окончена Пелопоннесская война, — не имела бы смысла. Но идея самодоста­ точности супругов, нуждающихся лишь друг в друге, не витала в воздухе, как не была популярна и привычка к уединенному существованию мужчины. (Так наше значение слова «идиот» восходит к неодобрительному отношению к тем, кто не ведет активную политическую жизнь.)

СЕМЬЯ

Дети, как правило, росли в окружении женщин, своего рода гареме, и редко видели отцов. Поэтому-то матери, жившие словно в изгнании, имели особенно сильное влияние на своих детей. Вероятно, дети могли наблюдать множество проявлений гнева, зависти, депрессии. Какой представала перед ними любовь? Девочка видела лишь рвущее сердце существование. Даже если она мысленно тянулась к жизни или же мечтала о приключениях, ее заранее деморализовывала и отталкивала идея святости материнства. Гре­ ция была страной земледелия, одержимой думами об урожае, и поэтому мать семейства представлялась богиней земли — фигурой почтенной и над­ еленной волшебной силой. Чреватая богиня воплощала силы природы, ее налитые груди были обращены к звездам. Беременная женщина, поглощен­ ная повседневными заботами, символизировала таинство плодородия.

Вэтом мире, вскормленном понятым буквально ожившим мифом, боги

ибогини составляли большую семью. В их пантеоне семейные отношения определяли все. В Афинах понятие семьи не связывалось только с одним хозяйством, — семьей был весь город. Все знали, что происходит в городе,

икаждому была отведена своя роль в событиях. Родив законных наследни­ ков мужу, женщина ничего не приобретала в своем положении. Не то что­ бы афинянки никогда не имели добрачных и внебрачных связей, но те, кто осмеливался на такой шаг, падали в общественном мнении. Да и были ли у них возможности знакомиться с мужчинами? Плутарх рассказывает в «Жиз­ неописании Солона», что женщина оставляла свой дом при свете солнца только в сопровождении провожатой и могла иметь при себе лишь некий эквивалент шали и немного еды. После захода солнца она пускалась в путе­ шествие в легкой повозке. Некоторые женщины становились лесбиянками, как, например, Сафо, одна из самых талантливых и чувственных поэтесс. Другие прибегали к более простому средству. Вот что пишет Рэй Тэннэхилл:

«Для греков мастурбация не была пороком, но лишь оздоровляющим мероприятием, и тому можно найти множество подтверждений...

Милет, большой торговый город Малой Азии, центр экономической жизни, греки называли olisbos, а последующие поколения — куда менее благозвучно: didlo... В Древней Греции изготовлялись имитации пениса из дерева или из мягких материалов и умащивались оливковым маслом. В до­ шедшем до нас от III в. до н.э. фрагменте содержится диалог между двумя

30 ЛЮБОВЬ В ИСТОРИИ

молодыми женщинами, Метро и Коритто, который начинается с просьбы Метро одолжить ей didlo. Коритто отвечает ей, что, к сожалению, уже отда­ ла искомое подруге, которая в свою очередь снабдила им кого-то еще».

Как кажется, можно предположить, что брачная жизнь не была медом для греков и редко представляла собой эпицентр любовных отношений. Но, если мужчина мог открыто компенсировать недостаточность брака, то женщине приходилось подыскивать некий суррогат тайком.

