ударила по интересам торгово-промышленной буржу­азии. Испанская буржуазия, лишившись колониальных рынков, начала более актив­но бороться против феодальных пережит­ков, мешавших развитию предпринима­тельства и торговли в самой Испании.

В 1823—1833 гг. в Испании вновь воз­никают тайные общества, ставившие своей целью свержение абсолютизма. Неоднок­ратные попытки осуществить эту задачу оканчивались неудачей из-за слабой связи заговорщиков с населением. И все же, не­смотря на постоянные преследования ли­бералов, влияние противников абсолютиз­ма в среде буржуазии продолжало возра­стать.

В то же время во второй половине 20-х годов в Испании активизировались силы крайней реакции. Они обвиняли Фердинан­да VII в «слабости», требовали усилить террор против либералов и укрепить пози­ции церкви. Наиболее реакционная часть дворянства и духовенства сплотилась во­круг брата Фердинанда VII — Карлоса.

В 1833 г. Фердинанд VII умер. Наслед­ницей была провозглашена его малолетняя дочь Изабелла, регентшей — вдовствую­щая королева Мария Кристина. Одновре­менно с притязанием на испанский престол выступил Карлос. Его сторонники (их ста­ли называть карлистами) развязали в кон­це 1833 г. гражданскую войну. Карлистам удалось на первых порах привлечь на свою сторону часть сельского населения Страны Басков, Наварры, Каталонии, используя религиозность крестьян, а также их недо­вольство усилением централизма и ликви­дацией старинных местных вольностей — «фуэрос». Девизом карлистов стали слова: «Бог и фуэрос!» Мария Кристина вынуж­дена была искать поддержку среди либе­рального дворянства и буржуазии. Таким образом династический конфликт превра­тился в открытую борьбу между феодаль­ной реакцией и либералами.

В январе 1834 г. сформировалось пра­вительство умеренных либералов — «мо-дерадос». Испания вступила в период третьей буржуазной революции (1834— 1843).

Буржуазные преобразования и полити­ческая борьба в 1834—1840 гг. Придя к власти, «модерадос» приступили к преоб­разованиям, отвечающим интересам вер­хушки буржуазии и либерального дворян­ства. Правительство отменило цехи и про­возгласило свободу торговли. Считая кон­ституцию 1812 г. слишком радикальной, «модерадос» разработали в 1834 г. «Коро­левский статут». В Испании создавались двухпалатные кортесы, обладавшие лишь совещательными функциями. Для избира­телей был установлен высокий имущес­твенный ценз: из 12-миллионного населе­ния Испании избирательное право получи­ли 16 тыс. человек.

Ограниченный характер мероприятий либерального правительства и его нереши­тельность в борьбе с карлизмом вызвали резкое недовольство мелкой буржуазии и городских низов. К середине 1835 г. волне­ния охватили крупнейшие города — Мад­рид, Барселону, Сарагосу; на юге страны власть перешла в руки революционных хунт, которые требовали восстановить кон­ституцию 1812 г., уничтожить монастыри, разгромить карлизм.

Размах революционного движения за­ставил «модерадос» в сентябре 1835 г. ус­тупить место левым либералам, которые впоследствии стали называться «прогрес­систами» («прогрессисты» сменили «эк­сальтадос» на левом фланге либерального движения). В 1835—1837 гг. «прогрессист-ские» правительства провели важные соци­ально-экономические преобразования. Центральное место среди них заняло реше­ние аграрного вопроса. «Прогрессисты» отменили майораты, уничтожили церков­ную десятину. Были конфискованы церков­ные земли и начата их распродажа; земли продавались с аукциона, большая часть их перешла в руки буржуазии и обуржуазив­шегося дворянства. Буржуа, купившие дворянские и церковные земли, увеличива­ли арендную плату, нередко сгоняли крестьян с земли, заменяя их крупными арендаторами. Рост крупного буржуазного землевладения упрочил союз между бур­жуазией и либеральным дворянством и противопоставил буржуазию крестьянам. «Прогрессисты» провели также закон, от­менивший сеньориальные привилегии, ба-налитеты и личные повинности. Поземель­ные повинности сохранялись и рассматри­вались как своеобразная форма арендной платы; это привело к постепенной утрате крестьянами владельческих прав и превра­щению бывших держателей в арендаторов, а бывших сеньоров — в полновластных хо­зяев земли. Аграрная политика третьей буржуазной революции, в целом отвечав­шая интересам крупных землевладельцев, дала толчок развитию капиталистических отношений в сельском хозяйстве Испании по «прусскому» пути.

В августе 1836 г. восстал гарнизон ко­ролевского поместья Ла-Гранха, солдаты принудили Марию Кристину подписать декрет о восстановлении конституции 1812 г. Однако буржуазия и либеральное дворянство опасались, что введение все­общего избирательного права и ограниче­ние королевской власти в атмосфере рево­люционного подъема могут обратиться против правящего блока. Поэтому уже в 1837 г. либералы разработали новую кон­ституцию, более консервативную, чем кон­ституция 1812 г. Имущественный ценз да­вал право участвовать в выборах только 2,2% населения страны. Конституция 1837 г. явилась компромиссом между «мо­дерадос» и «прогрессистами», которые объединились в борьбе против движения народных масс, с одной стороны, и против карлизма — с другой.

В середине 30-х годов карлизм пред­ставлял грозную опасность. Карлистские отряды совершали глубокие рейды по тер­ритории Испании. Однако к концу 1837 г. в войне произошел перелом, обусловленный внутренним кризисом карлизма. Карлизм не нашел сторонников в городах; среди крестьян Страны Басков, Каталонии и На­варры, которые первоначально поддержа­ли претендента, росло разочарование в карлизме и стремление к окончанию войны. Летом 1839 г. часть карлистских войск сло­жила оружие; к середине 1840 г. были раз­громлены последние карлистские отряды.

Конец карлистской войны означал пораже­ние феодально-абсолютистской реакции.

Диктатура Эспартеро. С окончанием карлистской войны угроза реставрации старого порядка была устранена, что при­вело к обострению противоречий между «модерадос» и «прогрессистами». Их про­тивоборство вылилось в затяжной полити­ческий кризис, окончившийся в октябре 1840 г. отречением Марии Кристины. Власть перешла в руки одного из лидеров «прогрессистов» — генерала Б. Эспартеро, который в 1841 г. был провозглашен ре­гентом. В 1840—1841 гг. Эспартеро поль­зовался поддержкой народных масс, кото­рые видели в нем героя войны против кар­лизма, защитника и продолжателя рево­люции. Но Эспартеро не осуществил радикальных социально-экономических и политических преобразований, его полити­ка оттолкнула от него крестьян и город­ские массы. Подготовка торгового догово­ра с Англией, который открывал испанские рынки для английского текстиля, привела к конфликту между промышленной буржу­азией и правительством. Наконец, запре­щение барселонской ассоциации рабочих текстильной промышленности лишило дик­татуру Эспартеро поддержки ремесленни­ков и рабочих.

К началу 1843 г. сложился блок разно­родных политических сил, стремившихся покончить с господством Эспартеро.-Летом 1843 г. диктатура Эспартеро была свергну­та, и к концу 1843 г. власть в стране вновь перешла в руки «модерадос».

Итоги третьей буржуазной революции. Третья буржуазная революция в Испании в отличие от первых двух, потерпевших поражение, завершилась компромиссом между старой землевладельческой арис­тократией и блоком либерального дворян­ства и верхушки буржуазии. Майораты, сеньориальные права дворянства, цехи, от­мененные в ходе третьей буржуазной рево­люции, не были восстановлены. В то же время еще не распроданные церковные земли возвращались церкви. Компромисс был достигнут и в политической сфере: устанавливалось относительное равнове­сие между «абсолютистами», пользовав­шимися покровительством королевской власти, и «модерадос». В 1845 г. вступила в силу новая конституция, составленная в форме поправок к конституции 1837 г. (повышался имущественный ценз, урезались полномочия кортесов, увеличи­вались права королевской власти).

В целом к середине XIX в. в испанском обществе произошли большие перемены. Три буржуазные революции ликвидирова­ли часть феодальных пережитков и созда­ли возможности (хотя и ограниченные) для развития капиталистических отноше­ний Ъ Т»рО"№ЪУ(»Лйда1С>Ста "й Ъ t^WbCMSft -MftWk-

стве. В то же время ряд задач буржуазной революции не был разрешен, что подгото­вило почву для последующих буржуазных революций.

Португалия

Мигелистские войны и революция 1836 г. Победа реакционных сил в резуль­тате поражения португальской революции 1820—1823 гг. оказалась непрочной. В се­редине 20-х годов борьба между либерала­ми и феодальной реакцией возобновилась, приняв форму династического конфликта. После смерти короля Жоана VI в 1826 г. борьба за португальский престол вылилась в серию кровопролитных войн, названных мигелистскими по имени Миге­ле, младшего сына Жоана VI. Вокруг Ми­геле сгруппировались феодальная арис­тократия и духовенство.

Крупная буржуазия и либеральное дво­рянство, стремясь не допустить к власти мигелистов, выступили за воцарение в Португалии Марии — малолетней дочери бразильского императора Педру I. Лозун­гом ее сторонников стала «Конституцион­ная хартия 1826 г.», составленная по об­разцу французской «Хартии 1814 г.». Кон­ституционная хартия, более умеренная, чем конституция 1822 г., предусматривала создание двухпалатного парламента, верх­няя палата которого назначалась королем, а нижняя избиралась; избирательное пра­во было ограничено высоким имуществен­ным цензом. В 1834 г. мигелистские войны завершились победой либералов, феодаль­ная реакция была разгромлена. Власть пе­решла в руки либерального дворянства и крупной буржуазии. Либералы провели в жизнь Конституционную хартию 1826 г. Правительство осуществило судеб­ную и налоговую реформу, провозгласило свободу предпринимательской деятельно­сти. Были закрыты более 500 монастырей; их имущество конфисковали и распродали. Это привело к росту буржуазного земле­владения и сближению интересов буржуа­зии и либерального дворянства.

Умеренность Конституционной хартии, которая лишала политических прав боль­шую часть населения, вызывала недоволь­ство мелкой буржуазии и городских низов. В сентябре 1836 г. восстал гарнизон Лиса-

ла победу революции. Сентябристы (так стали называть участников революционно­го движения в сентябре 1836 г.) восстано­вили конституцию 1822 г., ввели протекци­онистский тариф, приняли решение о со­здании всеобщего бесплатного начального образования. Во главе сентябристов стоял крупный политический деятель М. Пассуш.

К концу 30-х годов революционный про­цесс остановился в своем развитии: сен­тябристы не решились посягнуть на права крупных землевладельцев. В 1838 г. была разработана новая конституция, ограни­чившая избирательное право. Падением популярности сентябристов воспользова­лись сторонники прежнего режима, совер­шившие в 1842 г. государственный перево­рот и восстановившие Конституционную хартию.

