Стрелка компаса приходит в движение:

многоликая любовь

АЛЬТРУИЗМ

ДНАмолодая пара, находясь на острове Джерси, повела маленького сына Ов зоопарк. Мальчик был очарован огромной мускулистой гориллой, и родители подняли его над оградой, чтобы он моглучше разглядеть ее. Внезапно, к их ужасу, малыш дернулся и перевалился в вольер к обезьяне. Огромный самец тутже подбежал к ребенку, сел между ним и своими соплеменниками и оставался в таком положении до тех пор, пока не пришел служитель.

Почемусамец гориллы бросился на защиту человеческого детеныша? Был ли это акт альтруизма? Почемулюди, чтобы спасти жизнь совершенно посто­ роннему человеку, порой рискуют собственной? Из всех разновидностей люб­ ви альтруизм понять труднее всего. Ведь, казалось бы, он идет вразрез с эгоизмом, движущим нами. Инстинкт заставляет нас бороться, во-первых, за собственную жизнь, а во-вторых, за жизнь близких родственников. К чему помогать голодным и бездомным? Зачем спасать чужих? Жертвовать собой ради других на войне? Мы восхищаемся альтруистами. Мы объясняем детям, что альтруизм — это прекрасное и благородное чувство. Но в то же время проявления альтруизма озадачивают нас. Разве жестокие правила игры, назы­ ваемой жизнью, не лишают их смысла? И мы усердно ищем за ними какогонибудь секретного умысла, стараемся понять некую тайную цель, проливаю­ щую свет на непонятное поведение. Бихевиористы сказали бы, что горилла вовсе не собиралась спасать ребенка, поскольку в принципе не может испы­ тывать ничего похожего на сострадание. Они объяснили бы поступок самца автоматизмом. В его обязанности входит защищать детенышей приматов, и поэтому, увидев маленькое существо, пусть даже оно и выглядело несколько странно, он тут же стал для него живым щитом.

Иногда мы относим некоторые жесты животных к проявлениям альтру­ изма просто потому, что не понимаем истинных мотивов того или иного поступка. У животных существует особая форма обмена услугами, названная учеными «взаимный альтруизм». В настоящее время выявлен ее источник. Несколько лет назад в Патагонии я наблюдала в бухте самок кашалота с детенышами, отдыхавших там по пути к берегам Антарктики. Кашалотысамцы, зная, что в бухте бывают самки, часто появлялись там. Они приплы­ вали небольшими труппами и сообща охотились на самку. Самка, стараясь

избежать спаривания, переворачивалась так, что ее вульва оказывалась над водой. При этом она лишалась возможности дышать. Самцы окружали самку со всех сторон и, когда та восполняла нехваткудыхания, один из них получал доступ к ее вульве. Таким образом, если один кашалот и обретал возможность спариться, то другие только держали ее в кольце, чтобы она не сбежала. Что заставляло их действовать сообща? Возможно, они объединяли усилия, исходя из интересов семейства в целом, заботясь о появлении потомства безотноси­ тельно к тому, кто реально оплодотворит самку. Кроме того, они заручались помощью на будущее: сегодня Фред способствует спариванию Бэри, а завтра Бэри придет на выручку Фреду в аналогичной ситуации. Когда мы покупаем обратный билет, мы имеем в виду путешествие в целом — поездку к месту назначения и возвращение назад. «Взаимный альтруизм» тоже своего рода обратный билет, полное использование которого, впрочем, неочевидно на первый взгляд.

А что же люди? Мы виртуозы в области обмена услугами, мы лелеем старинное quid pro quo: «ты — мне, я — тебе», «рука руку моет». В припадке самодовольства мы даже наградили это явление статусом добродетели, наве­ сив на него ярлык «сотрудничество» и почитая его как нечто положитель­ ное — благопристойное и правильное. Психологи с подозрением относятся к чувству самодовольства, когда оно надолго берет верх над другими чув­ ствами. Они переименовывают его в гедонизм, объясняя, что мы соверша­ ем альтруистические поступки только ради того, чтобы доставить себе ис­ тинное наслаждение, ибо ничто так не радует нас, как осознание собствен­ ного благородства. По их мнению, порой нами движет желание «подста­ вить» себя, что оборачивается утверждением собственной самоценности на новом уровне. Когда человек считает себя жертвой тяжелых обстоятельств, его усилия выкарабкаться диктуются исключительно любовью к себе.

Все это так. Однако, если мы от природы предрасположены к сотрудни­ честву, то и умение взаимодействовать должно быть очень древним. Оно передается генетически, поскольку повышает шансы выжить. Стремление по­ мочь другому в затруднительной ситуации может воспитываться (в некото­ рых культурах оно ставится очень высоко), и вместе с тем его корни уходят в саму человеческую натуру. Ребенок рано начинает испытывать сочувствие к окружающим. Уже в возрасте двухлет он способен симпатизировать тем, кто неблагополучен. Он делает попытки помочь справиться с затруднениями. До­ бавим к духу сотрудничества предпочтение, которое отдает человек известно­ му перед неизвестным: мы боимся всего нового. Исследования разных куль­ тур показывают, что люди при построении иерархии отношений ставят на первое место свою семью, на второе — родственников, на третье — соседей, а затем помещают тех, кто похож на членов семьи, родственников и соседей. Чужие лица пугают их, и тот, кто кажется им сверхчеловеком, легко подми­ нает их под себя.