Греки, в отличие от других народов, признавали два божества любви: Афродиту и Эроса. Понятие «любовь» играло немаловажную роль в их жиз­ ни и достаточно сильно занимало их, раз они нуждались сразу в двух божес­ твах, к которым можно было бы воззвать и которых можно было прокли­ нать. Гомер обвинял Афродиту в том, что ее проделки привели к Троянской войне. Любовь представляется настолько самодвижущимся и властным чув­ ством, что вполне логично искать ее корни в иных мирах. В книге «Истоки сознания и разрушение двойственности мышления» Джулиан Джейнс пред­ положил, что под «сознанием» или «рефлексией» у древних народов подра­ зумевался некий чревовещательный призыв, который они воспринимали как слова Бога, подсказывающие им дальнейшие поступки. Любовь несла столько бед, что сама мысль о ее земном происхождении была невозможна. Гомер не останавливался на вопросах психологии любви так, как это делали поздние древнегреческие поэты. Описанные с отстраненной позиции, словно увиденные отрешенным взглядом наблюдателя, любовные истории, расска­ занные Гомером, торжествуют над несчастьями и пространством и закан­ чиваются благополучно. Мы знаем, что царь Менелай имел молодую жену, по имени Елена, и что, когда ее похитили, он, желая вернуть ее, начал войну. Но нам ничего не известно о том, какие чувства питали друг к другу супруги. В XVII в. англичанин Кристофер Марлоу сказал, что прекрасная Елена своей внешностью «пустила в плавание сотни кораблей». Но что было причиной Троянской войны — любовь или же гнев царя, лишенного соб­ ственности?

ОРФЕЙ И ЭВРИДИКА

Миф об Орфее и Эвридике лучше всего иллюстрирует глубину, которой может достигать любовь мужчины к женщине. Орфей был сыном Аполлона и музы эпической поэзии прекрасноголосой Каллиопы. Он родился во Фра­ кии, недалеко от реки Гебр. Фракийцы были известны во всей Греции как выдающиеся музыканты, а Орфей заслужил репутацию самого талантливо­ го из них. Когда он играл и пел, никто не мог устоять против гипноза звуков — ни люди ни звери, ни растения ни предметы. Его искусство под­ чиняло себе буквально все: он имел власть изменять течение рек, сдвигать с места горы и деревья, укрощать диких животных. Его пению было послуш­ но солнце, которое, не успев сесть, покорно снова поднималось на небоек-

лон, окутывая вершины холмов жемчужным светом. В юности Орфей учас­ твовал в походе аргонавтов и, сидя среди 1ребцов, помог всем не поддаться

хрозящему гибелью пению сирен. Их гипнотические распевы обычно за­ ставляли гребцов повернуть навстречу голосам, и тогда корабль разбивался о скалы. Но Орфей противостоял призывным звукам своим пением, и про­ нзительная чистота его голоса заставила гребцов очнуться и благополучно миновать опасное место.

Мы не знаем, как он повстречал Эвридику, как зародилось между ними чувство, но, вероятно, музыка помогла ему завоевать ее. Эвридика была ним-фой — одной из тех девушек, что жили в лесах и пещерах: дитя земли, свободная фея дикой природы. Нимфы охотились с Дианой, пировали с Дионисием и общались со смертными. Порой они даже выходили замуж за смертных. Но Орфею и Эвридике недолго выпало радоваться своему счастью. Вскоре после свадьбы Эвридика, гуляя по лугу, неожиданно повстречала Аристея (одного из сыновей Аполлона), который стал заи1рывать с ней.

Желая спастись от его притязаний, она вырвалась и бросилась прочь. В гневе она не заметила змеи, дремавшей на тропинке под солнцем, случайно наступила на нее, и та, воспрянув, ужалила нимфу в ногу. Укус змеи был смертелен. Через несколько часов Орфей нашел свою возлюбленную на лугу бездыханной. Сраженный горем, он решил отправиться в подземное царство смерти, надеясь отыскать Эвридику и увести с собой. Певец слы­ шал, что дорога в подземное царство начинается в пещере Тэнара, и отпра­ вился туда, прихватив с собой кифару. Ему предстояло путешествие, пол­ ное опасностей, но он не мог вынести мысли, что навсегда потерял горячо любимую жену, и верил во всемогущество своего музыкального дара. Он думал: «Пением я сумею покорить дочь Деметры; сумею очаровать и влады­ ку царства мертвых. Я трону их сердца Музыкой. Я уведу мою Эвридику прочь из Аида».