В 40-е годы продолжалась борьба меж­ду сентябристами и сторонниками хартии. Однако восстание португальских крестьян в 1846 г., направленное против налогового гнета, и европейские революции 1848 г. подтолкнули противоборствующие стороны к примирению. В начале 50-х го­дов установился компромисс между сен­тябристами и сторонниками хартии. В 1852 г. был принят «дополнительный акт» к хартии, расширявший избиратель­ное право. Правительство ликвидировало некоторые пережитки феодализма: в По­ртугалии были отменены майораты. Эти меры способствовали консолидации правя­щего помещичье-буржуазного блока.

В 50—60-е годы в Португалии расши­рялось мануфактурное производство. В то же время на предприятиях текстильной промышленности появлялись первые ма­шины, увеличивалось число паровых дви­гателей. В середине 50-х годов началось строительство железных дорог. Развитие португальской промышленности сопровож-

далось усилением зависимости Португалии от более развитых капиталистических стран. В 50—60-е годы правительство пре­доставляло иностранным капиталистам многочисленные концессии на разработку горнорудных богатств страны. Узость внут­реннего рынка и сохранение феодальных пережитков в сельском хозяйстве сдержи­вали развитие промышленной революции.

9.США (конец XVIII века — начало 50-х годов XIX века)

Основные черты социально-экономиче­ского развития. Образование независимо­го государства и ликвидация феодальных элементов создали условия для быстрого развития капитализма в США. Важными благоприятными факторами капиталисты^ ческого роста служили наличие в США об-/ ширных земель и естественных богатству массовая иммиграция из Европы и приток-' иностранных капиталов.

После Войны за независимость соци­ально-экономическое развитие США шло по двум основным направлениям. В северо­восточной части страны развертывался промышленный переворот, формировались основные классы буржуазного общества. Развитие промышленности происходило в условиях роста капитализма «вширь», в колонизуемых районах Запада США раз­вивалось фермерское хозяйство. В южных штатах укреплялось и распространялось на новые территории плантационное ра­бовладельческое хозяйство. Одновремен­ное развитие капиталистического произ­водства на Севере и рабства на Юге приве­ло в дальнейшем к столкновению двух социальных систем — ко второй буржуаз­ной революции в США.

Промышленный переворот и его осо­бенности. В конце XVIII — начале XIX в. в США возникли предпосылки для промыш­ленного переворота. Он имел здесь сущес­твенные особенности. В Америке в широ­ких масштабах использовались европей­ские технические и научные достижения, капиталы, машины и, что особенно важно, квалифицированная рабочая сила. Другой особенностью промышленного переворота США был егч) неравномерный характер. В первой половине XIX в. он локализовал­ся главным образом в vCeBepp-BQCT.uHHbix штатах. Промышленный переворот начал­ся в хлопчатобумажной и шерстоткацкой отраслях. В1790 г. в США была открыта пер­вая прядильная фабрика, в 1814 г. впервые были объединены на одной фабрике пря­дильный и ткацкий процессы.

Промышленная~рево^юцйя, развернув­шаяся в основном в 20—40-х годах, растя­нулась на несколько десятилетий. Причи­нами, тормозившими ее развитие, были, с одной стороны, экономическая зависи­мость США от Англии (конкуренция ан-j глийской промышленности), с другой—j процесс развития капитализма «вширь»:"' колонизация Запада сопровождалась врет менным возвратом к ручной технике (фер­меры и ремесленники везли с собой привы­чную ручную прялку и ручной ткацкий ста­нок). В первой половине XIX в. значитель­ный удельный вес в экономике сохраняли ремесло и мануфактура. Однако промыш­ленный переворот развивался необратимо, охватывая все новые отрасли производст­ва. Росло машиностроение. Были изобрете­ны и внедрены в массовое производство жатка и швейная\1ацщна__Кольт ввел ст^ПТвдрти^аТГЯю^- деталей в производство револьверов.

у Расширение внутреннего рынка приве­ло в первой четверти XIX-B, к широкому строительству каналов. Создание в 1807 г. P. OyjiicuJOM._naj)jaxoAa произвело революцию в судостроении. В 1828— 1830 гг. была сооружена первая железная дорога, соединившаяТороД Балтимор с ре­кой Огайо, а к 1848 г. в США имелось уже около 10 тыс. км железных дорог. Однако большая часть рельсов для них все еще привозилась из Англии. Медленно совер­шался и переход к паровому двигателю. Своеобразие промышленного переворота в текстильной промышленности состояло в том, что в ней в качестве основной двига­тельной силы почти исключительно исполь­зовалась энергия воды. В стране имелось множество рек, дешевую энергию которых было просто и выгодно применять.

Последний этап промышленного пере­ворота — производство машин при помо­щи машин — начался в США в 50-е годы XIX в. О промышленной зрелости амери­канского капитализма свидетельствовала вовлеченность США в экономические кри­зисы. Циклические кризисы 1837 и

^1847 гг. были весьма разрушительны, тыся- себестоимость сельскохозяйственной про-

чирабочих оказались выброшены на ули- дукции. Лишь непродолжительное время

цу. Важнейшим социальным итогом про- хозяйство переселенцев носило натураль-

мышленного переворота в США, как и в ный характер. В колонизуемых районах

других странах, было возникновение про- шел процесс перерастания патриархаль-

мышленной буржуазии и фабрично-заво- ных хозяйств в капиталистические фермер-

дского пролетариата. ские. В 1860 г. число сельскохозяйственных

Формирование фермерского пути раз- рабочих-батраков составляло 800 тыс. че-

вития капитализма в сельском хозяйстве, ловек, при общем числе ферм 2,4 млн. К се- /

Промышленный переворот на северо-вос- редине XIX в. хозяйство фермерского За-!

токе США шел одновременно с колониза- пада носило в немалой мере товарный xaJ

цией Запада. В. И. Ленин, давая научный рактер, его продукция продавалась на

анализ этой особенности развития амери- промышленном Востоке и рабовладельче-

канского капитализма, писал: «Первый ском Юге.

процесс выражает дальнейшее развитие Плантационное рабство. В то время как сложившихся капиталистических отноше- на Севере происходили глубокие измене- ний; второй — образование новых капита- ния в промышленности и сельском хозяйст- листических отношений на новой террито- ве, в южных штатах продолжала господ- рии. Первый процесс означает развитие ствовать рабовладельческая система. На капитализма вглубь, второй — вширь»²⁹. судьбы рабовладельческого Юга сильно Первоначально в фонд общественных зе- повлияли громадный, рост английской тек- мель вошли земли, лежавшие непосред- стильной промышленности в" Период про™ ственно к западу от Аллеганских гор. В по- мышленното переворота (а затем и разви- следующем этот фонд увеличивался за тие текстильной промышленности на севе- счет захвата новых территорий. Борьба ре США) и появление новой товарной вокруг распределения земель была важ- ! культуры хлопка. Изобретение Уитни в нейшей частью классовой борьбы в ■ 1793 г. хлопкоочистительной машины, уве- США — от Войны за независимость до / лйчйвшей производительность труда в ты- Гражданской войны включительно. Под; сячу раз, сделало выгодным разведение давлением фермерского и рабочего двия^е- хлопка всех сортов. Клонившееся к упадку ния правительство и конгресс были вынуж- рабство обрело второе дыхание. Производ- дены постепенно уменьшить размеры про- ство хлопка на складывавшийся мировой даваемых участков с 640 до 80 акров, раз- рынок сделало его полностью товарным решить продажу в рассрочку. Значитель- производством. «...К варварским ужасам ная масса поселенцев явочным порядком рабства, крепостничества и т. д.,— писал занимала еще не поступившие в продажу Маркс,— присоединяется цивилизованный земли общественного фонда: закон ужас чрезмерного труда... Тут дело шло 1841 г. о праве заимки предоставил скват- уже не о том, чтобы выколотить из него терам право покупки уже обрабатываемой (раба.— Ред.) известное количество по- йми земли по номинальной цене. Это зако- лезных продуктов. Дело заключалось в нодательство способствовало усилению по- производстве самой прибавочной стоимо- тока переселенцев на западные земли. Ее- сти» ³⁰. Производство хлопка выросло с ли в 1790 г. к западу от Аллеган жило 3 тыс. кип (в кипе 1000 фунтов) в 1790 г. до 222 тыс. человек, то в 1850 г. 10,4 млн. 3,8 млн. кип в 1860 г. За этот же период (45% населения страны). число негров-рабов возросло с 700 тыс. до Таким образом, на огромных террито- 4 млн. На юге США правил «король хло- риях создавалась экономическая основа пок», определявший весь строй жизни, для быстрого развития капитализма. По- ц Одним из средств, при помощи которых скольку переселенец приобрел землю непо- плантаторы стремились сделать рабство средственно у государства, а не у землет рентабельным, было усиление и без того владельца, эта земля была свободна от аб- жесточайшей эксплуатации негров-рабов, солютной ренты, что существенно снижало

Вместе с тем при экстенсивном характере рабовладельческого хозяйства требовался неограниченный резерв свободных земель. В этом смысле переход на новые земли был экономическим законом существования плантационного рабства. К 30-м годам центр плантационного хозяйства переме­стился на юго-запад, на плодородные зем­ли низовья бассейна Миссисипи. «Хлопко­вый пояс» теперь протянулся на 1000 миль с востока на запад и до 700 миль с севера на юг. Наконец, рабство, основанное на убогой технике и низкой производительно­сти труда, могло окупаться и приносить прибыль благодаря хлопковой монополии южных штатов, на них приходилось две трети мирового х^йзво&ствКЖлШка.

Рабовладельческая система сковывала развитие промышленности и сельского хо­зяйства. Аграрный Юг был не в состоянии даже прокормить себя и ввозил продбволь-сгвиЕГЗдёс'ь фактически образовалось кас-1-овое общество, на вершине которого нахо­дилась олигархия крупных рабовладель­цев: 50 и более рабами владели около 10 тыс. плантаторов; подавляющее боль­шинство белых южан составляли белые бедняки, отравленные расовыми предрас­судками.

Особенности партийно-политической борьбы. С конца XVIII в. важнейшим эле­ментом политической жизни США явилось попеременное господство двух партий. О партиях ничего не говорилось в консти­туции, но они оказались необходимыми для защиты интересов пришедшего к власти буржуазно-плантаторского блока и беспе­ребойного функционирования государ­ственного механизма.

Важнейшей чертой в деятельности пар­тий было постепенное складывание меха­низма двухпартийной системы. В период «свободного» "Капитализма общей плат­формой согласия партий было признание основ существующих буржуазных отноше­ний и принципов конституции 1787 г. Рас­хождения между буржуазными партиями в этот период определялись в значительной мере различием интересов развития капи­тализма «вширь» и «вглубь», аграрного и торгово-промышленного развития; со­перничество осложнялось тем, что на сто­роне аграрных интересов выступали юж­ные плантаторы-рабовладельцы. В конце

XVIII — первой половине XIX в. в тесной связи с социально-политическим развити­ем страны и ходом классовой борьбы двух­партийная система прошла ряд этапов. Первые национальные политические пар­тии федералистов и республилан-цев-,—гос---подствовавшие в 1790—1810 гг., сменила однопартийная «эра доброго согласия», а во второй четверти XIX в. конституирова­лась двухпартийная система «виги — де­мократы», разбившаяся в'50-х годах о ска­лу рабства.