Но существует еще самопожертвование. Проявления этой формы алыру-

СТРЕЛКА КОМПАСА ПРИХОДИТ В ДВИЖЕНИЕ: МНОГОЛИКАЯ ЛЮБОВЬ 237

изма можно наблюдать и в царстве животных, например у насекомых. Насе­ комые социальны, и было бы соблазнительно перенести некоторые результа­ ты наблюдений за ними на человеческое общество. Но насекомые отличаются от нас в одном важном пункте: они повязаны друг с другом, они составляют общий генетический фонд и яростно отстаивают его. Совместные действия не просто в их интересах, они значат для них буквально все. Люди имеют мно­ жество родственных связей, но для муравья, например, нет разницы между понятиями «общество» и «клан» и он не может допустить, чтобы его род оборвался. Люди группируются в семьи, проявляющие друг к другу при­ стальный интерес. В отличие от муравьев мы в состоянии подчинить со­ бственные интересы общественным, если они того стоят в наших глазах. В этом случае альтруизм проявляется особенно ярко.

Эта книга посвящена любви, и поэтому трудно обойти стороной альтру­ изм, отношения между родителями и детьми, религиозные чувства, патрио­ тизм. Все это порождается нашим голодом по любви. На протяжении своей жизни я сталкивалась с проявлениями доброты, героизма, великодушия. В моей памяти запечатлелись две истории, в которых, на мой взгляд, сильней­ шим образом проявилось глубоко альтруистическое отношение к людям.

ИЗ ЛЮБВИ К ДЕТЯМ: ИНТЕРПЛАСТ

Сан-Педро Сула расположен в северо-западной части Гондураса, приту­ лившись у коралловых атоллов. Всентябре гигантское полотнище, реклами­ рующее кока-колу, бьется на холме, словно герб города, а по улицам снуют люди, спешащие управиться с делами до той поры, пока горячие, липкие, послеполуденные часы не перетекут во влажную ночь. В центре города на зеленой улице находится больница — разветвленный лабиринт одноэтажных зданий, портиков и двориков. Года наложили пятна ржавчины на крыши; розово-каштановые стены украшены зелеными, желтыми и красными лента­ ми (национальные цвета), пляшущими на уровне глаз. Скамейки, облеплен­ ные пациентами и их родственниками, установлены на желто-зеленой шах­ матной площадке. Люди кишат во двориках, прогуливаются по аллеям, бро­ дят по палатам. Здесь можно столкнуться и с безудержной радостью и с неизбывным горем. Женщина, которую ранил мачете ревнивый любовник, медленно бредет к глазному отделению; обожженный мужчина, запеленатый в марлю, ковыляет по коридору, намереваясь глотнуть во дворике немного воздуха; человек в соломенной шляпе поддерживает под локоть беременную жену; какая-то парочка обменивается резкими хлесткими обвинениями, их слова сопровождаются энергичными жестами; молодая мать кормит младен­ ца, ее глаза подернуты пеленой любви; мальчики-близнецы, с рассеченными губами, возятся с игрушками. Кое-где на скамейках сидят полисмены, зорко посматривая по сторонам: в одной из палат находится заключенный. Под ореховым деревом расположилось семейство — мать, отец и маленький маль­

чик. Ветви дерева осели под тяжестью орехов. В тени манго хорошенькая кудрявая девушка лет двадцати методично чистит апельсин, и кожура извива­ ется под ее пальцами. Несмотря на то, что она устроилась в тени, капли пота выступили у нее на лице. Под солнцем Гондураса наливаются соком роскош­ ные фрукты — манго, бананы, папайя, апельсины, ананасы и сладчайшие грейпфруты. Но, даже впав в полную неподвижность, нельзя не покрыться липкой влагой. При малейшемжедвижении погначинаетструиться такобильно, что пропитывает всю одежду. Несмотря на это, все носят брюки и предпочи­ тают одежду с длинными рукавами: опасаются москитов — разносчиков тро­ пической лихорадки.

Во дворике перед приемным отделением на скамейках бок о бок сидятте, кто хотел бы прибегнуть к помощи врачей из Интерпласта — организации, базирующейся в Пало Альто (Калифорния) и вот уже двадцать лет посылаю­ щей добровольцев в страны «третьего мира». Специализация этих врачей — детская восстановительная хирургия. Идея Интерпласта возникла в 1965 году. Донадд Дауб, руководивший отделением пластической и восстановительной хирургии в Университетском медицинском центре, избавил четырнадцатилет­ него мальчика из Центральной Америки от «заячьей губы» и «волчьей пасти». Все больше увлекаясь этой областью хирургии, он вскоре вынужден был обратиться за помощью к коллегам, так как число операций возрастало. В 1969 году он создал Интерпласт, призванный помогать детям, отмеченным врожденными уродствами, а также обучать врачей из разных стран самым современным методикам и способствовать открытию новых хорошо оснащен­ ных отделений. Среди аналогичных объединений Интерпласт выделяется мас­ штабом своих акций и прекрасной организацией дела. Благодаря врачам Ин­ терпласта 18000 детей обрели новую жизнь, избавившись от врожденных де­ фектов. В 1990 году добровольцы из Интерпласта работали в двадцати стра­ нах, в том числе в Гондурасе, Эквадоре, Перу, Непале, Мексике, Чили, Бра­ зилии и на Ямайке. Хирурги прооперировали 1313 пациентов, справившись с нагрузкой в 15000 учебных часов. Интерпласт снабдил больницы аппаратурой на 3209840 долларов. Операция стоит пятьсот долларов, а одна экспедиция требует затраты 15000долларов. Интерпласт финансируется главным образом за счет частных пожертвований. Несмотря на щедрость корпораций, снабжаю­ щих врачей средствами анестезии, антибиотиками и прочими медикаментами, порой им приходится прерывать работу и выписывать детей из-за нехватки самого необходимого, например ниток для накладывания швов.

