наперерез. Она разбегается, прыгает, раскинув ноги в разные стороны, нелов­ ко приземляется и продолжаетдвижение вперед. Половина кругосветного пу­ тешествия — это нечто большее, чем красная финишная лента. Было сделано вскрытие. На острове Туамоту состоялась служба в церкви. Это было пре­ красное, ни на что не похожее действо, с пением, гармония которого взмыва­ ла в поднебесье, и цветами. Тело Тавита было перенесено в квартал, где живут моряки, для последнего прощания. Филиппинцы, работающие на борту судна, подозревая, что к этой смерти причастна нечистая сила, потребовали, чтобы с теплохода были изгнаны бесы специальными магическими действия­ ми. Пока пассажиры совершают морские прогулки, освежаются напитками и купанием, полиция занята своим делом на борту теплохода, откуда уже вы­ гружены гробы. Сидя под соломенным настилом в конце дока, я смотрю в бинокль на корабль и вижу, как длинные оранжевые ящики сначала ползут вверх, а затем опускаются на борт небольшой яхты.

Втечение последующей недели мы побывали на разных островах. И всю­ ду женщины встречали нас охапками трав. Цветы быстро вяли, но это ни­ сколько не смущало местных жителей, которые украшали ими себя и дарили еще свежие побеги чужестранцам. Игра лепестков длится недолго, но от этого она не становится менее причудливой и завораживающей.

О ЛЮБВИ К БОГУ

Сан-Ксаверий дель Бак, дивное напоминание об испанской колониаль­ ной миссии, действовавшей в пограничных районахАмерики, словно мираж, парит над Тусоном и Аризоной. Живущие там индейцы, как когда-то и их предки, называют его разными именами: белый голубь пустыни, безе со сва­ дебного торта, крахмальный клобук — вот только некоторые из них. Там, под раскаленным солнцем, где даже в сезон дождей ливни вязки как студень, он кажется чудом, явившимся из другого мира. Цвета мела, украшенный огромными фигурами львов и завитками, изысканный снаружи и роскошный внутри, он доминирует над местностью. Он высится на фоне кактусов и осыпанных пылью одноэтажных домиков резервации, и смотрится словно капля, случайно упавшая на эту землю с небес.

Явившись из страны столь же отдаленной, как космос, отец Франциск Кино, иезуит из Тирольских Альп, в 1700 году облюбовал безлюдную мес­ тность и решил основать там свою миссию. Индейцы назвали деревушку Вас, что означает «место, откуда бежит вода». Соединение этого названия с име­ нем Святого патрона Франциска Ксаверия, дало весьма приятную для уха смесь: Сан-Ксаверий дель Бак. Отец Кино заложил церковь в 1700 году, но реально ее строительство было окончено лишь много позже, в 1797 году. Таким образом, с этой церковью жизнь индейцев Папаго связана вот уже почти два века.

Для наружной отделки использованы штукатурка, известь и краска, а

СТРЕЛКА КОМПАСА ПРИХОДИТ В ДВИЖЕНИЕ: МНОГОЛИКАЯ ЛЮБОВЬ 255

также мескитовое дерево и высушенный солнцем кирпич. Все эти материалы играют, перетекая один в другой. При церкви есть внутренний дворик, фон­ тан, садик, загон для скота и колокольня. Все это кажется призрачным. Внут­ ри странная смесь византийской, мавританской и поздней мексиканской ар­ хитектур. Тут и «обманки», и неоткрывающиеся деревянные двери с висячи­ ми замками, сквозь которые может пройти разве что тот, кто умеет входить в стену. Огромный питон с ярко-красной чешуей ползет по стене под окнами. Ряды деревянных скамей, расположенных полумесяцем, похожи на непод­ вижно застывших сплошной линией молящихся, взирающих безотрывно на алтарь. Малиновое сердце, гнездящееся в зелено-белой гирлянде, парит в воз­ духе, прикрепленное к перекладине. По его центру пролегает трещина. Дело ли это рук времени, без угрызений совести разбивающего сердца, или же верующих, — кто знает? Голубые волны разлиты по потолку, их перечеркива­ еттонкая красная артерия. А главный алтарь! Инкрустированный красным и золотым, причудливый, как часовой механизм, он уходит под своды храма. На нем изображены все апостолы, Мария, Святой Игнацио Лойола и Святой Ксаверий. Стены достигают шести футов в ширину и выглядят внушительно, а колонны, похожие на опрокинутые пирамиды, в сиянии золота, приводят в трепет. Сегодня прямо напротив алтаря разгуливает, словно дьявол во плоти, черный пес. С магнитофонной ленты несутся звуки мессы, записанной во время богослужения в этой церкви.

Но что действительно поражает, так это фигуры ангелов — крылышки их сделаны из настоящих перьев. Эти неземные создания изображены в вице светловолосых женщин европейского типа, в ситцевых платьях пастельных цветов, с манжетами и кружевными обшлагами. Надпись, пущенная по изыс­ канному кружевному лифу, повествует о той роли, которую играли небеса в жизни тех, кто жил и молился на этом месте, когда церковь только возводи­ лась. Где еще можно увидеть ангелов в ситцевых платьях, фальшивые двери и рамы-«обманки», нарисованные на побелке? Два ангела смотрят, подавшись вперед, на толпу верующих. Здесь есть и львы — грозный и земной символ. Мавританский занавес раздвигается при помощи голубых шнуров. Миновали ли мы пустыню, океан или же воды забвения?

В одном из альковов находится усыпальница Святого Франциска. Веру­ ющие кладут на белое кружевное покрывало фотографии, изображения рук, ног, коленопреклоненных фигур и прочие фетиши. Они надеются, что Свя­ той излечит их тела, так же как Бог излечил их души. Жертвенные свечи насыщают воздух дурманящим запахом·, и верующих, сидящих на скамьях, вводят в транс молитвы и недостаток кислорода.

Почти ничего не изменилось здесь с того дня, когда в церкви состоялась первая месса, то есть с 1798 года. Ни само здание, возвышающееся над ошпа­ ренной землей, как замороженная белая глыба; ни ангелы в невероятных одеждах; ни индейцы, являющиеся сюда, чтобы помолиться под сводами хо­ лодной смеси архитектурных стилей или чтобы расположиться на улице со

своими товарами. Часто можно видеть, как кто-нибудь валяется на скамье во дворике, вслушиваясь в грандиозное молчание пустыни, улыбаясь странной прихоти небес, выбравших себе в глашатаи ангелов, затянутых в корсеты, изумляясь причудливому слиянию культур в этом карнавале в камне — цер­ кви Сан-Ксаверий дель Бак.

Откуда взялись все эти ангелы и святые? Христиане заимствовали многие обычаи у греков и римлян, в том числе и проповедничество. В средние века оно было особенно распространено. Многие народы поклонялись целомупан­ теону богов, и церковь, учитывая это, развернула длинный свиток. Некото­ рые языческие боги вошли в него в преображенном виде: например, бог солн­ ца Гелиос стал Святым Ильей; ритуальные празднества в честь Афродиты, «оргии любви», превратились в агапы; религиозные вечери; Рахиль была ка­ нонизирована как Святая Агнесс и так далее. Святыми почитались чудотвор­ цы и мученики. Даже Будда попал в святые — под именем Иосафата. Населяя небеса ангелами и святыми, которые, как и смертные, были непохожи друг на друга, церковь протягивала мостик между Богом и верующими, и этот мостик отличался особенной прочностью, ибо опирался на любовь.