Правление федералистов. Первое деся­тилетие существования США под «новой кровлей», под эгидой конституции 1787 г., стало временем политического господства федералистов. Они представляли интересы торТовоьмануфактурной и финансовой бур­жуазии, позиции которой были прочны пре­жде всего в штатах Новой Англии. Полити­ческая философия федералистов, скла­дывавшаяся еще в дни борьбы вокруг конституции, была проникнута антидемок­ратизмом, она откровенно рассматривала государство как орудие, которое призвано служить интересам имущих и держать на­род в узде.

Первым президентом США стал в 1789 г. Джордж Вашингтон. Хотя он утвер­ждал, что является противником партий, фактически'его симпатии были полностью на стороне федералистов. Ключевой фигу­рой кабинета Вашингтона стал министр финансов А. Гамильтон (позднее — лидер партии федералистов). Человек консерва­тивных политических взглядов (образцом для него служила английская конституци­онная монархия) и выдающейся энергии, он сформулировал и проводил в жизнь эко­номическую политику молодого буржуаз­ного государства — США. В интересах держателей военных займов Гамильтон предложил уплатить огромный государ­ственный долг за счет федерального прави­тельства. В качестве источника для пога­шения долга служили средства, получен­ные от продажи общественных земель, и налоги с населения. В 1791 г. по инициа­тиве Гамильтона был основан Националь­ный—банкт-Его задачей было кредитовать государственное и частное предпринима­тельство. Он получил также право выпуска бумажных денег для всей страны.~В~тгети приняли активное участие крупные финан-

систы, широко был привлечен и английский , капитал. Гамильтон выдвинул программу поощрения промышленности и торговли на основе введения охранительных тарифов, улучшения путей сообщения и т. д.

Фермерская беднота первой ощутила на себе тяжесть новой налоговой политики. В западных районах страны царило воз­буждение. В 1794 г. в Пенсильвании недо-' вольство фермерских масс вылилось в от-] крытое восстание. Тогда Вашингтон распо-| рядился о подавлении «мятежа», и чтобЦ продемонстрировать силу правительства, против нарушителей закона была брошена 15-тысячная армия.

Внешняя политика федералистов, важ­ной частью которой была экономическая и политическая ориентация на Англию,^ также имела четко выраженннй классовый характер. Это особенно выявлялось по ме­ре развития Великой французской револю­ции. Подавляющее большинство амери­канцев с энтузиазмом встретило вести о со­бытиях во Франции. В городах создава­лись демократические клубы, выступавшие

ческих свобод в США. По-иному смотрели на революцию во Франции, особенно после свержения монархии, правящие классы. Отдавая дань признательности Американ­ской революции, Лафайет послал Вашин-гтону ключи от Бастилии. Но федералисты не приняли идею преемственности револю­ций. Когда в 1793 г. в США прибыл посол Французской республики Жэнэ, он был подчеркнуто холодно встречен президен­том Вашингтоном. В резиденции для прие­ма были демонстративно вывешены по­ртреты казненного Людовика XVI и членов его семьи. Попытка Жэнэ возобновить со­юзный договор 1778 г. и добиться помощи от США закончилась неудачей.

г "Антидемократический политический

1 курс федералистов достиг апогея при пре-V зиденте Джоне Адамсе, сменившем в 1797 г. Вашингтона. В страхе перед ростом радикализма в США были приняты зако­ны, которые представляли серьезную угро­зу политическим свободам и «биллю о пра-вах»/Закон об иностранцах, направленный Против европейских революционеров, эмиг- ' \рировавших в Америку, предоставлял пра­во президенту высылать их из страны. За- . кон об измене предусматривал штраф и тю- j ремное заключение за выступления в печа­ти с критикой правительства.

Джефферсоновская демократия. Важ­ным следствием внутренней и внешней по­литики федералистов явилось партийное размежевание: началось формирование оппозиционной республиканской партии. В результате острой политической борьбы президентом в 1800 г. был избран Джеф-ферсон. Наступил период господства джефферсоновских республиканцев. Паде­ние федералистов не было случайным. В стране, где 90% населения было занято сельским хозяйством, они проводили эко­номическую политику в интересах узкого строя торгово-финансовой буржуазии. В политической сфере федералисты повели наступление на буржуазно-демократиче­ские завоевания, принесенные Войной за независимость. Ориентация на Англию не способствовала укреплению национально­го суверенитета США.

Республиканская партия того времени выражала переплетенные в сложный узел интересы плантаторов, фермеров, мелких ^^лъеддаит w\^iv&. ^ sv&wja «к. едлг. за­ключалась в фермерстве, идеологи которо­го питали иллюзии относительно республи^-ки независимых мелких сельских хозяев, способной якобы спасти Америку от пагуб­ных последствий промышленного развития^ и господства торгово-финансовой буржуау зии. Но это не была консервативная патри­архальная утопия, борьба за демократиче­ское разрешение вопроса о земле объек­тивно создавала условия для наиболее полного развития капитализма в сельском хозяйстве и во всей стране. Правый фланг партии составляли рабовладельцы-планта­торы, для которых понимание свободы сво­дилось к автономии штатов. Под ее защи­той им легче было сохранить «особый ин­ститут» рабства — «король хлопок» начал набирать силу.

Из экономических преобразований, проведенных Джефферсоном, важнейшим была частичная аграрная реформа: (умень­шался размер участков, которые npno6pev тались из фонда государственных земель. В смягчении остроты аграрного вопроса немалое значение имело приобретение США в 1803 г. французской Луизианы — огромной территории к западу от Миссиси­пи. Поглощенный войной с Англией Напо­леон продал Луизиану за 15 млн.долларов. На новые земли устремились потоки план­таторов и фермеров.

Отражая требования народных масс в политической области, республиканцы отменили законы об иностранцах и измене, был сокращен и удешевлен государствен­ный аппарат, существенно уменьшены раз­меры армии и флота.

Хотя внутренняя политика республи­канцев существенно отличалась от феде­ралистской, сохранилась и преемствен­ность во многих сферах государственной деятельности. Джефферсон-президент был куда умереннее ДжефферСона-про-светителя. Он отказался от программы развития США по чисто аграрному пути и, руководствуясь прагматйческтгм«.-£.ооб-ражениями, проводил политику поощре­ния торгово-промышленного развития США. Тарифы ограждали молодую аме­риканскую промышленность, ресурсы го­сударства использовались для развития судоходства, дорожного строительства. Республиканцы не тронули Национальный банк — цитадель финансовой буржуазии Новой Англии.

Сильное влияние на внутриполитиче­ское положение США оказывал ход меж­дународных событий. Войны в Европе, не­сшие смерть и разорение миллионам лю­дей, обогащали американских торговцев. Флот США увеличился с 1789 по 1807 г. бо­лее чем в шесть раз. Крупнейшие состоя­ния выросли на доходах от внешней тор­говли. США снабжали продовольствием все воюющие страны. На этой почве обос­трились отношения США с Францией и Ан­глией.

В последующие годы противоречия между США и Англией настолько усили­лись, что привели к войне 1812— 1814 гг. Британское правительство стреми­лось взять реванш, снова поставить США в зависимость от Англии. Со стороны США справедливые цели защиты национального суверенитета переплетались с экспансио­нистскими устремлениями в отношении Ка­нады. Война протекала для США небла­гоприятно. Попытки вторжения на терри­торию Канады потерпели провал, только на море американские каперы действовали успешно. В 1814 г. по окончании войны в Европе англичане послали в Америку новые войска. Они заняли столицу — го- род Вашингтон и сожгли Капитолий. С уг- розой независимости США война приобре- ла патриотический характер, возрос боевой дух американских войск. Англичанам не удалось взять ни Нью-Йорк, ни Балтимор. Подписанный в Конце ШТТ г." мирный дого- вор восстанавливал довоенное положение. Известие о подписании договора совпало с крупной победой американского генерала Э. Джексона под Новым Орлеаном в янва- ре 1815 г. К

От периода «доброго согласия» к двух- партийной системе «виги — демократы». Война с Англией отграничила первый этап партийно-политической истории США. По- литика республиканских администраций, учитывавшая нужды торгово-промышлен- ного развития США, выбивала почву из- под ног федералистов как соперничавшей партии. Война 1812—1814 гг., в которое федералисты заняли проанглийскую пози- цию, окончательно смела их с политич|г ской арены. Наступившее единоличное господство республиканской партии, из- вестное под именем «эры доброго согла- сия», было временем~1Т0ЛИ 1 ичесКТЛГ пере- группировки, учитывавшей изменения со- отношения сил в правящих классах. А перемены произошли значительные. На- чавшийся промышленный переворот выво- дил на политическую арену промышлен- ную буржуазию. Плантаторский Юг всту- пил в полосу хлопкового бума, и его самый красноречивый оратор Дж. Кэлхун изо- щрялся в софизмах о «естественном нера- венстве» людей. Любая политическая группировка должна была считаться с уси- ливавшейся по мере колонизации ЗападЦ ролью фермерства. *

В 1819—1820 гг. произошло острое по­литическое столкновение по вопросул_&ай--стве. Поводом послужила"дйскуссия в кон­грессе о принятии в союз штата Миссури, но речь фактически шла о том, быть ли на земле ранее приобретенной Луизианы раб-,ству или свободе. По принятому конгрес­сом компромиссу Миссури был принят как рабовладельческий штат, а Мэн — как свободный. Число свободных и рабовла­дельческих штатов осталось в союзе рав­ным. Устанавливалось также, что в даль­нейшем на землях Луизианы, лежавших севернее 36°30', рабство будет запрещено.

«Миссурийский компромисс» на время от­срочил неизбежный конфликт между дву-

,'мя социальными системами.

' «Эра доброго согласия» продлилась не­долго." На рубеже 30-х годов на развалинах республиканской партии возникла двух­партийная система _л«виги — демократы», СбперПнй^гавтййе партии были очень пестры по своему социальному составу. У демок­ратов преобладал плантаторско-фермер-с'кий блок (столь р а зно"р"о~дньгесилы на вре­мя объединила оппозиция северной буржу­азии и общая заинтересованность в эк­спансии на западные земли). Опорой вигов были торгово-промышленные круги Севера и часть плантаторов, связанная с ними коммерческими узами.

Демократическая партия находилась у власти с небольшими перерывами на про­тяжении тридцати лет перед Гражданской войной. Ъажнёйшйм периодом была так называемая эра Джексона — время двух> кратного пребывания демократа генерала; Э. Джексона на посту президента (1829— 1837). В период, когда вопрос о рабстве еще не вышел на первый план в обществен­но-политической жизни страны, Джексон весьма успешно лавировал среди разно­родных политических сил. Выходец из бед­ной семьи, проделавший путь наверх, он слыл среди западных фермеров радикалом и врато^-Шнавистных финансовых воро-, тил. Для южан Джексон~(с~ам плантатор-; рабовладелец из штата Теннесси) был че­ловеком, который никогда не пойдет против рабства.