Обычно медицинская бригада состоит из четырех хирургов, четырех анес­ тезиологов, шести медицинских сестер, медиатора и трех помощников. Не имея медицинского образования я вошла в бригаду именно в качестве по­ мощницы. Врачи обычно селятся по домам и работают бок о бок с местными коллегами, а студенты-медики становятся на время еще и переводчиками. Дэвид Фогарти, хирург из Моргантауна (Западная Вирджиния), часто воз­ главляет бригады добровольцев. Каждый год он на месяц или больше выез­

СТРЕЛКА КОМПАСА ПРИХОДИТ В ДВИЖЕНИЕ: МНОГОЛИКАЯ ЛЮБОВЬ 239

жает в страны «третьего мира». Если ребенок нуждается в операции, которую трудно осуществить на месте, Интерпласт отправляет его в США. В семье Фогарти семеро детей — из них двое приемных (девочка из Гондураса и темнокожий американский мальчик). Фогарти часто сам оперирует в Америке детей, привезенных им же из специальных поездок.

«iGuarde Silencio!» («Соблюдайте тишину!») — гласит надпись на стене, но в приемной стоит гул. Взрослые переговариваются, покрикивают на детей, которые возятся с игрушками и порой ссорятся. Огромный термометр, вмонтированный в рекламный щит, показывает свыше 90 градусов по Фарен­ гейту. На стенных часах, висящих рядом с символами одной из корпорацийблаготворительниц, 9.30. Очередь вьется по двору. Родители привели дети­ шек с бельмами, «заячьей губой», дефектами рук и ног, ожогами. Тут же и те, кто здесь не в первый раз — им предстоит заключительная операция или повторный осмотр. Иногда людям приходится ждать не менее суток. Мно­ гие приезжают издалека, с гор или с побережья, преодолевают десятки километров пешком или на автобусе. Одних детей кормят и переодевают, другие играют или спят. Над головами собравшихся в приемной медленно ворочают лопастями вентиляторы, они скорее гонят горячий тяжелый воз­ дух, чем освежают его. По другую сторону кремового коридора расположен ряд черных дверей, над каждой прибита деревянная дощечка с написанным от руки номером.

Коренастый мужчина, с густой рыжей шевелюрой и огненной бородой, в бело-голубой рубахе поверх брюк и кожаных сандалиях, появляется в кори­ доре. Это Фогарти. Он ведет сквозь толпу робкую девочку-индианку, обняв ее за плечи. Бригада прилетела накануне вечером, и сегодня — приемный день. Хирурги, прежде чем пойти на операцию, внимательно осматривают детей. К сожалению, не всем будет оказана помощь. Отсеиваются пациенты, которым нужна слишком сложная операция. Дефекты на глазах, как и слу­ чаи, когда хирургическое вмешательство может привести к большим ослож­ нениям, тоже получают отвод. Больница недостаточно хорошо оснащена, в ней нет необходимого, например, запасов крови, поэтому нужно отобрать физически здоровых детишек, чьи уродства операбельны в данных, весьма несовершенных условиях. Те, кто вошел в бригаду, сделали это из разных соображений, как чисто альтруистических, так и совершенно особенных, в частности, чтобы научиться работать при минимальных подручных средствах. Кроме того, во время поездок они получают шанс на практике освоить слож­ нейшие операции, о которых им доводилось до этого лишь читать, вкусить медицины, опирающейся не на аппаратуру, а на мастерство, проверить себя на умение обходиться простейшими инструментами, решать головоломные зада­ чи, являющиеся разве что в ночных кошмарах и отступающие исключительно перед виртуозами хирургии, обучиться способам устранения дефектов, разра­ ботанным коллегами. Все эти перспективы весьма заманчивы. К тому же после такой поездки медицина предстает совсем в новом свете.