Мистическая и властная, любовь к Богу схожа с эротическими пережива­ ниями. Джон Донн, который был не только поэтом, но и духовным лицом, написал чувственную поэму, призывая в ней Бога «ударить» ему в сердце и «опустошить» его. Святая Екатерина Сиеннская утверждала, что Христос вру­ чил ей свою крайнюю плоть, обручившись с ней «не серебряным кольцом, но кольцом священной плоти, отделенной от его тела при обрезании». Она хлес­ тала себя кнутом три раза в день: за собственные грехи, за грехи живущих и за грехи умерших. Святые порой доводили себя до религиозного экстаза пол­ ным самоотречением, самоистязанием и мазохизмом. Монахи, духовные лица часто писали о «страстях», «экстазе», «слиянии» — те же понятия несут в языке и эротическую нагрузку. Вот как Святой Августин описывает распя­ тие: «Словно жених вышел Христос из темницы, готовый к свадебному обря­ ду. Он шел к брачному ложу, уготованному ему на кресте, и, поднявшись на крест, изведал брак... он с любовью принял мучения и навсегда соединился с невестой».

Вероятно, такой ход мысли кому-нибудь покажется кощунственным. Мы отделили церковь от государства. Мы отделили церковь от секса. Согласно христианскому учению, Мария зачала сына от Бога непорочно. Но, как уже было замечено выше, древние языческие верования включали поклонение вульве и фаллосу. Многие религии до сих пор обращены к сексуальным мифам и навязывают верующим те или иные обряды, связанные с плодо­ родием. Обрезание, распространенное на Востоке, изначально было ритуа­ лом, который производился над мальчиком, достигшим половой зрелости. Мальчик должен был испытывать желание принести в жертву Богу свою мужскую силу. Обрезание крайней плоти рассматривалось как символи­ ческий акт.

СТРЕЛКА КОМПАСА ПРИХОДИТ В ДВИЖЕНИЕ: МНОГОЛИКАЯ ЛЮБОВЬ 257

Для греков сама любовь была религией. Они поклонялись женскому иде­ алу в лице Афродиты, царицы раскованной чувственности. (В XVIII веке во Франции был элитарный секс-клуб, называвшийся «Афродита». Туда были вхожи аристократы, политики, военные, духовные лица. Некий аристократ, посещавший клуб на протяжении двадцати лет, составил список своих парт­ неров по сексу. В нем значится: «272 — аристократы и епископы; 439 — монахи; 93 — раввины; 929 — офицеры; 342 — банкиры; 119 — музыканты; 117 — слуги; 1614 — англичане; 12 — родственники».) Считается, что Афро­ дита появилась из крови оскопленного Урана, которая попала в море и пре­ вратилась в пену. Боттичелли изобразил ее застенчиво прикрывающей жем­ чужными руками гениталии на фоне раковины с раскрытыми створками.

Но греков Афродита не стеснялась. Они предавались веселым играм в ее честь, одновременно прославляя сам акт Творения и порождения. Греки заме­ чали сексуальную наполненность всего мироздания — растительного, живот­ ного и божеского; они понимали, что брожение жизненных соков одушевляет все, и сами бьиш частью этой империи чувственности. Именно сексуальность была для них ниточкой, связывающей небо и землю, святое и профанное, всемогущество и слабость. Но они не одиноки в таком восприятии мира. В Китае полагали, что Тао разделил Йинь и Йанг — мужское и женское начала, вместе составляющие гармонию. Тао отождествлял любовников с попарно слитыми космическими силами. В индийской священной книге, Риг Веде, занятие любовью представлено как религиозный обряд, соединяющий вы­ сшие энергии и повторяющий акт сотворения мира Шивой и супругой его Шакги. Символ Шивы — это эмблема фаллической формы, а Шакги мани­ фестируется через йони — знак, имеющий очертания вагины. Согласно сред­ невековому иудейскому учению (кабале), которое, как считают исследовате­ ли, испытало сильное влияние со стороны индийского мистицизма, божество мужского пола тоскует по супруге, зная, что только благодаря их слиянию мир приходит в равновесие и гармонию. Люди, совокупляясь, лишь отражают божественную страсть, супруги совершают как бы высший, обрядовый акт. Во многих языческих верованиях крест используется как символ такого со­ единения — впрочем, крест и круг могут использоваться для условного изо­ бражения мужских и женских гениталий.

В средние века в Европе в период от Пасхи до праздника Вознесения христиане ознаменовывали приход весны плясками вокруг майского дерева, скульптурной фигуры Приапа или вообще фаллических символов, особым образом украшенных цветами. В Неаполе изображение Приапа в момент эрек­ ции торжественно проносили по улицам, а его фаллос воспринимался как «священный орган» (ii santo membro). Святой Гвиноль тоже представал с огромным фаллосом, с которого «женщины соскребали частички как средство для зачатия. Женщин приходило так много, что в конце концов священный орган был полностью уничтожен. Тогда священнослужители соорудили но­ вый фаллос из дерева, предусмотрительно вырезав его из длинного бруска и

258 ЛЮБОВЬ В ИСТОРИИ

замаскировав один конец ширмой, так что по мере его изнашивания можно было при помощи специального рычажка продвигатьдеревяшку вперед ровно настолько, насколько она оказывалась стертой». Мужчины с нарушениями потенции молились Святым Косьме и Домиану. Статуи этих святых покупа­ лись, как и восковые слепки фаллоса или же «священное масло Святого Косьмы» — средства, действовавшие, согласно всеобщему мнению, безотказ­ но. Один английский историк, изучавший алтари древних церквей (построен­ ныхдо 1330 г.), пострадавших во время второй мировой войны, с изумлением обнаружил, что под многими из них был заложен камень фаллосообразной формы. Чтобы расширить свою аудиторию, христиане принимали языческие символы и обряды, в особенности относившиеся к культу богов, и придавали им новый смысл. Самая болезненная перестройка происходила при смене пола у Божества. Она вела к вытеснению образа вскармливающей, болеющей за всех матери представлением о требовательном, суровом отце, у которого есть право карать и миловать. Воинственный Бог, злопамятный Бог. Только тот, кто исполняет его законы, удостаивается его расположения. Бог Нового Завета тираничен, он дарует прощение и любовь, но требует взамен беззавет­ ного обожания. Его нелегко умилостивить, поэтому неудивительно, что он внушает страх. Люди на всей планете родятся «во грехе» только потому, что когда-то давным-давно Адам и Ева ослушались его. Этот Бог пользуется эк­ зальтированной любовью женщин.