Политическая борьба во время прези­дентства Джексона развертывалась во­круг вопросов о Национальном банке, о та­рифах, о демократизации политической жизни. Джексон ликвидировал Нацио­нальный банк, кдторый олицетворял инте­ресы старой финансовой аристократии и к тому же был тесно связан с английским капиталом. Этот акт был в интересах са­мостоятельного развития американского капитализма/Учрежденные местные банки облегчили кредит и капиталистическое предпринимательство.

Большой общественный резонанс полу­чил конфликт по вопросу о тарифах — речь шла о приоритетах в экономическом разви­тии страны. Молодая промышленность США развивалась под защитой покрови­тельственных тарифов. Плантаторы Юга, сбывавшие хлопок преимущественно в Англии и покупавшие ее дешевые товары, были заинтересованы в понижении по­шлин. Биллем 1832 т. тарифы были не­сколько снижены, но плантаторам этого было мало, Южная Каролина объявила их недействительными и угрожала выхо­дом из Союза. Джексон действовал энер­гично. Он усилил федеральные войска в Южной Каролине. Правда, впоследствии Джексон уступил рабовладельцам, снизив тарифы, но важное значение имела твер­дость, проявленная в защите государ­ственного единства.

При Джексоне был проведен ряд ре­форм: отменено заключение в тюрьмы за долги (значительная часть узников была должниками), отменена обязательная служба в милиции (воинских формирова­ниях штатов), на государственных пред­приятиях введен 10-часовой рабочий день. Большое значение имело развитие системы бесплатных общественных, школ, которое привело к значительному росту грамотно­сти. Демократизирована была партийно-политическая система: устранение имуще­ственного ценза резко расширило контин­гент избирателей (если в 1824 г. число избирателей не превышало 350 тыс., то в 1836 г. их стало 1,5 млн. человек), канди­даты на президентских выборах начали выдвигаться не партийными фракциями конгресса, а партийными съездами. Все эти реформы привели к расширению буржуаз­ной демократии в США. Однако «Джексо-новская демократия» не была дарована сверху, она прежде всего плод народных движений, набиравших силу в этот период. Важнейшую роль сыграли рост рабочего движения и возросшая политическая ак­тивность фермерских масс.

Джексон был последней крупной фигу­рой на президентском посту в период до Гражданской войны. После него следовал, по выражению Маркса, ряд президентов-посредственностей. В 40-х годах XIX в. на авансцену политической жизни выдвинул­ся вопрос о рабстве. Ни виги, ни демократы не были способны разрешить его. В 1848 г. была основана весьма влиятель­ная радикальная партия фрисойлер_о_в- (от слов free soil — свободная земля), девизом которой было «Свободная земля, свободное

слово, свободный труд, свободные люди». Фрисойлеры требовали запрета распро­странения рабства на новые территории. Двухпартийная система вступила в полосу кризиса.

Экспансия США. Рост капитализма «вширь» и «вглубь», потребность планта­ционного рабства в новых землях являлись важнейшими факторами, определявшими внешнюю политику США. Для колонизации был открыт весь Североамериканский кон­тинент: коренное население не могло ока­зать серьезного сопротивления, а войны европейских держав между собой отвлека­ли их силы от Американского материка. Конец XVIII — первая половина XIX в. бы­ли временем стремительной территориаль­ной экспансии США. Направление экспан­сии определялось внутриполитическим со­отношением сил: буржуазия и фермеры стремились захватить западные земли и Канаду, взоры плантаторов были обраще­ны на юг и юго-запад.

Покупка Луизианы увеличила террито­рию США почти вдвое, но еще до оформле­ния этой сделки туда устремился поток фермеров и плантаторов, захвативших земли по реке Миссисипи. Следующей ста­ла Флорида. В 4810—1813 гг. была занята принадлежавшая Испании Западная Фло­рида. Вторгшиеся вооруженные американ­ские поселенцы свергли испанские власти и подали в конгресс заявление о «желании населения» присоединиться к США. Прось­ба была удовлетворена. Затем настал черед Восточной Флориды. В 1818 г. гене­рал Э. Джексон под предлогомТ1рё"с"ледова-нйя индейцев, которые якобъмшду чал и по­мощь с испанской территории, захватил В^с^1ную__Фдариду, Задним числом ан­нексия была оформлена как покупка.

Вскоре последовали дальнейшие терри­ториальные приобретения. Еще в 20-х го­дах рабовладельцы стали вторгаться в Те­хас и, привозя с собой негров-рабов7 осно­вывать там плантации, а в 1836 г. они провозгласили рабовладельческую респуб­лику. Попытки мексиканских войск предот­вратить отделение были безуспешны. Вско­ре Техас, равный по территории Франции, был аннексирован США. В_^46_г.^Соеди-ненные Штаты развязали н^рук^дддду про­тив Мексики. Экономическое и военное превосходство США не оставляло сомне­ния в ее исходе. Американские войска раз*-! били мексиканцев и заняли столицу город Мехико. По мирному договору Мексика, передав США Новую Мексику, Северную

Калифорнию и признав утр ату Техаса, по­теряла половину своей территории. В. 1853—1854 гг. Мексике была навязана новая сделка о принудительной продаже США обширной области в долине реки Джилы.

Экспансия шла и на северо-западе. В 1846 г. США добились от Англии призна­ния своих притязаний на территорию Оре-Тона. В его присоединении были заинтере­сованы прежде всего фермеры и буржуа­зия. К середине XIX в. США достигли Тихого океана на всем протяжении от Ка­нады до Мексики. С 1776 г. площадь США увеличилась в 8 раз.

Колонизация захваченных территорий сопровождалась оттеснением и массовым истреблением коренного населения стра­ны — индейцев. Разобщенные и плохо воо­руженные племена, хотя и сражались весь­ма мужественно, не смогли противостоять сильному государству.

Мечта об освобождении никогда не по­кидала индейцев, нередко она облекалась в религиозную оболочку мессианских дви­жений, в которых сочетались проповедь отказа от всего, что принес с собой «белый человек», и призывы к борьбе. Одно из наиболее известных подобных движений возглавил вождь Текумсе, стремившийся объединить индейские племена. Однако восстание было подавлено в 1811 г., Текум­се пал в бою, а из его кожи колонизаторы сделали сувениры в виде ремней.

В 30-х годах началось переселение всех индейцев из восточных штатов за реку Миссисипи на «индейскую территорию», которая представляла, по существу, огром­ную резервацию. Переселение, проводив­шееся принудительно в этапном порядке, стало одной из самых трагических страниц истории индейцев. Мирное племя чироков, имевшее свою конституцию, алфавит, шко­лы, газеты, вынужденно было уступить си­ле; оно прошло под конвоем солдат сотни миль на запад. На этой «дороге слез» пал каждый четвертый. С аннексией Техаса и Калифорнии «индейская территория» оказалась в кольце поселений белых. Бес­прецедентная экспансия, продолжавшаяся на протяжении жизни многих поколений, оказала влияние на самые различные сто­роны мировоззрения американцев, способ­ствовала формированию мифов о нацио­нальной избранности. Зти теории явствен­но обозначились во второй четверти XIX в. в доктрине «Предопределения судь­бы», утверждавшей, что США предопреде­лено свыше господствовать на Американ­ском континенте и нести особую миссию в мире.

Созревавшие широкие экспансионист­ские замыслы нашли выражение и в важ­ном политическом документе этого време­ни— доктрине Монро. Доктрине, провоз­глашенной президентом Монро в 1823 г., предшествовали слухи об угрозе интервен­ции Священного союза в страны Латин-ской'ТШерикис целью восстановления ис­панского колониального господства. Докт­рина была неоднозначна. В ней деклари­ровалась противоположность республи­канских принципов американских госу­дарств монархическим, разделявшимся ли­дерами Священного союза, и выдвигалась идея запрещения дальнейшей колонизации Американского континента европейскими державами. Доктрина выдвигала лозунг «Америка для американцев». Все это имело позитивное значение. Однако под пышной демократической фразеологией послания Монро отчетливо проглядывали экспансио­нистские тенденции, определявшиеся внут­ренними законами развития капитализма и плантационного рабства США. Суть доктрины Монро раскрывалась не столько в отношении США к европейским странам, сколько в политике США в самом Запад­ном полушарии, которое намечалось как поле североамериканской экспансии. Имен­но эта черта оказалась главной в доктрине Монро, провозглашенный ею лозунг «Аме­рика для американцев» вскоре стал зву­чать как «Америка для североамериканцев».

В 1850 г. США заключили соглашение с Англией о контроле над будущим кана­лом через территорию Центральной Аме-. рики. Одновременно США пытались ку­пить или захватить Кубу, принадлежав­шую Испании. В 40—50-х годах началось проникновение США в страны Дальнего Востока. США навязали неравноправный договор Китаю, а в 1854 г. эскадра коммо­дора Перри, угрожая войной, «открыла двери» в Японию, вынудив ее заключить договор «о мире и дружбе».

Рабочее движение. Положение амери­канских рабочих было несколько лучше,

чем европейских. В противоположность Ев­ропе, где из деревень в города направля­лось разорявшееся крестьянство, в США происходил отлив рабочей силы из городов на Запад. В то же время этой тенденции противодействовала другая, связанная с увеличивавшимся потоком европейской иммиграции. С 1820 по 1860 г. в США им­мигрировало около 5 млн. человек. Посто­янная европейская иммиграция порожда­ла также текучесть и национальную неод­нородность американского рабочего клас­са. Промышленный переворот на Севере сопровождался быстрым ростом проле­тариата (его численность к 1860 г. состав­ляла около 2 млн. человек) и усилением его эксплуатации. Продолжительность рабо­чего дня составляла 12—14 часов в сутки. Широко применялся женский и детский труд. Так, в 1820 г. почти половину всех рабочих текстильной промышленности со­ставляли дети.

До тех пор пока не иссяк запас «сво­бодных» земель, пока было возможно рас­пространение капитализма «вширь»., воз­никавшие между трудом и капиталом ост­рые конфликты не выливались в закончен; ные формы. Это обстоятельство сказыва­лось и на идеологии, и на организационных формах рабочего движения. Однако общие закономерности классовой борьбы прояв­лялись здесь весьма рельефно. С середины 20-х годов в США развертывалось стачеч­ное движентге. Главные требования рабо­чих были экономические, прежде всего 10-часовой рабочий день. Тред-ющюнЫд, возникшие еще в конце XVlIT — начале XIX в., стали особенно бурно расти в 20— 30-е годы на волне стачечной борьбы; их численный состав увеличился до 300 тыс. человек. Крупнейшие местные объединения профсоюзов существовали в Филадельфии, Нью-Йорке, Бостону

1834 г. было создано Национальное объединение тред-юнионов, просущество* вавшее три года.

В 1828 г. возникла первая в СШАдоли-тичесКая рабочая партия, в течение после­дующих шести лет такие партии возникли более чем в 60 городах. Требования мест­ных рабочих партий были сходными. Они выступали за мероприятия в пользу трудя­щихся и выставляли общедемократические (Требования: 10-часовой рабочий день, сис­тема общественных школ, предоставление избирательных прав неимущим и т. д. Ра­бочие поддерживали движение за земель­ную реформу, открытие западных земель для свободного заселения. Именно рабо­чий класс сформулировал наиболее ради­кальную программу реформ в «эру Джек­сона» и представлял левый фланг общеде­мократического движения. Под воздейст­вием экономического кризиса 1837 г. и с усилением колонизацииЗапада значи­тельная часть рабочих организаций рас­палась.