В кабинете Рут Карр и Дин Соренсен, хирурги, ожидают первых пациен­ тов, разместившись за двумя деревянными столами. Руг изящна, подтянута, светловолоса. Она одета в хлопчатобумажную юбку и кофточкузеленого цве­ та с розовой маленькой фигуркой игрока в поло на груди. Она практикует в Санта-Монике. Ее сыну год и восемь месяцев. Эго ее вторая поездка в соста­ ве бригады Интерпласта. Перед ней на столе коричневый пластиковый ста­ канчик со шпателями и фонарик — ее единственные инструменты для осмот­ ра. Вдругом углу сидит Соренсен — высокий, атлетического сложения чело­ век с шевелюрой песочного цвета, в белом накрахмаленном халате поверх светло-коричневых брюк и зеленой рубашки. Рут говорит по-испански, тем не менее хирургам нужен еще переводчик, поэтому в комнате находится уче­ ница местной школы. Ее учителя тоже явились в больницу. Они переходят из комнаты в комнату, переводят, разносят кока-колу, бумаги, выполняют раз­ личные поручения.

Входит молодая мать с двухмесячной девочкой, по имени Изабель, на руках. Дин усаживает женщину на табурет у своего стола. На ней голубое платье, поверх которого выпущен черный крестик на простой цепочке. Она опускается на табурет и, устроив девочку на плече, поправляет яркую крас­ ную рубашонку, такого же цвета носочки и пеленки, скрепленные безопасной булавкой. На головке у Изабель смешной смолистый вихор. Она куксится, и мать принимается качать ее.

— Что с малышкой? — спрашивает Дин при помощи девочки-перевод­ чицы.

Мать поворачивает ребенка лицом к хирургу, и мы видим ужасную «за­ ячью губу». При таком врожденном дефекте губы словно расщеплены на две части и вывернуты наружу. В остальном же девочка удивительно ладнень­ кая — темноглазая, с кожей цвета мокко. Поскольку расщелина глубокая, вряд ли она смогла бы говорить. Подобный же дефект и у многих других детей, приведенных на прием. Согласно статистике это уродство наблюдается у одного ребенка из шестисот. Поскольку население США составляет 260 миллионов и операции по поводу «заячьей губы»делаются вовремя, мы прак­ тически не встречаемся с таким дефектом. В Гондурасе живут всего четыре миллиона человек, так что вероятность столкнуться с этой бедой лицом к лицу возрастает; браки между кровными родственниками и плохое питание усугубляют ситуацию. Дин осматривает девочку, расспрашивает мать об об­ щем состоянии ребенка, делает снимки и, в конце концов, записывает ее имя в тетрадь: в данном случае нет никаких противопоказаний для хирургическо­ го вмешательства.

Дин объясняет матери, что Изабель предстоит перенести две операции: одну косметическую, возвращающую ее губам нормальный вид, а другую клиническую, на нёбе. Он заверяет молодую женщину, что ей будет позволе­ но остаться с малышкой: они проведут в больнице лишь два дня, а потом смогутуехать. Вторая операция состоится только через полгода. Прежде всего

СТРЕЛКА КОМПАСА ПРИХОДИТ В ДВИЖЕНИЕ: МНОГОЛИКАЯ ЛЮБОВЬ 241

необходимо провести именно пластическую операцию. Пока Изабель не мо­ жет улыбаться, и это делает ее беззащитной и уязвимой. Конечно, ее необхо­ димо избавить от порока, который будет мешать ей говорить, но неумение улыбаться грозит бедой уже сейчас.

Для ребенка, где бы он ни жил, улыбка — это связь с миром. Широкая, открытая улыбка обращена к взрослым, она может проложить дорожку к сердцу, смягчить антипатию, пробудить любовь. Улыбка омолаживает, к тому же ей трудно противостоять. В 1906 году французский физик Израиль Вейнбаум предложил теорию, связывающую мимику лица с настроением. Так, растягивая рот в улыбке, человек обеспечивает больший приток крови к мозгу, и его настроение повышается. Позже в Мичиганском университете (Энн-Арбор) психолог Роберт Б. Зайонц на новом уровне вернулся к откры­ тиям Вейнбаума. В настоящее время считается, что улыбка изменяет темпера­ туру мозга и влияет на нейротрансмитгеры. Исследования, проведенные в Калифорнийском университете (Сан-Франциско), показали, что мимика лица, выражающая отвращение, грусть, страх и гнев, воздействует на нервы, кото­ рые несут информацию в области мозга, ответственные за эмоции. По мне­ нию психиатров, хоть это и может показаться странным, но мимика способна манипулировать внутренним состоянием человека. Норман Коусинс, давний защитник смехотерапии, утверждает, что многие недуги излечиваются сме­ хом, ссылаясь на собственный опыт борьбы против рака при помощи ко­ мических фильмов. Взрослые отдают предпочтение улыбчивым, веселым детям, им больше времени уделяют учителя, они вызывают прилив забот­ ливости у родителей. В пантомиме, называемой флиртом, улыбке отводит­ ся главная роль.

Ребенок, как и взрослые, пускает в ход репертуар невербальных сигна­ лов, при помощи которых мы оповещаем окружающих о своем настроении. Этот код — базисные выражения лица (радость, гнев, страх, удивление, от­ вращение) — понимают все, вне зависимости от принадлежности к той или иной культуре, от владения тем или иным языком. Люди одинаково расшиф­ ровывают базисную мимику, даже если между ними нет ровно ничего общего. Что такое лицо? Кости, хрящи, ткани, кожа... Но вместе с тем это единство способно передавать тысячи оттенков переживаний. Слепорожденные в этом смысле ничем не отличаются от зрячих. Спонтанно, автоматически лицо арти­ кулирует слова, еще не сформулированные мозгом. Мы часто имеем дело с мимическими знаками, из которых узнаем истину, порой слишком неулови­ мую или постыдную, окрашенную эмоциональным личностным отношением или же не имеющую имени в языке. Ребенок, лишенный возможности поль­ зоваться улыбкой и взглядом, обречен на искривленное эмоциональное раз­ витие и в результате не сможет влиться в нормальное общество.