Языческая чувственность прекрасно соединялась с образами белобородого патриархального Бога и его сына, с поклонением телу которого связывалось множество ритуалов. Как уже отмечалось, монашенки считают себя «невеста­ ми Христовыми», они могут надевать обручальные кольца и хранят для него свою чистоту. Во время причастия верующие едят тело Господне и пьют его кровь. Священники и монахи иногда описывают свои религиозные чувства в терминах гомосексуальной любви. Свою мистическую цель они видят в не­ земной любви, подразумевающей полное слияние с Богом. Как пишет Экхарт, «многие полагают, что они увидят Бога — увидят, как если бы Бог стоял вон там, а они — вот здесь; но это невозможно. Бог и Я — мы едины. Познавая Бога, я впускаю его в себя. Любя Бога, я проникаю в него».

Слово «экстаз» греческого происхождения, буквально оно означало «сто­ ять обнаженным». И действительно, мистики часто молились нагими, так как считали, что следует разорвать путы цивилизации, отбросить все наслоения, избавиться от панциря разума, искренне очиститься перед встречей с Богом. Кстати, когда люди разоблачаются и предаются любовному экстазу, они часто повторяют имя Бога.

Нужда в сопричастности трансцендентному глубоко заложена в человеке. Хотя я отношу себя к агностикам и не исповедую ни одну религию, само религиозное чувство мне присуще в высшей степени. Я верю в святость жиз­ ни и в совершенство людей. Для меня святилище — девственная природа. Мне приходилось подолгу простаивать перед уходящим вниз алтарем кань­

СТРЕЛКА КОМПАСА ПРИХОДИТ В ДВИЖЕНИЕ: МНОГОЛИКАЯ ЛЮБОВЬ 259

она, дышать ладаном океанского шторма, отдыхать под сводами лесного шат­ ра, возносить хвалы звездному небу пустыни. Все это формы религиозного экстаза. Наша нужда во всеобъятности, в святынях, как кажется, диктуется одновременно и наследственностью, и потребностью в протеине. Если, желая вскрыть истоки нашего восприятия мира, обратиться к Индоевропейской эпохе, то можно реконструировать специальное слово, связанное с представлением о святости. Оно передаетздоровое ощущение взаимосвязанности всего живого, причастности к миру, состояние, когда становится видимым и понятным все сокрытое. У индоевропейцев было слово, означавшее, по-видимому, «отсту­ пать в благоговении», а также глагол, имевший смысл «говорить с Божест­ вом». Поэтическая душа, испытывавшая благоговение, умела говорить с богами и прославлять жизнь, снискала имя wek-wom-teks (нечто вроде «вла­ дыка — изготовитель слов»).

Мы задаем себе те же вопросы, которые мучили первых — людей, бояв­ шихся темноты, испытывавших радость от жизни и знавших, что такое благо­ говейное чувство. Кто мы? Откуда мы? Как нам жить? Кому можно дове­ рять? Почему жизнь так трудна? Отчего существа, полные жизненной силы, умирают? Наш мозг не в силах справиться со всеми этими вопросами, поэто­ му мы прибегаем к магии, волшебству и религии. Они избавляют от непрохо­ дящей чесотки любознательности. По крайней мере многих. Но есть и такие, кто до конца своих дней испытывает этот зуд.

Религиозное чувство возвращает нас к временам детства, когда мы богот­ ворили родителей, от которых целиком зависели. А какие чудеса они умели совершать! Мама Mortia снять боль поцелуем, завязать шнурки магическим узелком, а отец всегда приносил еду и шрушки и умел укрощать диких животных и страшные машины.

Ночью корка звездного света похрустывает на зимнем небе. Египтяне считали богиней ночного неба Нут: они полагали, что это она родила звезды и что ее дыхание расчищает Млечный Путь. Нут часто изображалась на внут­ ренней крышке саркофага — парящей, касающейся земли лишь кончиками пальцев. Ее возлюбленный, Геб, покоится на плоской земле, его фаллос на­ правлен к ее светящемуся телу. Фараоны часто объявляли себя сыном или любовником богини и уверяли, что проводили дни «возлежа между бедер Нут». Вот плывет Орион-охотник. Его меч смотрит на Сириус; когда-то дав­ ным-давно по этим знакам предсказывали появление миссии. Задолго до биб­ лейских времен египтяне имели свой пантеон богов и богинь. Они поклоня­ лись Осирису — богу, царствовавшему на земле, коварно убитому младшим братом, но потом ожившему. Осирис даровал умершим вечную жизнь. Его приход был возвещен тремя мудрецами (их имена носят три звезды из созвез­ дия Ориона), указавшими место его рождения. Многие христианские обряды и символы восходят к культу Осириса (крест, четки, святая вода, причастие и др.). Большая Медведица охраняет полюс. По ее расположению можно точно

определить время года и месяц. Вот уже несколько дней, как ее хвост указы­ вает на восток — значит, скоро придет весна. Когда хвост поворачивается на юг, начинает пахнуть летом. Ближе к осени он ползет в сторону запада, ну а ориентация на север говорит о том, что на пороге зима.

Где-то там, в вихре звезд, есть рай. Персы верили, что рай — это сад, где растетДрево Жизни, а евреи называли раем сад любви, где невеста поджидала своего жениха. Врайских садах воздух был наполнен благоуханием, повсюду звучала сладкая музыка, самые изысканные кушанья так и просились в рот, а прекрасные женщины дарили любовь. Потерянный рай, по которому мы тос­ куем, мир, где уготовано блаженство, земля «молочных рек и кисельных бе­ регов» открывается нам в детстве, когда нас любят, оберегают, когда мы купаемся в наслаждении, прильнув к материнской груди. Тоска по утрачен­ номуживет во всех видах любви и дает о себе знать стремлением припасть к матери-земле или к матери-церкви.

Религиозным чувством врачуется страшный недуг — одиночество. Мы хотим обрести семью, быть нужным кому-то, найти защиту, прощение. Слово «религия» переводится как «соединение», в нем заложена мысль о слиянии. Мы ступаем в гостеприимный дом — храм, где рады любому, независимо от реальных или надуманных грехов, где всех объединяют родственные связи. Там мы познаем наше общее прошлое и учимся смотреть в будущее без боли и отчаяния. Мы преклоняем колени перед Отцом, просим у него благослове­ ния, возносим к небу прекрасные песнопения. Мы молимся ему, мы боимся его, мы даем обет послушания. Мы надеваем одежды, не позорящие нас в его глазах, мы произносим слова, вложенные им в наши уста. Его дом — кре­ пость, великолепный дворец, где может поселиться любой нищий. Пение и покой, сгущенный, пропитанный ладаном воздух погружают нас в особое состояние — становимся открытыми и уязвимыми. Человек как бы помещает свое объявление в колонке своей души «Знакомства» и получает ответ от своей идеальной половинки. Многоликий Бог внимает всем нуждам и жела­ ниям, настроившись именно на вашу волну, отзывается именно на ваш зов, вычленяя ваш дрожащий голос из миллионного хора. И никто другой не в состоянии принести такого успокоения, такого покоя и такой любви.