Спускаясь все глубже и глубже по дороге, ведущей в Аид, он играл и пел, сладко и грустно, воплощая в песни мелодии своего сердца. Духи пе­ щеры сжалились над ним и позволили ему невредимым добраться до реки Стикс. Не устоял и Харон против его дара — перевез Орфея на другую сторону реки, в царство мертвых. Цербер, страж Аида, чудовище с тремя головами, телом, усеянным головами змей, и змеиным хвостом, пропустил его. Грустными песнями Орфей околдовал всех в Аиде. Его голос был так прекрасен, что обитатели царства мертвых забыли о своих занятиях и вни­ мали его серенаде. Бог Аид, и тот не остался равнодушным к грустным излияниям Орфея. Музыка вошла в него и смягчила жестокое сердце. И тогда бог Аида оказал Орфею милость, которой до тех пор не удостаивался ни один смертный: он позволил ему забрать Эвридику в царство света. Но при этом Орфей должен был выполнить одно условие.

«Хорошо, — сказал бог Аид, — ты пойдешь вперед, а она будет следо­ вать за тобой. Но помни: когда пойдешь по подземному царству, ты не

должен оглядываться. Один твой взгляд до того, как вы оба окажетесь в царстве света, — и ты утратишь Эвридику навсегда». Орфей согласился, пустился в дорогу и, распевая радостные песни, миновал Цербера, перепра­ вился через Стикс и двинулся в сторону пещеры. Путь был труден. Тропин­ ка поднималась вверх, и вся она была загромождена камнями. Орфей тре­ вожился, как бы Эвридика не поскользнулась, и старался отыскать самые удобные места. Когда он добрался до пещеры, его пение стало победным. Он одолел последний отрезок тьмы и рванулся навстречу свету. С ликова­ нием обернулся, горя нетерпением увидеть Эвридику, — и тут же с ужасом понял, что сделал это слишком рано: она еще находилась в глубине пещеры и только собиралась перешагнуть заветную границу. Он протянул к ней руки, но она стала таять и стремительно исчезла во мраке, сгинула, успев лишь крикнуть «Прощай!» В отчаянии Орфей бросился за ней в пасть пе­ щеры и принялся умолять Харона снова переправить его в царство мертвых. Жизнь потеряла для него всякий смысл, и он хотел воссоединиться со своей возлюбленной в царстве Аида. Но Харон остался непреклонен. Семь дней провел Орфей на берегу Сикса в горе и слезах. В конце концов с разбитым сердцем возвратился он во Фракию, где три года жил отшельником, сторо­ нясь женщин. В скромном храме он исполнял нехитрые обязанности. Оди­ нокий, он пел свои песни для растений и зверей. И, как и раньше, его голос покорял и трогал природу. Но менады, необузданные спутницы Дионисия, с горящим взором и растрепанными волосами, возненавидели его, главным образом за то, что он не хотел разделить их оргий и избегал женского об­ щества. Они были дикими, грубыми и легко впадали в гнев. Его музыка была им отвратительна, она сводила им скулы и вызывала нервную дрожь. Однажды эта банда полуголых красавиц затаилась у храма; как только по­ казался Орфей, менады, распалившись, бросились на него. Градом полете­ ли в Орфея камни и тирсы, менады когтили, терзали его, потом повалили на траву, стали теребить за ноги, а когда земля окрасилась кровью, разорва­ ли его тело. Голову Орфея и его кифару они бросили в реку. Казалось, с Орфеем было покончено. Но уносимая течением реки кифара вдруг тихо, печально зазвучала, и ей вторил голос, исходивший от головы певца. Все дальше уносили волны Гебра кифару и голову певца, и неслась над водой погребальная строгая песнь.

Ни один миф не нашел такого эха в веках, как этот. Почему Орфей оглянулся? Я часто задавала себе этот вопрос. Быть может, он не верил в жестокость Аида? Или же он, как обычный смертный, испугался, не слыша за собой шагов Эвридики? Полагался ли он на свой дар? Владело ли им стремление к саморазрушению? Считал ли он, что благодаря своей музыке стал могущественнее богов? Была ли это просто оплошность, которой он был обязан своему дару (ведь для вдохновенного музыканта время переста­ ет существовать)? Быть может, те, кто сложили этот миф, отдавали пред­ почтение трагедии, полагая, что иначе история потеряла бы в своей красо­