В конце 40-х — начале 50-х годов нема­лую роль в американском рабочем движе­нии сыграли иммигранты, прибывшие из Германии после поражения революции М-848" г. Среди них были последователи марксизма. Виднейшим пропагандистом марксизма в США был бывший член «Сою­за коммунистов» Иосиф Вейдемейер. Он опубликовал в США «Манифест Коммуни­стической партии» и другие произведения Маркса и Энгельса. В 1852 г. по инициати­ве И. Вейдемейера и Ф. Зорге в Нью-Йор­ке была учреждена первая марксистская организация в США — Пролетарская лига.

В первой половине XIX в. США благо­даря наличию свободных земель и значи­тельной степени политической свободы стали полем социального экспериментиро­вания для различных течений европейского утопического социализма. Еще в 20-х годах Роберт Оуэн основал в Индиане колонию «Новая Гармония». В Соединенных Шта­тах искали свою «Икарию» последователи Кабе. Наибольшим успехом среди амери­канских рабочих и интеллигенции пользо­вался фурьеризм, по рецептам которого они хотели избавить Америку от язв капи­тализма. В 40-х годах фурьеристы создали в США около 30 фаланг, наиболее извест­ной из которых была «Брук фарм». Все эти начинания в условиях господства капита­лизма терпели крушение, но, критикуя по­роки, присущие капитализму, социалисты-утописты внесли свой вклад в рабочее и об­щедемократическое движение.

Борьба против рабства. Аболиционист­ское движение. С начала 30-х годов в США развернулось массовое общенациональное движение аболиционизма, (от слова aboli­tion—уничтожение, отмена), выступив-

12 Новая история

353

шее за отмену рабства. Среди аболициони­стов были представители интеллигенции, фермеров, рабочих, городской мелкой и промышленной буржуазии.

Важнейшей составной частью демокра­тического движения против рабства была борьба негров. Террор на Юге не мог пре/ Котвратить мятежей рабов. Г. Аптекер, ве­дущий американский исследователь этой проблемы, насчитывает десятки таких вы­ступлений. Самым крупным восстанием ра­бов в первой половине XIX в. было восста­ние в 1831 г.. в Виргинии под руководством Ната Тернера, раба и баптистского пропо­ведника по прозвищу «Пророк». Повстан­цы, вооруженные топорами и косами, уби­вали плантаторов. Восстание было подав­лено, многие его участники были казнены, но имя Тернера вошло в негритянский эпос.

Одним из наиболее распространенных и действенных средств борьбы рабов был побег. «Подземная железная дорога» — так аболиционисты назвали свою систему помощи неграм, которые бежали из южных штатов. «Подземная дорога» имела свои «станции» — дома, где укрывали беглых, своих «кондукторов» — проводников. Быв­шая рабыня негритянка Гарриэт Табмен 19 раз проникала на Юг, чтобы вывести сотни рабов. В течение 1830—1860 гг. «под­земной дорогой» прошли 60 тыс. беглых рабов. Активное участие в борьбе приняли свободные негры Севера. В знаменитом памфлете «Призыв Уокера», появившемся в 1829 г., содержался страстный, много­кратно повторявшийся призыв к негритян­скому народу Юга подняться с оружием в руках. В ответ на планы переселения свободных негров в Африку Уокер напоми­нал, что земля Америки полита потом и кровью черного народа, и заключал: «Аме­рика — наш дом».

Начало организованному аболициони­стскому движению в национальном мас­штабе положило создание в 1833 г. «Аме­риканского общества борьбы с рабством»: Его руководителем стал Уильям Гаррисон, редактор журнала «Либерейтор» (1830— 1865), на протяжении 35 лет клеймивший зло рабства. Аболиционисты действовали в обстановке вражды и преследований. Их травили и линчевали, но они не сдавались. Аболиционисты выступали против рабства с позиций гуманистической морали, соеди­ненной с религиозной аргументацией. «Американское общество борьбы с раб­ством» не занимало, однако, ясной позиции по вопросу о средствах освобождения ра-бов: Главным оружием общества бьио„мо­ральное увещевание. Гаррисон полагал, что рабство "падет, как только народ осоз­нает его греховность. Доктрина непротив­ления злу насилием грозила изолировать аболиционистов от антирабовладельческо­го движения на Юге и вела к отказу от политических действий как средства борь­бы с невольничеством.

В 1840 г. «Американское общество борьбы с рабством» раскололось. Взгляды сторонников политических действий пред­ставлял Фредерик Дуглас. Сын негритян­ки-рабыни, Дуглас бежал на Север и при­нял участие в аболиционистском движе­нии. Более полувека не умолкал страстный гневный голос этого выдающегося полити­ческого деятеля и публициста, огненного оратора. Разделяя вначале взгляды Гарри-сона, Дуглас сумел подняться над ними. Лозунгу Гаррисона «Никакого союза с ра­бовладельцами!» Дуглас противопоставил лозунг «Никакого союза с рабством!», при­зывавший к борьбе за уничтожение неволь­ничества на всей территории США.

Общественная борьба и американская литература. Писатели США первой поло­вины XIX в.— романтики, трансцендента-листы, писатели-аболиционисты — немало сделали для обличения с позиций гуманиз­ма социальных язв американского общест­ва. Американский романтизм возник на почве разочарования в результатах рево­люции 1775—1783 гг. Независимость стра­ны была достигнута, и это вызывало чувст­во законной национальной гордости, но провозглашенные в «Декларации незави­симости» принципы «свобода, равенство и стремление к счастью» пришли в проти­воречие с жизнью, где, по выражению Ва­шингтона Ирвинга, господствовал «всемо­гущий доллар». Американских романтиков при всех различиях объединяет протест против буржуазной морали, политики, нра­вов. Отрицательные стороны американских «деловых» и политических нравов стали предметом сатирического изображения в творчестве Г. Брекенриджа («Современное рыцарство»), В. Ирвинга («История Нью-

Йорка»), Ф. Купера («Моникины»). Каж­дый из романтиков стремился найти свой идеал вне торгашеского мира. В. Ирвинг создал поэтический мир «старосветской Америки» XVIII в., Г. Мелвилл и Ф. Купер искали свой идеал в жизни нецивилизован­ных народов Тихого океана и индейцев. С большой силой гуманистические мотивы отразились в творчестве Фенимора Купе­ра, создавшего в пятилогии романов о Ко­жаном Чулке эпопею об американских пио­нерах-первопроходцах. Основная пробле­ма романов — конфликт пионерства с бур­жуазной цивилизацией — представлена здесь в моральном, экономическом и фило­софском плане. Честный и отважный сле­допыт Натти Бампо и его верный друг ин­дейский вождь Чингачгук в конце концов заблудились в дебрях капиталистической цивилизации и были раздавлены миром стя­жателей-собственников. В романах Купера ставится и другая важная проблема: бес­человечное истребление индейцев ведет к уничтожению уникальной культуры.

Индейская тема получила наиболее яр­кое продолжение в творчестве Генри Лон­гфелло. В волшебной поэме «Песнь о Гай-авате», написанной по мотивам индейских преданий, он воспел народного героя, бо­рющегося за счастье всех людей. Подобно Куперу Лонгфелло рисовал картину брат­ства белых и индейцев.

³¹ Трансцендентальный, т. е. находящийся за пределами опыта. Последователи этого уче­ния противопоставляли чувственно познаваемой действительности «высший мир», познаваемый интуитивно.

Критику капитализма ранними роман­тиками продолжили в конце 30-х годов пи­сатели, многие из которых принадлежали к общественно-философскому движению трансцендентализма ³¹, видевшему главное средство борьбы с общественными недуга­ми в моральном и нравственном усовер­шенствовании. В то же время Ралф Эмер­сон, Генри Торо и другие дали резкую кри­тику буржуазной цивилизации, превраща­ющей человека в «машину, добывающую деньги». Торо дал знаменитое описание железной дороги, где «каждая шпала — это человек, ирландец или янки. По ним, по этим людям уложены рельсы... и гладко ка­тятся вагоны». «Шпалы могут еще когда­нибудь проснуться и встать»,— добавлял Торо. Проповедуя опрощение и слияние с природой, Торо занимал вместе с тем радикальные позиции по острым полити­ческим вопросам современности. В знак протеста против войны с Мексикой он отказался платить налоги и был заклю­чен в тюрьму. Торо был в первых рядах борцов против рабства.

Аболиционистское движение открыло одну из лучших страниц в истории амери­канской литературы XIX в. Продолжая гу­манистические традиции романтиков и трансценденталистов, писатели-аболицио­нисты обличали рабство негров. Крупней­шими прозаиками-аболиционистами были Р. Хилдрет и Г. Бичер-Стоу. Особенно страшные картины бесчеловечности рабо­владения в Америке показала Гарриет Би­чер-Стоу в своем знаменитом романе «Хи­жина дяди Тома» (1852). Сила книги — в глубокой жизненной правдивости. По­вседневные явления рабовладельческого Юга предстали в освещении Бичер-Стоу в своем чудовищном и безнравственном значении. Обличительное негодование, ко­торым проникнута «Хижина дяди Тома», переплеталось с христианским умонастрое­нием. Однако сквозь стоны и молитвы о всепрощении до читателей донеслось кло­котанье классовой борьбы на Юге. Тысячи американцев читали «Хижину дяди Тома» плача и сжимая кулаки.

10. Канада (X V11 век — 60-е годы XIX века)

Первые две трети XIX в. явились для Канады важным рубежом в ее истории: именно в этот период в Канаде в основном завершилась буржуазная революция, про­изошло территориальное объединение страны, было создано канадское буржуаз­ное государство.

Английское завоевание Новой Фран­ции. Колонизация Северной Америки Ан­глией и Францией началась практически одновременно: англичане основали Джеймстаун в Виргинии в 1607 г., а фран­цузы — Квебек в 1608 г. Главным центром французской колонизации была долина реки Св. Лаврентия, где стала хозяйничать ме-хоторговая компания «Новая Франция», давшая свое название и колонии. Уже тог-

12*

355

да к своим владениям в целом французы применяли также слово «Канада», имев­шее индейское происхождение.

В 1663 г. было установлено прямое ко­ролевское управление Новой Францией. За последующее столетие в Новой Франции утвердились система феодального держа­ния земли, господство мехоторгового капи­тала, всепроникающее влияние церкви и система управления, копировавшая фран­цузскую.

XVIII век стал решающим в англо­французском соперничестве за преоблада­ние на Североамериканском континенте. В 1713 г. по Утрехтскому миру к Англии перешли Французская Акадия (переимено­ванная затем в Новую Шотландию), Ньюфаундленд и громадный регион, при­мыкавший к Гудзонову заливу. Эта тер­ритория стала монопольным владением Компании Гудзонова залива. С оконча­нием Семилетней войны Франция поте­ряла все свои владения в Канаде, а Анг­лия обрела новую колонию с франко­язычным католическим населением чис­ленностью свыше 60 тыс. человек.