ОЛЮБВИ, ЗАКОВАННОЙ В СЛОВА

Вто утро я отправилась в ближайшее кафе, чтобы позавтракать и побол­ тать с Кэрол, очень славной одинокой женщиной лет сорока. По профессии она зоолог, и мы не виделись несколько месяцев, потому что она уезжала в экспедицию. Устроившись поудобнее, мы пустились в новую экспедицию — по пространству нашего жизненного опыта. Она поделилась со мной своим решением обратиться к психоаналитику, чтобы реконструировать русло, по которому текла ее жизнь, и обследовать краеугольный камень ее отношений с мужчинами. Она колебалась, выбрать ли ей психоаналитика мужчину или

СТРЕЛКА КОМПАСА ПРИХОДИТ В ДВИЖЕНИЕ: МНОГОЛИКАЯ ЛЮБОВЬ 261

женщину, и спросила моего совета. Поскольку мне было известно, что ее отец — алкоголик, превративший ее раннее детство в кошмар, я посоветовала ей обратиться к психоаналитику мужского пола. Она призналась, что ее пугает мысль о необходимости полностью довериться человеку в искус­ ственно созданных условиях. Ее слова заставили меня задуматься о сути психотерапии.

Главный принцип любого терапевта — «не навреди». Психотерапевт до­ лжен разобраться в сложнейших внутренних конфликтах, помочь пациенту обрести равновесие, примириться с собой, поверить в себя. Неотъемлемая часть работы психотерапевта состоит в том, чтобы установить спокойные, ровные отношения с пациентом, продемонстрировать ему, насколько прият­ ным может быть общение, с прицелом на то, что в дальнейшем тот перенесет эту модель на внешний мир.

—Вы верите в то, что врач искренне любит каждого пациента? — спро­ сила Кэрол.

—Хороший врач неутомим в любви.

—И мне придется с таким типом близко общаться два раза в неделю... — произнесла она. — А что если я влюблюсь в него? Кажется, роман с психоа­ налитиком — избитый сюжет для шуток.

—А знаете ли вы такую шутку: «Сколько требуется психоаналитиков, чтобы ввинтить новую лампочку?

—Сдаюсь! — Она уткнулась в омлет по-мексикански.

—Для того, чтобы ввинтить новую лампочку, требуется один психоана­ литик. Но лампочка должна хотеть быть ввинченной.

Мы смеемся. Официантка приносит кофе орехового цвета.

—Влюбляться в психотерапевта совсем не обязательно, — продолжаю

я.— Многие обходятся без этого. Но сама обстановка — уединенная комна­ та, собеседник, полностью распахнутый навстречу вашим проблемам, с кото­ рым вы делитесь своими фантазиями, болями и драмами — все это, конечно, создает атмосферу соблазна, и любовь может быстро дать побеги.

—Ну, предположим, я пущусь во все тяжкие, что тогда?

—Это будет и полезно и мучительно. Чертовски больно находиться вблизи человека, отвергающего ваше тело. Вам придется регулярно встречаться с ним, сидеть напротив него, зная, что он в курсе вашей любви к нему и что он не принимает этого чувства. Согласитесь, очень унизительная ситуация. Но вместе с тем вы получите по-своему роскошную возможность обсуждать свои пере­ живания с тем, кто доставляет вам огорчения, разбирать их по косточкам, выискивать то, что особенно ранит, и докапываться почему, отсеивать болез­ ненные, раздутые эмоции, базирующиеся на ранних детских невзгодах или прошлых неудачах, от тех, которые имеют под собой реальную почву.

—Ну, а если я буду умирать от желания вступить с ним в связь, стать его любовницей...

—Допустим, вы добьетесь своего. Предположим, он тоже испытывает к

вам сексуальное влечение. Но он женат и, как это ни странно, не собирается оставить семью. Это типичная ситуация. Если доверять статистике, прибли­ зительно семь процентов психотерапевтов вступают в любовную связь со своими пациентками, и только один процент из них имеют намерение же­ ниться на любовнице. Очень скоро все проблемы, связанные с отношениями мужчина—женщина, заявят о себе в полный голос. Ваш горький опыт только обогатится. В его задачи вовсе не входит расширять список ваших пораже­ ний — наоборот, он должен аннулировать его. Пикантным дополнением к вашим сеансам он только сведет на нет установившееся было доверие. И, конечно же, от дальнейшего курса психотерапии придется отказаться. Дово­ льно странно платить мужчине, с которым вы вступили в интимные отноше­ ния, не правда ли? И не появится ли у вас ощущение, что вас эксплуатируют? В конце концов другому врачу придется вытаскивать вас из состояния, в которое вас вверг его предшественник.

—Хорошо, я не стану влюбляться в психотерапевта. Но много лет назад я прошла несколько сеансов с психоаналитиком женщиной, и мне было очень трудно потом отвыкнуть от нее. Судите сами: вы сближаетесь с человеком, начинаете доверять ему — и вдруг все обрывается, и вы расстаетесь. Это было так ужасно!

—С точки зрения врача расставание необходимо. Во многих романах и фильмах есть эпизод, когда герой оказывается в поезде со случайным попут­ чиком и между ними завязывается разговор. Они не знают даже имен друг друга, зато упиваются свободой изъявления самых потаенных своих мыслей, не опасаясь суда. Они совершенно раскованы, и позволяют себе говорить что угодно, без оглядки. Психотерапевт — тот же попутчик. Многие из них всей кожей ощущают, что им не дано подружиться с пациентом даже после окон­ чания сеансов. Личные связи нарушат климат отношений, и, если человеку снова потребуется помощь специалиста, ему придется искать нового. Поэтому психотерапевты исповедуют политику «однажды — самый близкий человек, всегда — никто». Фрейд не следовал этому принципу, с некоторыми пациен­ тами, вызвавшими его особую симпатию, он вступал в самые теплые отноше­ ния. Но, во всяком случае, ни они, ни сам Фрейд не относили успешную социализацию, если таковая имела место, насчет дружбы. Я знала одну заме­ чательнуюженщину-психоаналигика из Манхэттена. Ей было уже под шесть­ десят, но за всю свою жизнь она не завязала близких отношений ни с одним пациентом и ни с одной пациенткой, и, возможно, поэтому те, кто прошел через ее сеансы, просто бредили ею и превозносили ее до небес как личность

икак врача. Но такое поведение требует огромной выдержки, и не все психо­ терапевты в состоянии следовать выработанному опытом правилу. А некото­ рые просто не хотят. Как бы там ни было, следует отдавать себе отчет в том, что вы полностью растворяетесь только в отношениях с вашим психотерапев­ том, а он растрачивает себя и на других пациентов. Его день заполнен чужими драмами и эмоциями. Профессия требует от него порой нечеловеческой кон­

СТРЕЛКА КОМПАСА ПРИХОДИТ В ДВИЖЕНИЕ: МНОГОЛИКАЯ ЛЮБОВЬ 263

центрации. После многих часов, проведенных с пациентами, ему хочется ос­ вободиться от всяких мыслей. Он нуждается в бездумье — иначе его мозгу грозит перегрузка. Вероятно, меньше всего на свете он расположен коротать свой досуг среди тех, кто напоминает ему о душевной мясорубке. Сомнева­ юсь, что отношения психотерапевтов сдрузьями и родственниками достигают такой же интенсивности, как во время общения с пациентами.

—И вы считаете, что, несмотря на все это, стоит рискнуть?