Вслед за Изабель появляются другие пациенты. Женщина с глубоко поса­ женными глазами принесла дочь с синдромом Аперта. Девочке год и пять месяцев, у нее на ногах по шесть пальчиков, сросшихся попарно. Пальцы на

руках тоже сращены. Рут и Дин после обследования решают отделить по одному пальцу на каждой руке, чтобы она смогла хотя бы удерживать пред­ меты. Затем перед хирургами предстает Нубия, четырехлетняя девчушка с короткими вьющимися волосами и невероятно длинными ресницами, в крас- но-синем сарафанчике с оборками у щиколоток, надетом поверх блузки с белым воротничком. Ее прооперировали в мае. Она прячет лицо и кричит, но все же позволяет Рут раскрыть ее ладошку. Между ее пальцами небольшие бледные шрамы. Рут осматривает их и кивает: все обстоит прекрасно. Вносят Джессику. Ей три месяца, ее уже заметно отросшие волосики торчат бесфор­ менным хохолком. У нее «волчья пасть» и «заячья губа». У пятилетнего Дэви­ да ушные раковины неправильной формы, с виду они напоминают спелена­ тых куколок. Дэвида сменяет девятилетний Жозе. Его нога была сильно обожжена, и рубцы образуют нечто, напоминающее гряду гор. Все про­ изошло из-за того, что у него в кармане взорвались петарды.

К середине дня все детские лица сливаются в один образ несчастного ребенка, которого предало его собственное тело. Многие родители мечтают отправить своих чад не лечение в США, но Интерпласт в состоянии принять только двенадцать детишек в год. Ведь в том, что касается средств на билеты и медикаменты, Интерпласт может рассчитывать только на пожертвования. Эта организация отказалась изначально от помощи правительства, чтобы не быть втянутой в политику. Часто одни хирурги начинают исправлять ошибку природы, а другие — через полгода — доводят дело до конца. Таким образом, между хирургами протягивается некая незримая нить. И, хотя врачи Интер­ пласта, разъезжая по миру, редко имеют возможность встретиться лицом к лицу, их порой связывает ответственность за судьбу одного и того же больно­ го ребенка. В мае хирург оперирует «заячью губу», а в сентябре его коллега оценивает работу предшественника и исправляет «волчью пасть». Проходит год с момента первой операции, и вот уже третий врач берет в руки скаль­ пель, быть может, требуется устранить оставшийся небольшой дефект. И снова сентябрь, и следующий доктор занимается пластикой носа. Таким образом, здоровье ребенка лепится на протяжении многих месяцев разными руками. В больницах США о таких детях заботится множество специалистов: хирурги, педиатры, ортодантисты, психологи. В походных условиях решение принима­ ется быстро. Однако время от времени Руг и Дин консультируются с Дэви­ дом Томасом, Дэвидом Фогарти или Луисом Буеско (возглавляющим работу в Гондурасе). Консилиум решает, какие меры можно принять в каждом затруд­ нительном случае.

Дефект, встречающийся чаще всего, — незаращение верхней губы. У мно­ гих народов есть поверье, что ребенок рождается с «заячьей губой», если во время беременности женщину напугал заяц. Иногда наличие этого дефекта связывается с тем, что беременная женщина повредила норку кролика, где уже появились на свет крольчата. Избежать беды в этом случае будущая мать может, разорвав определенным образом свою нижнюю юбку. Эти представле­

СТРЕЛКА КОМПАСА ПРИХОДИТ В ДВИЖЕНИЕ: МНОГОЛИКАЯ ЛЮБОВЬ 243

ния настолько укоренились в Европе, что, например, в Норвегии есть закон, запрещающий мясникам вывешивать туши кроликов на видных местах. Трудно сказать, почему именно зайцы снискали такую репутацию. Правда, верхняя губа у зайца расщеплена, но есть и другие животные, ничем не отличающиеся

вэтом смысле от зайцеобразных. Считается, что зайцы — одно из воплоще­ ний нечистой силы, которая избирает оболочку этого безобидного зверька, когда собирается вершить зло. Во многих культурах прослеживаются ассоци­ ативные связи между зайцем и луной. В одной африканской легенде расска­ зывается, как злобная луна раскроила зайцу губу. А в Мексике древние жите­ ли верили, что если беременная женщина увидит затмение луны, то у нее родится ребенок с расщепленной губой. Уродство ребенка воспринималось как наказание матери за ее зло, грехи или сделку с дьяволом. В средние века мать, родившая ребенка, внешне сильно напоминавшего какое-нибудь живот­ ное, обвиняли в том, что она зачала его со зверем. Такого ребенка, считавше­ гося получеловеком-полузверем, убивали.

