колепное убранство богини Исиды, она позаботилась о том, чтобы ее тело было обнаружено на ложе из чистого золота.

Мне кажется, что к взаимной любви Марка Антония и Клеопатры примешивалось представление о божественном миссионерстве. Была ли Клеопатра так неотразима? Она обладала изобретательностью, умела мани­ пулировать людьми и хорошо изучила мужскую психологию. Она искусно будила глубокую дремучую чувственность, гипнотизировавшую не хуже кер*.

Каждая культура кроила свою Клеопатру, доступную эпохе и морально­ му климату. Наша версия завещана врагами Клеопатры — римлянами. Октавиан гордился тем, что он раздавил ее и потребовал подчинения Египта Римской империи. Провозгласив себя Цезарем Августом, он назвал своим именем тот самый месяц, когда ему удалось победить своего злейшего вра­ га и великую любовницу Клеопатру, царицу-змею. По странной иронии («возлюби врага своего») падение Клеопатры подарило ему бессмертие.

ИСКУССТВО ДРЕВНЕГО ЕГИПТА

История полна условностей и выдумок. Во время правления Клеопатры ученые мужи ни разу не видели ее без грима и облачения, и от них были скрыты главные события ее жизни. Порой они неправильно истолковывали ее поступки или же относились к ним с предубеждением. Народ — супру­ ги, влюбленные, жрицы — признавал ее, но все же не до конца ей доверял. Если бы доверие народа было полным, соблазн писания не посетил бы его. Не все из написанного дошло до нас. Многое из того, чем мы располагаем, преувеличено, а что-то сокрыто по политическим мотивам. Нам остается лишь верить, что оглушенное солнцем слово есть эхо древнего царства.

Ничто не может с такою ясностью обнаружить внутреннюю жизнь на­ рода, с какою это делает искусство. В Древнем Египте искусство процвета­ ло. Путешественники единодушно отмечали склонность египтян к музыке, пению, танцам и ораторским упражнениям. Их поражали размеры и слож­ ность скульптурных изображений, великолепие рисунков, разнообразие тан­ цев, искусность словесных узоров. Европейские композиторы XIX века пытались создать «тоническую поэзию», воссоздать в музыке такие чудеса природы, как шорох травы, пение жаворонка или полуденный отдых фавна. В Древнем Египте танцоры умели передавать дуновение ветра, высоту неба, жар солнца. Звучало пение под аккомпанемент лир; сочинители плели по­ вести, нравоучительные басни и рассказы о приключениях мореплавателей, лучшие из которых легли в основу «Одиссеи» Гомера. Музыканты, непре­

*Керы (в средневерхненемецком языке — quarz; для западных славян — kwardy; в индо­ европейском языке — twer-Tweiy-en) — «существа, которые пленяют, опутывают, порабоща­ ют; в греческом языке — seiren (сирены)». Керы были равнодушными сиренами, они пленя­ ли однажды и навсегда. Невинные и жестокие многоликие женщины, кто они — кварц, опал, кремень? Они несли в себе огонь, и вокруг них пылали пожары. Желание, вожделе­ ние — не это составляло царство кер, а бесстрастная любовь, имевшая колдовскую силу.

16 ЛЮБОВЬ В ИСТОРИИ

менные участники празднеств, религиозных церемоний и частных пиршеств, играли на лирах, арфах, тамбуринах, систрах, барабанах, лютнях, цимбалах и флейтах. Когда греческий правитель посетил пиршество в Мемфисе, гос­ тей развлекали музыканты, а потом «два танцора, мужчина и женщина, отбивая ритм, смешались с толпой, после чего каждый из них исполнил соло с покрывалом. И вновь они танцевали вместе, то двигаясь навстречу друг другу, то отдаляясь друг от друга, и, наконец, гармонично соедини­ лись. Выражение лица юноши, его пластика выражали желание, но девуш­ ка уклонялась от него, отвергая его страсть. Зрелище было столь совершен­ но, столь грациозно и столь исполнено жизни, что все наслаждались им».

Искусство служило египтянам способом поклонения богам и фарао­ нам. Они возносили хвалы Нилу, резвились в чудесных садах и увековечи­ вали дух городов и поселений. Они во всем видели красоту — в людях, в природе — и воспевали ее. Но в египетском искусстве есть еще один ас­ пект, особенно интересный с познавательной точки зрения и ставящий его в пограничное положение между жизнью и смертью.