Главной жертвой англо-французской колонизации и соперничества за преоб­ладание в Северной Америке были ее коренные жители — индейцы. Войны, разжигаемые колонизаторами, междоусо­бия, эпидемии привели к полному унич­тожению индейских племен в восточных районах Канады.

Королевский указ 1763 г. дал новой английской колонии название Квебек и ог­раничил ее территорию долиной реки Св. Лаврентия. Власть в колонии оказа­лась в руках английского губернатора и не­большой группы английских чиновников и купцов. Принятый парламентом Англии Квебекский акт 1774 г. провозгласил со­хранение в колонии феодальной структуры, прав и привилегий сеньоров и католиче­ской церкви и создал основы для упроче­ния союза феодально-клерикальной вер­хушки Квебека с английскими колонизато­рами. При этом колония Квебек в отличие от Новой Шотландии была лишена права на создание выборной ассамблеи. Вся пол­нота власти находилась в руках англичан и исполнительного совета при губерна­торе.

Канада и Война за независимость в Се­верной Америке. Американская Война за независимость оказала большое влияние на Канаду. В Новой Шотландии имели мес­то разрозненные и потому быстро подав­ленные английскими войсками восстания и волнения. Континентальный конгресс призвал население Квебека присоединить­ся к тринадцати восставшим колониям. В 1775—1776 гг. вооруженные силы ко­лонистов предприняли наступление в Квебек. Эта экспедиция окончилась не­удачей.

Отношение квебекского общества к Американской революции и вооруженному вторжению патриотов было неодинаковым. Феодально-клерикальная верхушка Квебе­ка встретила революцию враждебно. Одна­ко и феодально-зависимые крестьяне-цен-зитарии не проявили готовности следовать за американцами из-за языковых и религи­озных различий,недовольства реквизиция­ми и грабежами. Но все же основной при­чиной нейтральности массы населения бы­ло то, что в феодальном Квебеке еще не созрели необходимые социально-экономи­ческие предпосылки и социальные силы, способные повести борьбу за независи­мость и буржуазное развитие. Не было этих условий и в Новой Шотландии, где экономически преобладало купечество, втянутое в посредническую торговлю с Ан­глией.

Победа Американской революции и об­разование США побудили Англию не­сколько изменить методы управления Ка­надой. Конституционный акт 1791 г. вводил в колониях выборные ассамблеи, но испол­нительная власть находилась в руках гу­бернаторов и назначаемых ими исполни­тельных советов. Провинция Квебек была разделена на две колонии: Верхнюю Кана­ду с англоязычным населением и Нижнюю Канаду с преобладавшим франкоязычным населением. В Верхней Канаде утвержда­лось английское буржуазное право и бур­жуазная собственность; в Нижней Канаде оставались в неприкосновенности власть феодалов и католической церкви, законы и обычаи.

Созревание предпосылок национально-освободительного движения. В первой тре­ти XIX в. в социально-экономическом раз­витии Британской Северной Америки прои­зошли существенные сдвиги. За это время в Канаду въехало около 0,5 млн. иммигран­тов, и население колоний превысило 1 млн. человек. Утратила былое значение мехоторговля. Основой экономики стали сельское хозяйство фермерского типа, ле­сопильное производство и судостроение. В районе Великих Озер и реки Св. Лаврен­тия в обход порогов была построена систе­ма каналов. Появлялись отдельные цен­трализованные мануфактуры в металлур­гическом производстве, судостроении, бу­магоделательной и хлопчатобумажной промышленности. Однако основной фор­мой промышленного производства в коло­ниях являлись рассеянная мануфактура и мелкое ремесло. Английские промышлен­ные изделия, ввозимые в колонии, душили местное производство и консервировали его отсталые формы.

Аграрная проблема стала одной из главных причин обострения социальных противоречий и роста антиколониальной борьбы. В Верхней Канаде колониальные чиновники, земельные спекулянты, англий­ские дельцы присваивали в больших раз­мерах земли,предназначенные для свобод­ного заселения. Кроме расхищения круп­ных земельных участков, а также их дарения новоявленным земельным арис­тократам колониальная администрация изымала из распределения '/7 часть зе­мельной площади в виде резерва коронных земель и '/7 часть в виде церковного резер­ва для поддержки англиканской церкви. Обширные земельные угодья пустовали в ожидании повышения продажной цены. Свободное фермерство, составлявшее аб­солютное большинство населения вновь ко­лонизуемых районов, требовало ликвида­ции резервного земельного фонда. Однако колониальная администрация еще более затруднила доступ к земле, в \825 г. сво­бодная раздача земель была отменена и вместо нее введена система ее продажи через специально созданные земельные компании.

В Нижней Канаде глубокий кризис пе­реживало сеньориальное хозяйство. Здесь подлинным бедствием стали дробление на­делов и растущее относительное перенасе­ление сеньорий, падение урожайности и пе­риодические недороды. Католическая цер­ковь способствовала консервации отстало­сти и нищеты, запрещая создавать прихо­ды за пределами сеньорий. Сеньориальный строй препятствовал развитию производи­тельных сил и капиталистических отноше­ний. Вызванное этим углубление социаль­ных противоречий сочеталось с обострени­ем национального вопроса в связи с поли­тикой колониальной администрации, ущемлявшей интересы франкоканадцев.

Таким образом, в конце 20-х — начале 30-х годов XIX в. в колониях Британской Северной Америки стали созревать предпо­сылки для подъема национально-освободи­тельной борьбы, а также социальные силы, способные поднять ее знамя. Все более зримо выступало противоречие интересов колониальной администрации, имперских торговцев, земельных спекулянтов и сень­оров, с одной стороны, и поселенцев-фер­меров, цензитариев, мелких торговцев, ре­месленников и местных промышленников, лиц свободных профессий — с другой. Эти социальные конфликты и глубинные проти­воречия колониализма проявлялись в стол­кновениях между исполнительными сове­тами и губернаторами в колониях и выбор­ными ассамблеями; последние стали аре­нами дискуссий и центрами консолидации буржуазно-демократической оппозиции английскому колониальному господству. Появлялась оппозиционная пресса.

Центром антиколониального нацио­нально-освободительного движения стала Нижняя Канада. Здесь уже на выборах в ассамблею 1827 г. выступала оформив­шаяся Партия патриотов во главе с Л. Ж. Папино, которая опиралась на идей­ное наследие Французской революции XVIII в. Платформа движения связы­вала воедино требования национально­го равноправия франкоканадцев и ко­ренных изменений в системе управле­ния, включая создание ответственного перед ассамблеей правительства.

В Верхней Канаде в тот же период оформлялось под руководством У. Л. Макензи радикально-демократиче­ское движение, которое вдохновляли идеи конституции, республиканизма и ответственного правительства. Общ­ность антиколониальных целей демок­ратов обеих провинций, вылившаяся в сотрудничество Папино и Макензи, со­рвала расчеты метрополии на раскол в колониальном обществе по националь­ному признаку. Вопреки политике «раз­деляй и властвуй» в англоязычной и франкоязычной Канадах сложилась традиция сотрудничества демократиче­ских сил.

Восстание 1837—1838 гг. в Верхней и Нижней Канадах. Насилие колониаль­ных властей и многолетняя борьба пре­вратили политические организации патри­отов из партий реформ в партии восста­ния. Непосредственным поводом к воору­женному восстанию послужил приказ колониальных властей об аресте лидеров оппозиции. Важнейшими требованиями восставших в Нижней Канаде (ноябрь) и в Верхней Канаде (декабрь 1837 г.) бы­ли республика, конституция и ответствен­ное правительство. Недостаточная зре­лость объективных условий, громадная территория, нерешительность и несогласо­ванность действий восставших, непосле­довательность ряда лидеров обусловили неудачу этих попыток осуществить «сни­зу» освобождение колоний, добиться са­моуправления и объединения страны. Восстания были подавлены превосходя­щими силами метрополии, лидеры рево­люционных демократов были публич­но казнены или успели покинуть страну.

Последующие вспышки восстаний в 1838 г. также оказались безрезультатны­ми. По своему историческому значению и месту эти восстания в Канаде явились частью общего мирового потока буржуаз­но-демократических и национально-осво­бодительных революций XIX в. Борьба за самоуправление продолжалась в других формах.

Борьба за реформы. Завоевание само­управления в британских колониях. После подавления восстаний английское колони­альное ведомство решило продолжать на­сильственную ассимиляцию франкоканад­цев, поскольку причину восстания оно ус­матривало в конфликте между двумя нациями. Целям такой политики служил Акт о союзе 1841 г., по которому Нижнюю и Верхнюю Канады объединили в одну ко­лонию, назвав ее Канада. В ней учрежда­лась одна ассамблея с одним, английским рабочим языком. Этот закон явился актом грубого произвола и колониального наси­лия. Однако объединение колоний, как и их разделение в прошлом, не принесло Англии желаемых результатов. Группировки ре­форматоров в англоязычной части провин­ции Канада под руководством Болдуина и во франкоязычной части под руководством Лафонтена, продолжая традицию сотруд­ничества, вели борьбу за самоуправление. Постепенно эти реформистские силы упро­чили свои позиции в ассамблее и оттеснили олигархические группы, которые служили многие годы опорой колониальной власти. Последние неоднократно разгоняли ас­самблею в Канаде, но это только множило сторонников партии реформ.

Выборы в ассамблею в декабре 1847 г. дали реформаторам устойчивое «двойное большинство», т. е. большинство в англоязычных и франкоязычных частях объединенной провинции. К этому времени к власти в метрополии пришли либералы, считавшие возможным предоставить само­управление колониям в Британской Север­ной Америке. В связи с итогами выборов в ассамблею губернатор Канады поручил Болдуину и Лафонтену сформировать от­ветственное правительство.

Европейские революции 1848 г. способ­ствовали переходу самоуправления в коло­ниях Британской Северной Америки в руки национальной буржуазии. В Канаде и при­морских провинциях этот переход произо­шел без принятия какого-либо конституци­онного акта, что не умаляло его значения как важного шага на пути к полной незави­симости. Правительство Болдуина — Ла­фонтена провело ряд реформ в области просвещения, в муниципальной и судебной системах, почтовой службе. Однако оно оказалось консервативным в подходе к ре­шению аграрных проблем. Это оттолкнуло от коалиции леворадикальные группировки англоязычной Канады и Квебека и привело к падению в 1851 г. правительства Болдуи­на — Лафонтена.

В начале 50-х годов в борьбе за созда­ние новой правительственной коалиции вы­ступили на первый план новые политиче­ские лидеры национальной буржуазии, связанные с начавшимся железнодорож­ным строительством и с банковско-промы-шленными кругами. Среди этих лидеров выделялись Джон А. Макдональд в ан­глийской Канаде и Жорж Картье среди франкоканадцев. Макдональд был лиде­ром сформировавшейся в это время либе­рально-консервативной партии — главной партии канадской буржуазии того време­ни. В 1854 г. правительство провело законы о ликвидации резерва коронных и церков­ных земель путем их распродажи; тогда же была отменена сеньориальная система во французской Канаде на условиях выкупа крестьянами сеньориальных прав и приви­легий. Реформы и нововведения ускорили в 50-е годы экономическое и социальное развитие Британской Северной Аме­рики.