—Именно ради всего этого и стоит рискнуть. Главное — это научиться любить и при этом сохранять себя. Мы бредем по миру как по заминирован­ ной территории, мы рискуем попасть в капкан. Одни ловушки срабатывают, стоит нам зазеваться. Другие мы сами заботливо оборудуем для себя. Их трудно обезвредить. Но мир станет безопасным для вас, если вы научитесь делать это.

Не знаю, подтолкнула ли я ее к спасению или к мукам. Любовь — это тайна. Она настолько поглощает, становится такой неотступной, представля­ ется такой грешной, что способна заставить человека стыдиться своей об­ кромсанной этим чувством жизни. Возможно, захлебнувшись накатом волны, Кэрол вряд ли найдет в себе силы признаться психотерапевту, в какой степе­ ни ее душа и эмоции изнемогли от мыслей о нем. У нее чувствительное нежное сердце, она будет любить его искренне, самозабвенно, но, если он не осознает всей серьезности и настоящего масштаба ее отношения, или же от­ вергнет ее, она воспримет свое состояние как позор. Она станет ненавидеть себя и искать только в себе причины невзаимности. Поймет ли она, что любовь, если воспользоваться образом Стендаля, зарождается сама собой, по­ добно кристаллам соли. Она или возникает, или нет, но дело совсем не в достоинствах или недостатках человека. Это странное создание иногда выны­ ривает из глубин психотерапии, в особенности, если врач позволяет ему под­ нять голову. И это так же мучительно, как сыпать соль на свежие раны.

Если Кэрол захочет углубиться в глухую чашу, выберется ли она оттуда живой и здоровой? Порой легче бывает оседлать дракона, чем слезть с него. Для нас любовь, как мы ее понимаем, — наследие средних веков. Как тут не прийти в голову аналогии с драконом! Препятствия, табу, трудности — все это только возвышает и насыщает любовь, как во времена куртуазии. Психо­ терапевт, подобно рыцарю, должен доказать свою преданность добровольным отказом от Прекрасной Дамы. Он не имеет права ложиться с ней в одну постель, а если это все-таки произошло, ему не следует прикасаться к ней. Ведь самое последнее и решительное испытание, которому подвергался ры­ царь, состояло именно в самообладании, когда воинственный воздыхатель, проскользнув в спальню возлюбленной и, опустившись на ложе рядом с ней, вместо того, чтобы дать волю естественному инстинкту, пробуждающемуся при виде обнаженного женского тела, не осмеливался дотронуться до нее даже пальцем. Во время курса психотерапии пациент предстает обнаженнее любою,

в прямом смысле слова обнаженного, беззащитнее самой наготы. Врач дока­ зывает свое стремление помочь ему, блокируя сексуальный отклик. Его обя­ занность — вернуть то, что пропало или было похищено из замка самоосознания. Это трудный искус. Двое пускаются в полное опасностей и борьбы путешествие. Им придется вступать в схватку с драконами. Их будут трепать ураганы. Враги притаились в засадах. Чудовища точат зубы, чтобы грызть их изнутри.

ОЛЮБВИ К БРАТЬЯМ НАШИМ МЕНЬШИМ

Субботнее утро. Разгар лета. За озером девушка выгуливает на поводке хорька. Многие люди останавливаются и расспрашивают ее о зверьке. Они гладят его шерстку, прохаживаются насчет едкого запаха, который он испус­ кает, заглядывают в его крохотные, черные, лакричные глазки. Девушку сме­ няет мужчина с двумя ирландскими волкодавами. Огромные псы хорошо вышколены и идут на коротком поводке. Ростом они примерно с небольшого шотландского пони. Им необходимо ежедневно десять фунтов пищи, и, несо­ мненно, их фекалиями можно было бы покрыть все поле за домом, где они живут. Оба владельца, конечно же, гордятся своими подопечными. Отчего людям доставляет такое удовольствие вести рядом с собой зверя? Происходит ли оно от ощущения незаконной безопасности вблизи дикого животного? Пребывая в эйфории, вспоминаем ли мы, что нас столько же связывает с другими живыми созданиями, сколько и отличает от них?

На протяжении жизни нас не отпускает паническое переживание собствен­ ного происхождения. Мы боимся нашей животной натуры, как если бы она не являлась частью нас. Мы видим в ней хищника, готового наброситься на нашу человеческую суть, как только гаснет свет. Мы грабим самих себя. Цивилизация свела нас с ума, и мы раздваиваемся, проживая животную и неживотную жизни, каждую минуту опасаясь, что одна ипостась пожрет дру­ гую. Мы так рвемся отграничить себя от животного мира, что некоторым из нас невыносим любой намек на биологическую природу. Это стена, которую нельзя пробить. Однако наше бытие иррационально, дико и хаотично. Тем не менее мы из кожи лезем вон, чтобы доказать свою обособленность, уверить в первую очередь себя, что в зеркале ванной не притаилась гиена, что наш внутренний мир не звериный. Нам рисуется злобное кружение хищников и их жертв, где никто не может справиться с более сильным и крупным живот­ ным, притаившимся за углом. «Следите за тем, чтобы ваш малыш рос жесто­ ким, учите его убивать!» — таков совет, к которому следует прислушаться матери, если она входит в этот микрокосм. Когда я думаю об этом, где-то в глубине моего сознания всплывает неясный образ человека-зверя, и больше всего на свете мне хочется задвинуть его во тьму. Ночью, когда наши чувства утрачивают опору, а разум молчит, приходит испуг. Мир населен не только нами, но и летучими мышами, котами, крысами, насекомыми, львами, змея­

СТРЕЛКА КОМПАСА ПРИХОДИТ В ДВИЖЕНИЕ: МНОГОЛИКАЯ ЛЮБОВЬ 265

ми. Чтобы внушить ужас и отвращение перед адом, теологи стали описывать его как место, погруженное во тьму, лишь изредка нарушаемую всполохами огня. Но столь же непереносим залитый светом мир навязанных правил, штам­ пованных форм и удушающей чистоты.

Мы смотрим на животных, пасущихся в лугах. Мы не знаем нашего будущего. Альбатросы и дельфины кажутся нам магическими вестниками, способными послать нам спутника жизни. Животные воспринимаются нами как существа, уравновешивающие одиночество в каменных городах, соединя­ ющие нас с бесхитростным прошлым. Мы смотрим на них и осознаем, что они бродят где-то на полпути между нами и временами первобытности. Звери привольно чувствуют себя в наших мифах, их изображениями украшены сте­ ны наших домов. Животные сопровождают нас на протяжении всей жизни, начиная с раннего детства, когда мы получаем первые игрушки: собачек, зайчиков или лошадок. В сказках красавица, случается, выходит замуж за зверя. А знаки зодиака? Многим из них присвоены названия животных. Мы хорошо понимаем, какое место занимают животные в системе природного мира. Но мы не знаем точно, кто мы, каково наше прошлое, и тем более — будущее.