Египтяне верили, что плод воображения реален. Помещая скульптур­ ное изображение осла на саркофаг, они ничуть не сомневались, что оно оживет и будет служить умершему в ином мире. Искусство было могущес­ твенно. Оно имело власть над миром, ему покорялось время, и против него смерть была бессильна. Таинство становилось его предназначением. Боль­ шинство из того, что мы относим в египетскому искусству, по сути, самым прямым образом связано с фетишизмом. Прекрасное оборачивалось полез­ ным. Так, глина становилась стрелой, краска — снопами пшеницы, камен­ ные глазницы призывали благосклонность богов.

В живописи мужчина представал с обнаженной грудью, стройным и сильным, широкоплечим, с узкой талией — стрельцом из созвездия Орио­ на. Женщина — высокой, в нарядных одеждах, с гримом вокруг глаз и длинными черными волосами, тщательно забранными в косы, благоухаю­ щая маслами. Египтянки не принимали никакого участия в управлении страной (за исключением женщин-фараонов), но они много путешествова­ ли, разделяли досуги и занятия мужчин и пользовались гораздо большим уважением, чем их чужеземные сестры.

Иероглиф, означавший одновременно и «любить» и «любовь», состоял из знаков мотыги, рта и человечка с поднесенной к губам рукой. Конечно, египтяне употребляли слово «любовь», не вникая в его этимологию; точно также поступаем и мы, когда произносим слово «мускулы», совершенно не имея в виду мышек, бегающих под нашей кожей (слово «мускулы» проис­ ходит от лат. musculus, что означает «маленькая мышка»). Буквально иерог­ лиф значит «хотеть», «выбирать», «желать», но в нем содержится еще и представление о длительности — «желать на протяжении какого-то време­ ни». Большинство этимологов отрицают символичность знаков рта и моты­ ги, видя в них, скорее, звуковые сигналы (подобные нашим буквам). Если

нельзя забывать, что и папирус и глина очень хрупки. Мы не знаем, кем написаны стихи, имеющиеся в нашем распоряжении, но, несомненно, сре­ ди авторов были как мужчины, так и женщины. Некоторые поэмы пред­ ставляют собой любовный диалог. Чередуя точки зрения, они рисуют, как мечутся души, как в сердцах вспыхивает пламя. Приведем отрывок из од­ ной поэмы — «Беседа влюбленных». Мужчина описывает свою возлюблен­ ную так:

Прекраснее всех других женщин, Светлая, совершенная, Звезда, поднимающаяся над горизонтом при рождении нового года, счастливого года, Сияющая красками,

сбыстрым движением глаз,

счарующими губами, долгой шеей и чудесной грудью.

Ее лазоревые волосы блестят, ее руки затмевают сиянием золото.

Ее пальцы в глазах моих как лепестки, лотосу подобные.

Ее стан безупречен, ее ноги превосходят другие красоты, Горделив ее шаг.

Мое сердце станет ее невольником, когда она обнимет меня.

В другой поэме — «Приветственная песня влюбленной, встретившей тебя в полях» — мы находим образ женщины, охотящейся на птиц:

Мой дорогой — возлюбленный мой, — приведенный ко мне любовью, Выслушай, что я поведаю тебе.

Яотправилась в поля, где пели птицы.

Водной руке у меня были силки, а в другой — сети и копье.

Явидела множество птиц,

принесших сладкие ароматы, чтобы излучать их на земле Египта, Одна клюнула приманку с моей руки.

Она чудесно благоухала, в когтях ее был фимиам. Но ради тебя, о мой возлюбленный, я отпустила ее, потому что мне хотелось, чтобы ты В разлуке со мной слушал пение птицы, пахнущей миртой.

Как прекрасно идти в поля, когда сердце пожирает любовь!

Птицы кричат, птицы, которые клюют приманку и попадают в силки.

Твоя любовь смущает меня, и я не могу поймать птицу. Я сложу сети, но что я скажу матери?

Ведь каждый день я возвращаюсь с пустыми руками. Я скажу ей, что я не могу расставить сети, Потому что сама попалась в сети твоей любви.

Несмотря на то, что эти поэмы написаны три тысячелетия назад, в них сплетены те же темы, те же тревоги и радости, что и в современной любо­ вной лирике. Они рассказывают нам, о чем думали влюбленные в Египте, что они оставили нам в наследство. Можно выделить несколько ключевых тем, повторяющихся в поэмах.

1. Алхимия любви, магическая власть. Человеку свойственно чувство­ вать себя недовольным тем, чем он является на самом деле. Даже самое совершенное человеческое существо порою ощущает себя гадким утенком и ждет превращения в лебедя. Эволюция сыграла с нами дурную шутку: наш мозг развился настолько, что мы легко можем представить себе идеал, совершенно недостижимый для нас. Платон писал о том, что каждый из живущих на земле имеет свое идеальное воплощение на небесах, и многие восприняли его слова буквально. Я вижу значимость мысли Платона об идеальных формах не в их истинности, а в их соответствии нашей жажде совершенства. Никто из нас не достигает гармонии, и большинство обычно не ждет ее в других, однако желает обрести ее для себя. Египтяне, чувствуя перемены в себе, которые приходили с любовью, основывали на этом веру в ее магическую природу. Мир, грозный и смутный, мог управляться и истолковываться только магией.