Многие детишки, прошедшие через Интерпласт — наполовину европей­ цы, наполовину индейцы майя. Хирурги в представлении о норме исходят из европейского стандарта красоты. Однако древний идеал майя совсем иной. Широкое лицо дано майя самой природой, но они специальными способами деформировали череп новорожденных, чтобы эта особенность выступила ярче, желая подчеркнуть тем самым свои отличия от соседних народов. На четвер­ тый или пятый день после рождения головку ребенка закрепляли междудву­ мя плоскими деревянными дощечками, одна из которых помещалась на за­ тылке, а другая на лбу. Эти искусственные преграды, крепко соединенные между собой, не позволяли головке младенца развить обычную форму, и она

всилу своей мягкости и податливости уступала давлению и как бы расплю­ щивалась. Через короткое время дощечки снимались, но форма головы была уже к этому моменту образована. Скульптурные изображения майя имеют весьма своеобразный профиль — плоский лоб, резко переходящий в нос. (Кстати, не только майя были одержимы манией лепки черепа. С природой спорили, например, африканцы, минойцы, бритты, египтяне.) Почему майя предпочитали именно такую форму черепа? Возможно, здесь есть связь с геометрией святости, с иххрамами, обращенными к небесам плавной, изогну­ той линией. Майя также находили красивым косоглазие, поэтому матери при­ вязывали катышки смолы и мелкие предметы к волосам ребенка, так, чтобы пряди падали между глаз и он привыкал скашивать их. Бороды не бьгли в моде, и, желая предотвратить появление растительности, лица мальчиков об­ варивали. Мужчины вытравляли клок волос на затылке, добиваясь круглой лысины, а отросшие пряди заплетали в косички, которые особым образом укладывались вокруг головы или же свисали свободным длинным хвостом. И мужчины и женщины наносили на зубы своеобразные выемки, что делало их похожими на пилки. Мальчики раскрашивали лица и тела черными красками. После женитьбы цвет менялся на красный, —«ради большей элегантности»,

244 ЛЮБОВЬ В ИСТОРИИ

как поясняет Сильванус Грисвод Мотлей. Взрослые часто имели татуировки по всему телу.

Но современные дети, живущие в Гондурасе, хотят выглядеть «нормаль­ но», в соответствии с западным стандартом, представление о котором они черпают из журналов и телевидения, а также присматриваясь к окружающим.

К шести часам в приемной остается лишь несколько взрослых. В кабине­ тах становится сумрачнее. Вентиляторы по-прежнему пережевывают липкий горячий воздух. Шпатели валяются на полу. Длинная трещина на стене изви­ вается, словно шрам. Лампа освещает две пустые бутылки кока-колы, приту­ лившиеся в углу. Рут и Дин осмотрелй сегодня в общей сложности восемьде­ сят пациентов. Рут в изнеможении привалилась к стене.

Выжатые и потные, мы собираем свои причиндалы и не спеша идем через дворик к стоянке, где нас ждет усатый шофер. Нас приняли у себя лучшие семьи Сан-Педро Сулы, мы живем в великолепных домах, нас сопровождают охранники. Мы спешим домой, где ждет ужин и спальни — оазисы с самыми совершенными кондиционерами готовы принять нас в свои объятия.

Ка следующее утро начинаются операции. Я прямиком направлюсь в «ординаторскую» — узкое помещение, большую часть которого занимают хо­ лодильник и коробки с историями болезней. В тесном, полутемном закутке я облачаюсь в голубые одежды медсестры, натягиваю синие с белым тапочки. Довершают мой туалет шапочка и маска. Я иду по длинному коридору, тол­ каю дверь и оказываюсь в небольшой комнате, залитой слепящим светом специальных ламп. На расстоянии десяти футов друг от друга стоят два опе­ рационных стола. Голубой кафель стен, на уровне плеча, уступает пространст­ во зеленой краске; оливкового цвета кафельный пол выскоблен до блеска. Постепенно сюда стекаются медсестры — в одинаковых масках и одеждах.

Хирурги в соседнем помещении моют руки над белыми фарфоровыми раковинами, укрепленными под большими резервуарами с водой. Они мето­ дично намыливают и трут руки от кончиков пальцев до локтя. Через десять минут они появляются на пороге с высоко поднятыми руками, как если бы собирались в унисон взмахнуть волшебными палочками. Медсестра держит перчатку наготове. Дэвид Томас, высокий, величественный хирург из ЛейкСити, лет тридцати с небольшим, погружает пальцы в перчатку. Затем перчатка натягивается на другую руку. Теперь остается протереть перчатки спиртом. Трем операционным уже не меньше восьмидесяти лет; в одной из них стена сделана из стекла. Несколько лет назад, когда во время операции, происходившей вечером, погас свет, Луис Буеско выскочил на улицу, вклю­ чил передние фары своей машины и направил их на стену, а медсестры держа­ ли над операционным столом фонарики. Операции будут идти на двух столах одновременно — в США это категорически запрещено из-за возможности инфицирования. Но в Гондурасе не хватает операционных, к тому же там не существует строгих законов на этот счет. По этой же причине я получаю

СТРЕЛКА КОМПАСА ПРИХОДИТ В ДВИЖЕНИЕ: МНОГОЛИКАЯ ЛЮБОВЬ 245

право помогать во время операции, то есть курсировать между стерильным и нестерильным мирами операционной, что совершенно невозможно в США, где люди без медицинского образования не допускаются в святая святых. Хирурги находятся в одном помещении, они советуются, так что знание и опыт как бы удваиваются, конденсируются.