Проблема объединения колоний Бри­танской Северной Америки. В середине XIX в. в состав британских владений в Се­верной Америке входили колонии: Канада, Новая Шотландия, Нью-Брансуик, остров Принца Эдуарда, Ньюфаундленд, а также отделенная от них тысячами километров Британская Колумбия на берегу Тихого океана. Кроме того, громадная территория между Великими озерами и Скалистыми горами фактически принадлежала Компа­нии Гудзонова залива.

Разобщение колоний многие десятиле­тия было основным направлением англий­ской колониальной политики. Однако в начале 60-х годов Англия сама взяла курс на слияние колоний. К этому побуждала изменившаяся международная и внутрен­няя обстановка в Британской Северной Америке.

Важнейшей внутренней причиной акти­визации движения за объединение колоний было стремление национальной б^рж^азии Канады овладеть внутренним рынком, сло­мав таможенные перегородки между про­винциями. В этом же направлении действо­вали железнодорожные магнаты и разного рода подрядчики, богатевшие на бурном железнодорожном строительстве: в 1850 г. в Канаде было всего 80 км желез­ных дорог, а к 1867 г.— более 3500 км. Это строительство, вызвавшее к жизни множе­ство смежных производств, знаменовало вступление Канады в эпоху промышленно­го переворота. Однако построенные желез­ные дороги, покрыв сетью внутренние рай­оны, особенно производившие товарное зерно и лесоматериалы, не решали пробле­мы выхода на внешние рынки. Идея объединения колоний связывалась с пла­ном строительства трансколониальной же­лезной дороги от Квебека к незамерзающе­му порту Галифакс. Необходимость объединения колоний и предоставления им полноты внутреннего самоуправления оп­ределялась также ходом англо-американ­ской борьбы, проявившейся с большой силой во время Гражданской войны в США.

Таким образом, давление группировок национальной буржуазии британских ко­лоний, опасение объединения их «снизу», угроза экспансии со стороны США и стра­тегические цели Англии (укрепление пози­ций на Тихом океане и на севере Атланти­ки) заставили правящие круги метрополии отказаться от политики «разделяй и власт­вуй» и согласиться на объединение коло­ний и расширение их внутреннего самоуп­равления. Совпадение интересов метропо­лии и канадской национальной буржазии, не склонной ввиду своей слабости и угрозы с юга порывать тесных связей с англий­ским капиталом, предопределило компро­мисс 1867 г., выразившийся в создании канадской конфедерации.

Образование Доминиона Канада. Вы­работка условий союза колоний и террито-риалъно-нолшичеслое ofrbfcAWAftttwfc -гро­мадной территории от океана до океана в рамках канадского централизованного государства заняли почти десять лет (1864—1873). В октябре 1864 г. в город Квебек съехались 33 представителя всех провинций (впоследствии их назвали «от­цами конфедерации»), которые согласова­ли 11 р^олто\х™, ст&ъиил осноъсж ъ&изд-ской конституции.

Парламент Великобритании, чтобы не раздражать южного соседа, в нарочито рутинной манере утвердил в марте 1867 г. Акт о Британской Северной Амери­ке, в котором новое государство называ­лось «Доминион Канада» (слово «домини­он» означало «владение» и было заимство­вано из религиозного псалма). Вступление конституции в силу 1 июля 1867 г. означа­ло рождение в Северной Америке нового государства, в котором устанавливалась парламентарная монархия (главой ее офи­циально признавалась английская короле­ва, представленная в Канаде генерал-гу­бернатором). В состав Канады вошли в качестве провинций франкоязычный Кве­бек и англоязычные провинции Онтарио, Новая Шотландия, Нью-Брансуик. В кон­ституции 1867 г. не нашел, однако, призна­ния двунациональный характер канадско­го государства, не было провозглашено равноправие франкоканадской нации. Квебек рассматривался лишь как одна из провинций. Конституция разграничивала правомочия федерального и провинциаль­ных правительств и соответствующих зако­нодательных органов. В компетенцию фе­дерального парламента и, следовательно, центрального правительства входили во­просы общегосударственного значения. Правомочия провинций ограничивались вопросами местного управления, имуще­ственных и гражданских прав в провин­циях, местного налогообложения, содер­жания тюрем и школ и пр.

В первое правительство Канады, возг­лавленное Джоном А. Макдональдом, вошли представители четырех провинций, почти все из числа «отцов конфедерации». Премьер-министр приложил немало сил, чтобы сформировать коалиционное прави­тельство, представлявшее региональные интересы и два главных формирующихся политических течения — консерваторов

Правительству предстояла большая работа по созданию государственно-пра-

вовой надстройки, принятию законов о на­логах, строительстве железных дорог, аграрной и иммиграционной политике и т. д. Но самой главной и трудной была задача объединения в рамках государства громадных территорий Запада, а также других провинций, оставшихся вне перво­начально созданного союза.

Британская Колумбия присоединилась к конфедерации в 1871 г. с условием, что федеральное правительство построит трансконтинентальную железную дорогу. Необходимым условием этого был выкуп у Компании Гудзонова залива территории от Великих озер до Скалистых гор. Такая сделка была совершена. Присоединение к конфедерации в 1870 г. провинции Мани­тоба и в 1873 г. острова Принца Эдуарда завершило территориально-политическое объединение Канады в ее современных го­сударственных границах (Ньюфаундленд присоединился в 1949 г.).

Объединение колоний и образование единого государства под руководством на­циональной буржуазии означало заверше­ние в основном буржуазной революции в Канаде. Этот процесс осуществился «свер­ху» на основе компромисса основных груп­пировок канадской национальной буржуа­зии с метрополией, без драматического обострения классовых противоречий и борьбы буржуазных фракций. Господству­ющей англоканадской буржуазии не при­ходилось вести ожесточенную борьбу с фе­одализмом (как это имело место в странах Европы) или с рабством (как это имело место в США). Отсюда ее консерватизм, усиленный еще ее изначальной экономиче­ской слабостью и устойчивыми монархиче­скими привязанностями, боязнью экспан­сии США, отсюда и ее верноподданниче­ское согласие признать за метрополией внешнеполитический суверенитет и даже право толковать конституцию и изме­нять ее.

Глава

₁₂

Возникновение научного коммунизма. Зарождение коммунистического движения

Исторические предпосылки возникно­вения научного коммунизма. Ко второй по­ловине 40-х годов XIX в. относится появле­ние научной теории пролетариата, велико­го революционного учения — марксизма, которому предстояло сыграть роль могуче­го духовного оружия рабочего класса в борьбе за коммунистическое преобразова­ние общества. К этому времени капитали­стический строй утвердился в экономиче­ски развитых странах, в них совершалась промышленная революция, в результате которой появился фабрично-заводской, сконцентрированный на производстве ра­бочий класс. Порожденные капитализмом классовые противоречия обнажились и до­стигли уже значительной остроты. Проле­тариат переходил от незрелых форм сопро­тивления капиталистическому гнету (бун­ты, волнения, разрушение машин) к более организованной борьбе (создание профес­сиональных союзов в Англии, нелегальных рабочих обществ во Франции, основание в 1836 г. Союза справедливых — объедине­ния немецких рабочих и ремесленников, эмигрировавших во Францию, Швейца­рию, Англию). Рабочие вели не только эко­номическую борьбу, в 30—40-е годы XIX в. возникло уже и политически са­мостоятельное движение. В ряде револю­ционных выступлений — лионские восста­ния 1831 и 1834 гг., восстание силезских ткачей 1844 г. и особенно мощное, полити­чески оформленное чартистское движение в Англии — рабочий класс проявил себя как грозный противник буржуазных поряд­ков. Становилась все настоятельнее по­требность в теоретическом осмыслении классовых устремлений пролетариата.

Теоретической основой идеологии рабо­чего класса, его идейным знаменем могла стать только такая передовая теория, кото­рая служила эффективным средством про­тиводействия влиянию на рабочих буржу­азной и мелкобуржуазной идеологии, обес­печивала достижение идейного единства рабочего движения, сплачивала его не только в национальных, но и в междуна­родных масштабах.

Марксистское учение имело интернаци­ональные корни. В, нем сконцентрирова­лись результаты научного анализа капита­лизма, буржуазного строя в целом, общест­венных процессов, ареной которых явля­лись все страны мира. В нем воплотилось все наиболее передовое, что дало к тому времени развитие мировой науки и культу­ры. Не случайным было и то обстоятельст­во, что родиной создателей этого учения, Карла Маркса и его соратника Фридриха Энгельса, оказалась Германия. В 30—40-е годы XIX в. общественная жизнь этой страны отличалась особенно сложным пе­реплетением социальных и политических противоречий. Развитие капитализма про­исходило здесь в условиях сохранившихся устойчивых пережитков феодализма. Неу­дивительно, что умы наиболее передовых представителей немецкой общественной мысли все больше занимали жгучие вопро­сы современности, в том числе социальные последствия установления капиталистиче­ских отношений как в передовых странах, так и в полуфеодальной Германии.

Теоретические источники марксизма. Утопический социализм XIX в. Учение Маркса явилось вершиной предшествую­щего развития мировой науки и культуры.

И в процессе своего формирования, и в хо­де своего дальнейшего обогащения оно по­стоянно опиралось на прочный фундамент человеческих знаний, в том числе на про­гресс естествознания, в результате которо­го были подорваны идеалистическое истол­кование природных явлений и восприятие их в неподвижном, изолированном друг от друга виде. «Все то, что человеческою мыслью было создано,— писал В. И. Ле­нин о Марксе,— он переработал, подверг критике, проверив на рабочем движении, и сделал те выводы, которых ограниченные буржуазными рамками или связанные бур­жуазными предрассудками люди сделать не могли» '.

Тремя главными теоретическими источ­никами марксизма Ленин считал классиче­скую немецкую философию, особенно тру­ды Георга Вильгельма Фридриха Гегеля и Людвига Фейербаха, учение английских экономистов-классиков Адама Смита и Давида Рикардо, взгляды великих социа­листов-утопистов Анри Сен-Симона и Шарля Фурье во Франции и Роберта Оуэна в Англии.

Величайшей заслугой Гегеля явилось утверждение взгляда на мир как на нечто находящееся в непрерывном движении и видоизменении. Этот процесс, согласно Ге­гелю, происходит по законам диалектики, в результате противоборства противоречи­вых начал, путем перерастания количе­ственных изменений в качественные и скач­кообразного перехода от одного качествен­ного состояния в другое. Правда, диа­лектика Гегеля базировалась на идеали­стическом представлении о первичности и главенстве некой «абсолютной идеи» или «абсолютного духа».

В противовес Гегелю материалист Фей­ербах доказал, что духовная сфера не яв­ляется первоосновой природных явлений, что природа существует независимо от че­ловеческого сознания. Однако вместе с идеализмом Гегеля Фейербах отбросил и его диалектику. Материалистические воз­зрения Фейербаха отличались созерца­тельностью, недооценкой взаимодействия человека и природы, роли человеческой практики. В толковании общественных яв-

лений он оставался идеалистом, природу человека рассматривал с абстрактно ан­тропологических позиций, вне связи с со­циальными отношениями.