Идея совершенствования составляла часть любовной алхимии. Поче­ му нас преследует желание улучшить то, что мы видим вокруг: газоны, алюминиевую обшивку, случайный предмет, самих себя? Чем бы мы ни обладали — талантом, удачей, состоянием, — мы не в силах успокоить­ ся и мечтаем о гениальности, особой чувствительности, энергии или без­ мятежности. Отчасти мы приобретаем жизненный опыт в мыслях, внут­ ренних монологах и мечтах. Язык помогает нам оформить наши чувства, но многие наши помыслы и намерения остаются неотчетливыми. Па­ мять наша перегружена эхом недостатков. И не имеет никакого значе­ ния, отступили ли мы от идеала в силу молодости, под давлением труд­ ных обстоятельств, от испуга или недостатка мудрости. Мы чувствуем себя самозванцами. Эти настроения мы стараемся держать в секрете и делаем вид, что на земле нет места неврозам и что изъяны вполне в порядке вещей. Красота, к которой нас влечет, не имеет права на сла­ бость. Она источник добродетели. Полюбив ее, мы поем ей хвалы, пре­

возносим все ее достоинства. Мы объясняем ей, какова она на самом деле. Любовь учит ощущать себя достойным любви.

2.Идеализация образов, рожденных природой. Почему нам льстит срав­ нение со звездой, драгоценными камнями, цветами и ароматами? Почему мы не сравниваем себя с небоскребами, персидскими коврами, филшранными изделиями из слоновой кости, мостами или шоссе? Правда, мы нахо­ дим подобные сравнения в современной поэзии, однако испокон веков влюб­ ленные, с упоением описывая тело любимой, вспоминают о солнце и луне,

орастениях и холмах. Они переводят свою чувственность в понятия, гово­ ря, например: «Ее глаза черны, как ночь, ее губы свежи, словно подернуты утренней росой». Точно так же поступал и египтянин, сравнивавший воло­ сы возлюбленной с лазуритом, а ее руки с чистым золотом. Любовь стре­ мится к идеалу, а идеал мы находим только в природе, его может создать лишь божественный творец.

3.Любовь как рабство. Иногда мне кажется, что наша жизнь проходит

вборьбе между стремлением отвоевать свою свободу и жаждой поработить другого человека. Мы так похожи, что голос одного из нас часто передает чувства, присущие всему человечеству. Но дайте волю диктатору, подчи­ нившему себе страну ли, семью, — и вспыхивает бунт. Свобода покупается смертью. Наши жизни бьются в силках семьи, общества, времени, психоло­ гии пола, выбранной профессии и многого другого, более неуловимого: традиций, религиозного воспитания, нашего собственного и чужого опыта самопознания. Мысль о рабстве заставляет нас содрогнуться, точно речь идет о болезни или оскорблении. Автоматическое послушание представля­ ется нам чем-то нечеловеческим, а ценим мы лишь то, на чем есть проба гуманизма. Исполняя приказания, мы ползем вниз по родовому дереву, тогда как, стремясь к его вершине, мы распрямляемся.

Полюбив, мы добровольно надеваем на себя ярмо. Если мы представим себе высшую степень подчинения, послушания, жертвенности, слабости и неволи, а затем соотнесем все это не с верой, а с тиранством, то что мы получим? Диктатуру. В банановой республике, расцветшей во владениях сердца, даже ничтожные тираны при закате солнца влекут за собой жертву, готовую к сладкому террору. Любовь заставляет относиться с уважением к маниям. Она не только порабощает, — она диктует указы и лозунги, она изрекает приказы. На этом уровне эмоционального напряжения эмоций 1раница между сладострастным фанатизмом и обостренным психозом ста­

новится очень тонкой: уменьшите любовь, но оставьте ту же интенсивность порыва — и вы окажетесь на пороге навязчивого состояния, ведущего к насилию. В стихах влюбленные часто признаются: «Любовь приказывает мне, и я повинуюсь». Любовь часто описывается как состояние одержимос­ ти, когда дух говорит устами человека, толкая его на самые необузданные выходки. Мы избираем тиранов и богов, вручая им наше тело и душу, поз­ воляя им диктовать нам поступки и распоряжаться нашими судьбами, слов­