Взгляд дикого животного сбивает с толку. Мы теряемся, не понимая, что именно следует предпринять. Выбор остается за зверем, который либо броса­ ется на нас, либо отворачивается и уходит прочь. Чтобы подкрасться к лани, не следует, двигаясь в ее сторону, встречаться с ней взглядом. Лучше изобра­ зить беззаботную прогулку в утренних мягких лучах солнца. Только тогда она подпустит к себе поближе. Животные пугаются, когда человек выдержи­ вает их пристальный взгляд. Они начинают нервничать, подозревать самые дурные намерения и спешат скрыться. Мы привыкли к кошкам и собакам, теплокровным, привязчивым существам, способным вести диалог при помо­ щи взгляда. Благодаря этим созданиям перекидывается мостик между нами и природой, между дикостью и цивилизацией. Мы были и остаемся классом обезьяноподобных. Нам удается нащупать границу при помощи объектива или ментальным усилием, но, чем глубже наши познания о ней, тем шире представляется раздел. Мы тоскуем по объятиям природы — и вместе с тем мы отталкиваем ее.

Вторжение дикой природы в нашу жизнь вызывает панику. Мы боремся с сорняками, потому что они портят газоны; мокрицы заставляют нас содро­ гаться от отвращения; повсюду нам мерещатся микробы. Мы сражаемся с ними, поддерживая должное «санитарное состояние» в наших домах, вылизы­ вая их снизу доверху. Мы размещаем по комнатам горшки с цветами и при этом маниакально протираем листья специальными жидкостями. Мы проти­ воречим сами себе. Мы возводим стены, чтобы отгородиться от внешней сре­ ды, а затем обзаводимся кондиционерами, имитирующими ветерок. Заборы и ловушки помогают нам дать отпор диким животным. Даже еноты и сурки способны напугать нас. Безвредный уж, заползший в дом, вызывает неверо­

ятный переполох. Нашествие муравьев или долгоножек — и мы развязываем химическую войну против них. Но что-то изначальное, глубоко спрятанное напоминает нам о древнем сосуществовании с природой. Воспринимали ли мы когда-то мир также, как они воспринимают его сейчас? Слышали ли мы те же шорохи и звуки, смотрели ли в те же небеса? Шли ли мы их путями? Мы берем животных в дом, и так ли уж важно, что кошка, развалившаяся на тахте, внешним видом и запахом мало напоминает львицу, лежащую в укры­ тии? Нам хочется, чтобы звери выглядели опрятно. Мы водим их на привязи

изаточаем в клетки. Мы навязываем им свои ценности, готовим им еду, напяливаем на них пальтишки и ошейники и умиляемся, когда они «хорошо себя ведут».

Сам по себе поводок совершенно не значит, что животное подчинено хозяину. Скорее хозяин, таким образом, в буквальном смысле оказывается притороченным к неуправляемой части собственной натуры. И вправду, разве не движет нами, как и псом, чувство голода? Разве не чудится нам что-то знакомое в повадках собаки, которая лает, опрокидывает стулья, задирает лапу у мебели от радости, лакает из бачка с грязной водой? И нас манит воля,

имы сбиваемся в стаю, отправляясь в далекий путь. В мире, полном опаснос­ тей, иерархия необходима, и нам знакомо понятие «глава семьи», и мы выби­ раем себе «вожака». «Глупости» животных выводят нас из себя. Животные же никогда не судят нас, как и наши дети, пока они не вырастают, и, так же, как они, наши подопечные нуждаются в нас. Они признают нашу власть над ними. Человек для домашнего животного — вожак, авторитет которого абсо­ лютен. Мы похищаем зверя у природы и сажаем его под замок, а он привязы­ вается к нам, как заключенный к тюремщику, берет из наших рук еду, ждет от нас внимания и утешения.

Недавний опрос, проведенный Институтом Гэллапа (Институтом общес­ твенного мнения), показал, что 58%американцев-домовладельцев держат жи­ вотных. У 40% живут собаки, у 26% — кошки; 90% тех, кто держит живот­ ных, заявили, что воспринимают своего четвероногого (или еще сколько- нибудь-ногого) воспитанника как члена семьи, роль которого в их жизни трудно переоценить. Домашние животные продлеваютдни старикам. Прикос­ новение к животному нормализует кровяное давление. Такой же эффект мо­ жет быть достигнут, даже если просто наблюдать за животным. Мы успокаи­ ваемся, наблюдая за безмятежным поведением подопечного зверя. Одного его присутствия рядом достаточно, чтобы нервное возбуждение улеглось. Жизнь того, кто берет себе в дом подобного друга, становится полнее и осмысленнее. С первой минуты в доме животное разделяет все, что выпадает на долю семьи —

ихорошее и плохое, и участвует в наших играх. В детстве у меня была подруга, Барбара; родители ее купили коккер-спаниеля. Собаку назвали Бэб,

иона стала «любимой девочкой». Часто можно было слышать: «Иди к маме, Бэб!», «Бэб, подойди к сестричке!» Родители Барбары часто ссорились, и по­ рой они общались друг с другом исключительно через собаку. Например, отец

СТРЕЛКА КОМПАСА ПРИХОДИТ В ДВИЖЕНИЕ: МНОГОЛИКАЯ ЛЮБОВЬ 267

семейства говорил: «Бэб, скажи своей мамочке, что решительно незачем идти

вмагазин!» На что сразуже откликалась его жена: «Бэб, передай ему, что его мнение меня не волнует!» Бэб была очень привязана к своей «мамочке», ходи­ ла за ней повсюду, спала с ней в одной постели и не дотрагивалась до еды, если та отсутствовала. Когда родители Барбары уезжали в отпуск в Европу, мать каждый день звонила домой, чтобы удостовериться, что с Бэб все в порядке. И стоило чему-нибудь приключиться с Бэб, как отпуск прерывался, и она спешила к «доченьке». С Бэб было очень трудно справиться без хозяй­ ки. Ее не соблазняли никакие кулинарные изыски. Барбара повзрослела, и

вдоме начались бои между ней и матерью. Поводы были самые разные: друзья Барбары, ее манера одеваться, музыкальные вкусы, политические взгляды и т. д. Отец много работал, возвращался домой поздно, мечтая толь­ ко поскорее отправиться спать, а если и разговаривал с дочерью, то исключи­ тельно на повышенных тонах.

Мать Барбары еще сильнее привязалась к собаке, которая была бесконеч­ но преданным созданием, исступленно выражала свой восторг, когда та воз­ вращалась домой, никогда не огрызалась на нее, не приносила никаких огор­ чений, не ставила перед ней неразрешимых проблем, не осаждала невыполни­ мыми требованиями — вообще никак не изводила. «Мамочка» всячески лас­ кала собаку, по-прежнему остававшуюся «хорошей девочкой». Ее же «сес­ тренка», Барбара, была низведенадо статуса «плохой девочки». Собака позво­ ляла родителям Барбары, страдавшим от неумения выказывать любовь друг к другу и к своему ребенку, чувствовать себя полноценными людьми. Барбара же приходила в ярость, видя, как родители щедро изливают любовь на соба­ ку. Невольно животное вытеснило девочку из семьи.