Главным достижением классиков ан­глийской политической экономии Смита и Рикардо была разработка трудовой теории стоимости в качестве основы для анализа экономических отношений. В своих трудах они дали реалистическое описание эконо­мической структуры буржуазного общест­ва. Но вскрыть эксплуататорскую сущ­ность взаимоотношений между капитали­стами и рабочими они не смогли. Буржуаз­ная ограниченность помешала им постиг­нуть исторически преходящий характер капиталистического строя, в котором они видели воплощение вечных естественных законов.

Предшественниками научного комму­низма явились великие социалисты-утопи­сты XIX в. Социалистическая мысль к это­му времени достигла большей зрелости по сравнению с ранними утопиями, возникав­шими на заре капитализма и в первые сто­летия его становления, отражавшими чая­ния городских и сельских низов, наемных тружеников эпохи мануфактурного капи­тализма — предшественников рабочего класса, их стремления к социальному осво­бождению и равенству. Новые социалисти­ческие идеи отличало от прежних утопий то, что они появились в период промышлен­ной революции и возникновения зрелого капитализма с его фабричной системой; их создатели критиковали конкретные сторо­ны складывавшейся капиталистической системы, такие ее пороки, как анархия производства, беспощадная конкуренция, рост паразитизма немногих и обнищания масс, угнетение труда капиталом, безрабо­тица и т. д. Маркс и Энгельс недаром опре­делили воззрения Сен-Симона, Фурье и Оуэна как «критически-утопический социа­лизм и коммунизм»².

На новой стадии утопический социа­лизм приобрел большую философскую глу­бину. Сен-Симон, Фурье и Оуэн сделали значительный шаг вперед в теоретическом обосновании необходимости коренного преобразования существующего строя на началах социалистической ассоциации. Переход к социализму они пытались вывес­ти из общих законов общественной эволю­ции, которые истолковывались ими, одна­ко, в идеалистическом духе, как результат либо прогресса человеческого разума (Сен-Симон), либо процесса улучшения природных свойств человека, его страстей (Фурье), либо нравственного усовершен­ствования людей (Оуэн).

Немало проницательных догадок было высказано великими социалистами-утопи­стами относительно будущего общества. Осуждая буржуазную цивилизацию, они не перечеркивали таких ее плодов, как раз­витие науки и техники. В противовес пре­жним авторам утопических изображений идеального общественного устройства, ко­торые могли представить его чаще всего лишь на базе ручного ремесленного и крестьянского труда, великие социалисты-утописты сознавали значение крупного об­щественного производства и технического прогресса. Социализм мыслился ими как строй, способный обеспечить возрастаю­щие потребности членов общества. Этот взгляд способствовал преодолению грубых уравнительных и аскетических тенденций прежней социалистической мысли. Вели­кие социалисты-утописты предвидели уничтожение при социализме эксплуата­ции, превращение государства из орудия управления людьми в орудие организации производства — управления вещами и т. д.

И тем не менее они не смогли подвести под социалистическое учение научную ос­нову. Они не смогли открыть подлинных закономерностей общественного развития, указать реальный, а не фантастический путь переустройства общества. В. И. Ле­нин указывал, что утопический социализм «... не умел ни разъяснить сущность на­емного рабства при капитализме, ни от­крыть законы его развития, ни найти ту общественную силу, которая способна стать творцом нового общества» ³. Объек­тивно отражая первые смутные порывы формировавшегося пролетариата к социа­листическому преобразованию, представи­тели критически-утопического социализма и коммунизма не сумели распознать в нем не только самый обездоленный класс, но и революционного преобразователя обще­ственного строя, постигнуть историческое значение его классовой борьбы с буржуа­зией. Со своими проектами они обраща­лись в первую очередь к самим имущим, нередко к властям, стараясь внушить им мысль о выгодности для всех классов своей социалистической системы. Лишь Оуэн и его последователи вели агитацию среди рабочих, в то же время уповая и на помощь собственнических слоев. Эта проповедь классового сотрудничества, отрицание по­литической борьбы и в целом революцион­ных методов достижения социалистиче­ских целей, ориентация на мирное просве­тительство и социальное экспериментиро­вание в рамках капитализма составляли наиболее незрелые стороны мировоззрения великих социалистов-утопистов.

Утопические теории этих великих мыс­лителей и других социалистов 30—40-х го­дов XIX в. не создали единой универсаль­ной системы взглядов. По самой своей при­роде они не могли выработать цельного социалистического мировоззрения. Они развивались в виде различных течений и школ, отличавшихся в целом оторванно­стью от реальной борьбы пролетариата.

⁴ См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 312. Т. 21. С. 215. Т. 22. С. 532.

Известный шаг к преодолению отрыва социалистической мысли от формировав­шегося рабочего движения был сделан пред­ставителями того направления, которое Ф. Энгельс определил как «рабочий комму­низм», добавляя к этому названию эпитеты «стихийный» и «утопический» ⁴. «Рабочий коммунизм» не представлял собой единого течения. В нем существовали также нацио­нальные оттенки, различия в толкованиях будущего общественного устройства и спо­собов его осуществления. К этому направ­лению можно отнести возникший в 30— 40-х годах революционный коммунизм О. Бланки и Т. Дезами во Франции, немецкий революционный коммунизм В. Вейтлинга, А. Беккера, К. Шаппера, получивший распространение также среди немецких рабочих-эмигрантов в Швейца­рии, Англии и США. Общей чертой провоз­вестников «рабочего коммунизма» явилось то, что их взгляды в большей или меньшей степени отразили появление коммунисти­ческих и революционных устремлении сре­ди самих рабочих, проблески социалисти­ческого сознания в стихийно развивавшем­ся рабочем движении.

В идейном отношении «рабочий комму­низм» во многом воспринял учение крити­чески-утопического социализма и комму­низма, а также и некоторые более ранние традиции утопической мысли, в первую очередь наследие Г. Бабёфа. Существен­ным прогрессом было признание большин­ством идеологов «рабочего коммунизма» революции как единственного способа из­бавления человечества от эксплуатации. Революция понималась ими по-разному. Одни (Бланки и Дезами) толковали ее как политический переворот, совершенный энергичным меньшинством, которое уста­навливает революционную диктатуру и из рук которого трудящиеся принимают план справедливого общественного строя, дру­гие (Вейтлинг) понимали ее как стихийный бунт обездоленных масс. В революционно-коммунистическом переустройстве общест­ва известное местоютводилось пролетариа­ту, хотя он не был выделен из общей массы угнетенных. Представители этого направ­ления так и не смогли возвыситься до под­линного понимания роли рабочего класса в борьбе за коммунизм.

Будучи теоретическим выражением еще только оформлявшегося и набиравше­го силу в ходе промышленной революции рабочего движения, «рабочий коммунизм» отобразил присущие пролетарской борьбе на этом этапе неразвитость, разрознен­ность и сектантскую направленность. Иде­ологи «рабочего коммунизма» были дале­ки от научного восприятия общественных процессов, законов развития классовой борьбы. В их взглядах сохранилось нема­ло фантастических элементов, присущих учению великих социалистов-утопистов, а в некоторых случаях наблюдались и воз­врат к уравнительным идеалам утопистов прошлых столетий, тяготение к религии и мистике.

По мере роста рабочего движения уто­пический социализм во всех его многооб­разных теориях из источника просвещения рабочих все больше превращался в препят­ствие для формирования их классового со­знания, отвлекая их от освободительной борьбы иллюзорным социальным прожек­терством. Воззрения великих социалистов-утопистов вульгаризировались их последо­вателями и эпигонами, их учение приспо­сабливалось к идеологии непролетарских

происходила также по линии усиления свойственных ему сектантско-догматиче-ских черт, все большей утраты им почвы в реальном рабочем движении, сближения с различными формами мелкобуржуазной идеологии. Лишь наиболее передовые при­верженцы этого направления, испытав впоследствии влияние идей научного ком­мунизма, стали переходить на его позиции, как это произошло, в частности, с рядом деятелей Союза справедливых.

Выразителем подлинных интересов ра­бочего движения на всех последующих этапах его развития социалистическая мысль могла стать только при условии пре­вращения социализма из утопии в науку. Только научная социалистическая теория была в состоянии определить действитель­ные цели и задачи освободительной борьбы пролетариата, выработать основы страте­гии и тактики этой борьбы, ее организаци­онные принципы, теоретически обобщить ее опыт и постоянно пополнять идейно-теоретический арсенал рабочего класса. Такую теорию можно было бы создать лишь на базе глубокого, всестороннего синтеза рациональных идей утопического социализма, освобожденных от всего дог­матического и доктринерского, с достиже­ниями научной мысли в других областях, в первую очередь в области философии и политической экономии. Задача при этом заключалась не в простом соединении этих трех основных источников революционной теории. Необходимо было их критически переработать, создать на этой основе ка­чественно новое учение, обладающее спо­собностью непрерывно развиваться и со­вершенствоваться. Создание такого уче­ния — универсального орудия познания и преобразования мира — означало под­линный революционный переворот во взглядах на природу и общество. Этот ве­ликий научный подвиг мог оказаться по плечу только гениальным мыслителям, со­четавшим огромные энциклопедические знания с революционной смелостью мысли и страстным стремлением отстаивать инте­ресы угнетенных. Такими мыслителями и были основоположники научного комму­низма Карл Маркс и Фридрих Энгельс.

Путь Маркса к материализму и комму­низму. Карл Маркс родился 5 мая 1818 г. в

семье адвоката. Советник юстиции Генрих Маркс, воспитанный на трудах философов Просвещения, придерживался либераль­ных взглядов. К сыну он был сердечно привязан.

Осенью 1835 г. Маркс завершил пяти­летний курс обучения в Трирской гимна­зии. Для умонастроения 17-летнего выпу­скника характерно его сочинение на аттес­тат зрелости «Размышления юноши при выборе профессии», в котором достойной человека целью провозглашалось «тру­диться для человечества» ⁵.

С октября 1835 г. Маркс стал студентом сначала Боннского, а с 1836 г. — Берлин­ского университета. Со всем пылом моло­дости отдался он занятиям, изучая право, историю, философию, теорию искусства, литературу, иностранные языки. Уже в сту­денческие годы проявились необычайная широта интересов, пытливость ума, упорст­во в поисках научной истины, которые и в последующие годы отличали Маркса как ученого. Пробовал молодой студент свои силы и в поэзии, сочиняя сонеты, баллады, песни, эпиграммы. Многие из них проник­нуты глубокой неудовлетворенностью су­ществующим, презрением к мещанским идеалам покоя и уюта, жаждой деятельно­сти, борьбы:

Не могу я жить в покое,

Если вся душа в огне,

Не могу я жить без боя

И без бури в полусне... ⁶

Со студенческих лет Маркс был обру­чен с подругой своего детства Женни фон Вестфален. Отца Женни — тайного прави­тельственного советника в Трире Людви­га фон Вестфалена, свободомыслящего и просвещенного человека, Маркс почитал как одного из своих духовных наставников в молодости. Летом 1843 г. Женни стала женой Маркса, его не только любящей суп­ругой; но и верной соратницей.