На стол кладут маленького мальчика. Его кожа под ярким светом лампы кажется восковой. Он спит и в синем тюрбане похож на восточного принца с миниатюры. Анестезиолог проверяет зрачковый рефлекс и интубационную трубку. Затем она прикрепляет пластиковое устройство — датчик, похожее на прищепкудля белья, к пальцу ноги. При помощи этого устройства, передаю­ щего данные на монитор, будет осуществляться контроль за пульсом, кровя­ ным давлением и количеством оксигена в крови. Медсестра в нужном поряд­ ке раскладывает сверкающие инструменты на столике, группируя их по раз­ меру и назначению. В соответствии с давним правилом Дэвид Томас сжимает пальцы и оставляет их в таком положении. Со стороны кажется, что он мо­ лится, но этот жест определяется необходимостью не допустить дестерилиза­ ции перчаток. Наконец он устраивается на табурете у изголовья операционно­ го стола; Дин занимает свое место напротив, готовый ассистировать. Я присо­ единяюсь к ним.

— Синьку! — отрывисто говорит Томас.

Медсестра протягивает ему что-то вроде маленькой чернильницы. Томас извлекает из нее палочку, кончик которой окрашен синим, и проводит пун­ ктирную «линию Купидона» через нос и губу. Специальным прибором он делает измерения и высчитывает, какдолжны быть расположены левое крыло носа и губа. Свой план он обсуждает с Дином. Игла уходит под кожу; об­ ласть, подлежащая хирургическому вмешательству, блокируется средством местного обезболивания — лвдокаином. ЛобТомасаопоясывает широкая черная лента с ярким рефлектором посередине. Шнур от него бежит вниз и соединя­ ется с батареей, закрепленной белым ремнем на груди хирурга. Дэвид уста­ навливает зеркальную лампочку-блюдце под нужным углом.

— Скальпель! — распоряжается он.

Зажав скальпель, словно обыкновенную кисточку, хирург легким, едва уловимым движением ведет им вдоль уже прочерченной линии. Кажется, что он не касается кожи, и в первый момент я пребываю в заблуждении, полагая, что он только примеривается, прежде чем сделать надрез. Тонкая змейка кро­ ви ползет за его рукой, поглощая синюю линию. Дэвид отделяет фрагмент кбжи пинцетом — в глаза мне ударяет открытая плоть. Тем временем Дэвид начинает надрезать крыло носа, соединенное со щекой. Запястья хирурга де­ монстрируют чудеса гибкости. Инструменты мелькают в его длинных, трени­ рованных пальцах, принимающих какое угодно положение. Иногда они вдруг замирают, словно богомольцы во время службы. Дэвид убирает кожу из-под носа. Теперь, приглядевшись, я могу увидеть, где кончается розовая, мягкая кожа и начинается белая, глянцевая линия носа. При каждом надрезе просту­

246 ЛЮБОВЬ В ИСТОРИИ

пает кровь. Дэвид сжимает края, а Дин прижигает мелкие сосуды, чтобы остановить кровотечение. Кровь шипит и становится черной. Дэвид отделяет крыло носа, чтобы поставить его на нужное место. Появляется красный полу­ месяц, затем столь же яркое углубление. Пинцетом он оттягивает крыло, свободное от кости, помещая его в определенное им место.

— Пожалуй, так... — несется скорее вздох, чем констатация.

Из истории болезни я знаю, что четырехмесячного малыша из СантаБарбары зовут Ригоберто. Его привез в больницу отец. Участница «Корпуса мира», двадцатисемилетняя женщина из Мичигана (она нашла эту семью в горах), рассказала родителям о Луисе Буеско и его программе и сопровождала отца с ребенком до больницы. Путешествие обошлось отцу семейства в сум­ му, составляющую его дневной заработок.

Кровь, не связанная с насилием, не пугает, а, скорее, завораживает. Вид крови делается непереносимым, когда ее появление вызвано злым умыслом. Зрелище того, как нож вонзается в тело, не несет ничего, кроме отвращения и ужаса, но хирургическая операция захватывает. Руки хирурга плывут по крас­ но-белым рекам человеческого тела. Когда тело, гипнотически прекрасное, открывает свои цвета и структуру, исчезают все предубеждения. Правда, в первый момент, лицезрея внутренние ткани, выставленные напоказ, нельзя не испытать шока. Но замешательство быстро сменяется острым чувством своей привилегированности: вам открыто на всех уровнях то, что для многих других является тайной за семью печатями. Тело существует, как данность, как совокупность органов, артерий, тканей. Но если встать на точку зрения мыслителя, подобного Монтеню, или художника уровня Ла Тура, полагав­ ших, что плоть лишь пьедестал, на котором восседает разум — внутренний дискомфорт исчезает — вы ловите себя на мысли: как странно, что эта мате­ рия производит нечто высшее, аккумулируется в акты героизма, перевопло­ щается в чувства благодарности и любви.