Животное тем легче становится членом семьи, что оно воспринимается нами как беспомощное существо, как ребенок. Этнолог Конрад Лоренц в своем классическом труде, посвященном поведению человека, высказывает предположение, что симпатию провоцирует именно то, что есть общего у животного и ребенка: большая голова, несоразмерная с туловищем, выпуклый лоб, круглые глаза, короткие конечности и неуклюжие движения, игривость и готовность слушаться. Животное будит в наших душах нежность и желание заботиться о нем. Аналогичную реакцию вызывают и взрослые, имеющие черты сходства с ребенком. Люди часто несут на себе отпечатки юности и детства. Нам нравятся те, у кого отпечатков «детскости» больше, чем у дру­ гих. Куклы и игрушечные звери всегда наделяются для большей привлека­ тельности подчеркнуто детским обликом. Ребенок, получивший в подарок плюшевого мишку с большими темными глазами, носиком-пупочкой (со­ всем не похожим на рыло настоящего медведя), объемной мордашкой и растопыренными лапами, тут же прижимает его к себе, инстинктивно вы­ ражая желание заботиться о нем. Почему? Спросите у малыша, и он вам ответит: «Потому что он такой милый!» Игрушечные звери поджигают в ребенке эволюционный бикфордов шнур, и происходит взрыв в памяти,

заставляющий его совершать определенные манипуляции. Часто люди стре­ мятся всячески подчеркнуть, например, в своей любимой собаке именно привлекательные, с точки зрения человека, черты. Известно, что птицы реагируют на все, что напоминает им голодного птенца (так, они пытаются накормить карпа, показавшегося с разинутой пастью на поверхности водо­ ема). Точно так же и люди испытывают желание заботиться о тех, кто внешним обликом пробуждает этот инстинкт.

Наше воображение особенно занимают человекоподобные животные. Они часто действуют в сказках и мифах, нас тянет к ним в зоопарках. Антрополог Колин Торнбал обнаружил с изумлением и даже испугом, что многие, попав в Африку, испытывают большое разочарование от встречи с дикой и враждеб­ ной природой, поскольку их представления формируются в Диснейленде, где звери умеют разговаривать и с восторгом приветствуют посетителей. Мы при­ выкли умиляться детским повадкам животных: походке вразвалочку у пин­ гвинов, пугливости и послушанию детенышей. Домашние животные стано­ вятся как бы детьми, похожими и одновременно непохожими на «плоть от нашей плоти». Они никогда не вырастают до размеров человека и вряд ли станут играть в карты, делать карьеру, играть на саксофоне или воздержи­ ваться от неприличных звуков, оказавшись в обществе. Они не запрограмми­ рованы на развитие, им не придет в голову фантазия выучиться на врача, прославиться в качестве бейсбольного игрока или рок-звезды. Общаясь с ними, мы ограждены от разочарования, позора или обмана. Мы даем им свободу быть такими, какие они есть, и нас не терзают мысли о том, что им далеко до совершенства. Мы не делаем попыток переделать их и мир, в кото­ ром они существуют. Редко кто ведет себя так же по отношению к своим детям. Наши любимцы совершенно устраивают нас, потому что мы не ждем от них ничего особенного. Мы просто принимаем их в свое сердце.

Послесловие:

музей естественной истории

ОГДА мне впервые довелось перешагнуть порог Музея естественной Кистории в Нью-Йорке, я ничего не знала ни об экспозиции, ни о ее расположении. В полной прострации я спустилась в небольшую безмолвную галерею — и наткнулась на щит с микроскопическими беспозвоночными. Великолепно выполненные образчики смотрели на меня из-за стекла. Одноклеточные организмы кишат в озерах, прудах, лужах, сырой земле, болотах, песке и даже в небольших углублениях среди скал. Они могут также паразитировать на животных. Некоторые из них образуют колонии, другие отличаются способностью фосфоресцировать; среди них есть похожие на луноход и диадему королевы Елизаветы, елочный орнамент и снежинку, фиговое дерево с корневой системой и медузу, волочащую шпиль готического собора.

Вся эта роскошь форм глубоко потрясла меня. Я испытала истинно рели­ гиозное чувство, осознав внезапно, насколько поразительна и нерукотворна жизнь на всех ее уровнях, даже самом примитивном. Я не устаю удивляться строгим архитектурным формам микроорганизмов, разглядывая фотографии, полученные при сканировании электронными микроскопами. На протяжении целого года я проводила целые дни за этим занятием.

Если бы мне понадобилось словесно сформулировать эмоции, рождаю­ щиеся при взгляде на беспозвоночных, то, должно быть, получилась бы такая сентенция: окружающий нас мир, даже тот, что скрыт от невооруженного глаза, полон чудес. Экземпляры умопомрачительно сложной организации, хруп­ кости, от которой заходится сердце, исполнены энергией жизнестойкости. Они упрямо появляются там, где есть влага. Микроскопические и «тщедуш­ ные», они переживают ураганы, землетрясения и прочие напасти. Я понимаю Уолта Уитмена, писавшего о том, что в вечном звездном небе есть свое место и у «желтых солнц», доступных нашему зрению, и у «невидимых черных солнц». В этом интуитивном знании отражены и страх человека перед неиз­ вестным, и любовь, излитая на Вселенную — это порождение всякого насто­ ящего религиозного чувства. По части можно судить о целом, общая истина открывается через конкретное; так и происходит в Музее естественной исто­ рии. С чем мы сталкиваемся? Вот африканская саванна, антилопа гну. Это

только один из видов антилоп. Поверьте: другие питаются так же; боятся того же; у них такие же привычки — и этого достаточно. Никакие научные изыскания о роли микроорганизмов в системе пищеварения не в состоянии отогнать чувства: ты приближаешься к чуду. Тут больше уместна молит­ ва — ведь ей неведомо полузнание, но открыто приятие всего.

Что же представляет собой Музей естественной истории? Это оазис без­ молвия в гудящем мире, преподносящий нам чудо в атмосфере, очищенной от бездумности. Ценна не коллекция экземпляров сама по себе, но сонм индиви­ дуальных восприятий. Именно он и составляет гордость музея. Сокровища заложены в сознании посетителей. Благодаря посетителям здесь царит дух изумления, отсутствующий в других местах, где люди проводят часы досуга. Да, здесь происходит процесс коллекционирования, но не экспонатов, а на­ ших реакций. В копилку попадает взгляд, устремленный на диковинку. И так происходит в каждом музее. Именно поэтому нас тянет в музеи, даже если мы уже обследовали там каждую витрину. Для нас музей — место па­ ломничества и бдений. Там мы изливаем нашу любовь, нашу ничтожность, наше богоискательство. Музей начинается там, где мы выгружаем наше отно­ шение к жизни.

В Музее естественной истории под высоко вознесенным потолком рас­ кручивается лабиринт галерей. Чтобы из зала беспозвоночных попасть в зал минералов и драгоценных камней, нужно миновать леса Северной Амери­ ки, моллюсков и метеориты. Возможно, вы отклонитесь от маршрута и попадете на северно-западное побережье Индии или полюбуетесь огром­ ным китом в зале, отведенном для обитателей моря. Мне кажется, что такая извилистая планировка очень удачна, потому что чувство любопытства до­ лжно карабкаться вверх и нырять вниз. Это все равно что бродить по огром­ ному чердаку, забитому сундуками и разрозненными книгами. Не успев при­ йти в себя от изумления, вызванного видом предков современных лошадей, вы попадается под колдовские чары тотемных столбов североамериканских индейцев. В зале минералов и драгоценных камней меня всегда тянет к ги­ гантским плитам аметиста и нефрита, к абрикосовому топазу размером с голову быка, к грозди кристаллов черного азурита (некоторые из них до­ стигают в длину пяти дюймов), который считается самым выдающимся минералом из всех ныне существующих, к фигуркам, выточенным из драго­ ценных камней: чего стоит, например, одна агатовая свинка с рубиновыми глазками и сосками из сердолика. Я дивлюсь формам и цветам залогов люб­ ви, которыми обменивались люди. Я все никак не могу покинуть опалы, и от их калейдоскопа у меня голова идет кругом. Там есть экземпляры, напомина­ ющие кляксы мокрого песка, со светлыми прожилками между частицами кремнезема — яркие искры ослепляют. Знания о природе образования мине­ ралов не мешают мне каждый раз цепенеть от удивления при взгляде на них. За опалами идут раскрытые раковины моллюсков, отлакированные перла­ мутром. В каждой уже образовались жемчужины из случайно попавших в

мантию крупных песчинок. Женщины считают украшения из жемчуга очень элегантными и, надевая их, вряд ли думают о ныряльщиках, которые риску­ ют своими легкими, собирая в глубинах океана отлитые в твердые формы букеты. Серая амбра образуется в пищеварительном тракте кашалота. Это смолистое вещество помогает ему справиться с попавшими в тракт элемен­ тами, вызывающими неприятные ощущения (например, с похожими на клюв роговыми челюстями головоногих). И жемчуга и серая амбра совершен­ ны по красоте. Разглядывая их, я чувствую себя так, словно присутствую на уроке секты дзен, становлюсь созерцателем, ищущим истину в размышле­ нии о роли раздражителей в нашей жизни.

В зале природы и эволюции человека открывается панорама, которая производит на меня особенно сильное впечатление. Я часто возвращаюсь в этот зал. Вот она, наша биография, во всем размахе. Три миллиона лет назад так называемую Люси и ее супруга можно было встретить в Эфиопии. Муляж выполнен в полном соответствии с последними научными данными. Австра­ лопитеки — человекоподобные обезьяны, существовавшие непосредственно перед появлением архантропов — своими движениями и повадками, а также базовыми эмоциями уж очень напоминают людей, хотя коэффициент ум­ ственного развития у них был несравнимо ниже. Люси, ростом три с полови­ ной фута и весом примерно шестьдесят фунтов, явно страдала артритом, и, должно быть, умерла лет в двадцать. Ее тонкие пальцы обладали большей гибкостью, чем наши, тело было густо покрыто волосами, но она передвига­ лась по лесам и открытой местности на ногах. У нее были родственники и друзья, а также супруг, с которым она делила трапезы и ложе. На руках она держит своего детеныша. Самец заботился о пропитании, защищал ее; кроме того, он, вероятно, давал ей чувство покоя и полноты жизни среди высоких трав. Возможно, она уже была собственницей, ревновала его к другим самкам и заглядывалась на других самцов. Кто знает — были ли у нее «опасные связи»? Она вполне могла порвать со своим дружком и завязать новые брач­ ные отношения. Но, прогуливаясь с новым любовником, вряд ли она испы­ тывала эмоциональный срыв от расставания с супругом.

Проснувшийся вулкан посыпает ландшафт белым пеплом. Австралопите­ ки, бредущие через саванну, оставляют за собой цепочку следов. Голова Люси повернута налево, рот открыт. Кажется, она с изумлением взирает на нас — и не узнает в нас своих потомков. Ее супруг смотрит прямо перед собой. Одной рукой он нежно обнимает ее за плечи. Она ничего не знает об ужинах наеди­ не, при свечах, и дне Святого Валентина. Как ухаживали в ее времена? Что ее тревожило? Думала ли она о будущем? Чем восхищалась? Как воспитывала своих детенышей? Если бы можно было промчаться назад сквозь века, встре­ титься с ней, дотронуться до нее! Я испытываю странное ощущение, словно посреди суетного города мне вдруг померещились черты знакомого лица.

С той далекой эпохи по планете прошел длинный караван людей. Слово «муж» значило когда-то просто «человек». «Жена» — это не только женщина,

но госпожа, хозяйкадома. Женщина месила тесто, выпекала хлеб, объединяла собой всех членов семьи, согревала домашний очаг. Благодаря ее лону семья пополнялась, она лепилась усилиями ее рук, склеивалась лавой ее любви. Она творила рай на земле.

Обо всем этом Люси ничего не знала, когда брела под жарким солнцем прерий. Сухая трава горько пахнет, а ветер как будто косит ее. Голоса птиц раздаются высоко над головой, а цикады откликаются под ногами скрипучим пением. Мухи надоедливо кружатся над лицом малыша, прижавшегося к ее груди, и она отгоняет их движением руки. Малыш улыбается, и она отвечает ему тем же. Ее супруг протягивает руки, чтобы принять ребенка, тот быстро вскарабкивается ему на плечи и обвивает рукой его шею. Облака плывут над ними, меняя форму и цвет. Одно облако так похоже на лицо Люси, что ее муж, заметив это, смеется. Она вопросительно смотрит на него, и он проводит ладонью по ее шеке. Они безмятежны, потому что живы и могут быть вместе. Испытывают ли они любовь друг к другу? В каком-то смысле. В основе открытой нам сокровищницы эмоций лежат богатства их опыта. Мы — их наследники. Их только двое в зале музея. И все же мы нащупываем траекто­ рию любви.

Если музей ставит перед собой задачу накопить как можно больше экспонатов, то его экспозиция всегда будет разочаровывать. Но неполнота становится продуктивной, когда музей служит лишь созданию особой ат­ мосферы слияния во времени и пространстве. Он полон красноречивых портретов и диковин. Каждый экспонат завораживает, а взятые вместе, они передают лишь малую толику огромной мозаики. Разделенному про­ странствами человечеству Музей естественной истории предлагает целост­ ное представление о формах жизни на земле.

В каком-то смысле таким же музеем является и сердце человека, в кото­ ром собраны образчики любви. Они заморожены холодом времени, отмыты до кристальной чистоты светом, который бросает на них пространство. Дохо­ дит ли до нас их живое дыхание? Нет. Но, помещенные за стекло, они не способны также ранить или убить нас. Они всего лишь напоминание. Эмоци­ ональные эмблемы. Поройтесь в вашем сердце — коллекции феноменов люб­ ви, и вы найдете именно то, что вам нужно. Когда я была подростком, моя мама как-то призналась мне, что в ранней юности, влюбившись, тихонько стащила у нравившегося ей мальчика его клюшку, спрятала ее под матрас и целовала каждый вечер, перед тем как лечь спать. Всю жизнь этот эпизод был для нее символом девического слепого увлечения. Этому мальчику уже под семьдесят. Но недавно, встретив брата моей матери, он с нежностью расспрашивал о ней — он не забыл ее. Сердце — это оживший музей. В каждой галерее, как бы ни была она тесна и сумрачна, хранятся в целости и сохранности, словно чудесные кремнистые водоросли диатомеи, воспомина­ ния о том, как мы любили и как любили нас.

ДжеральдЛарю

СЕКС

В БИБЛИИ

Моей драгоценной Эмбер, чья поддержка мне так дорога