Проходит два часа. Дэвид начинает накладывать швы. Он протыкает кожу изогнутой иголкой и осторожно подергивает кетгут. Затем делает петлю при помощи зажима и завязывает узелок. Должно быть, так паук плетет свою паутину. Нитка туго затягивается, и медсестра обрезает ее. Дэввд делает но­ вый стежок. В стороне Линда Ронштат тихонько бормочет:

—Что бы я делала без вас... что бы я делала...

Когда она замолкает, воцаряется блаженная тишина.

Через несколько минут Патси Клин, забывшись, начинает напевать:

—Я без ума...

На другом столе лежит под слепящей лампой Изабель, разделяя собой Луиса Буеско и Дэвида Фогарти. Их взгляды устремлены на ее кривую губу. В изголовье стола, опустившись на низкое сиденье, медсестра ждет их указа­ ний. Ее пальцы в перчатках сжаты. Вся группа походит на заговорщиков: двое устроились на ветхих табуретах под центральной лампой, а другие стоят плотным строем. Сцена так и просится на полотно, художника-голландца.

СТРЕЛКА КОМПАСА ПРИХОДИТ В ДВИЖЕНИЕ: МНОГОЛИКАЯ ЛЮБОВЬ 247

Глаза хирургов горят огнем предельной сосредоточенности; белый луч бьет в лицо ребенку, оставляя врачей в неподвижных пятнах полусвета, крадется по их лицам — по внушительным бровям Фогарти, массивным очкам Луиса. Руки целителей пустились в путь по вскрытой плоти Изабель. Их знания и умения током проходят по опытным пальцам, привыкшим касаться жизни, притаившейся в клетках, крови, костях, желтых каплях жира, словно пророс­ ших из мягких тканей, как бутоны. Нижняя часть лиц хирургов скрыта под маской. Руки бегло, безмолвно говорят на эсперанто. Обмениваясь инстру­ ментами, касаясь ребенка, руки ведут в то же время красноречивую беседу, задушевную и глубокую, на арго сухожилий и нервов. Проходит время, а они без устали убеждают в своей правоте плоть, а покидая ее, оставляют по себе след — крохотные штрихи.

Следующий пациент — маленькая девочка. Она запелената в простынку

испит так сладко, словно ее сморило и она видит хороший сон. Но я знаю, что это не так. Анестезиологи предпочитают «отключить» мозг ребенка на время операции. Метаболизм мозга требует определенного уровня кислорода. Дополнительное обеспечение мозга кислородом необходимо во многих случа­ ях, в особенности же, когда во время хирургического вмешательства может быть задет сосуд, снабжающий мозг кровью, например, при операциях на лице или на сердце. Во всяком случае, когда рискованная для мозга ситуа­ ция не исключена, анестезиологи выбирают средства, погружающие его в молчание. Ребенок спит, но не видит снов. Проснувшись, он ничего не помнит: пока шла операция, его мозг бездействовал. Но это не значит, что пациент выглядит неживым. Кожа девочки золотится мягким восковым румянцем — ребенок, словно крохотный астронавт, повисает над временем

ипространством.

Рут останавливается, приподнимает треугольный фрагмент кожи пинце­ том, примеряется, прокручивая в уме разные хитрые ходы. По ее лицу можно проследить движение мысли: «Если я перенесу это туда, а это повыше, то это пойдет вниз, а этот кусочек придется сюда». Минуты бегут, и постепенно крохотное личико подчиняется логике рук хирурга. Врач кроит целостную губу. Кусочки складываются в картинку, как детали сложной мозаики. Рут на мгновение распрямляется, затем принимает прежнюю позу и продолжает свое скрупулезное дело.

Не все американские хирурги требуют абсолютной тишины в операцион­ ной. Шутки, остроты, порой грубоватые, часто нарушают молчание, и неволь­ но думается, что они необходимы по чисто психологическим причинам. Хи­ рурги совершают акт разрешенного и контролирующегося насилия — пусть ритуализированного и оправданного, но насилия. Интуитивно мы ищем сред­ ства защиты отдискомфорта, тем более, если его причина — страх. А внедре­ ние в тело человека вызывает страх. Мысль о том, что и с тобой могут посту­ пить так же, ужасна; мы полны жизни, но прорвись внешняя оболочка — и мы рискуем покинуть этот мир. Хирурги, которые видят, насколько тонка

нить, связывающая нас с жизнью, изыскивают разные средства преодолевать страх. Они стараются сохранить невинность в том, что касается личности пациента: лишают его тело индивидуальности, укрывая его особым обра­ зом — руки делают свое дело, а мозг забивается в угол приземленное™.

—Это мальчик или девочка? — иногда спрашиваю я Дэвида Томаса, на что он неизменно отвечает:

—Не знаю.

Аведь минуту назад он держал в руках историю болезни, где есть и фотография, и полный анамнез. Можно ли так быстро забыть столь сущес­ твенную деталь: мальчик поступил на операцию или девочка?

—Видите ли вы в пациенте личность, когда оперируете? — спрашиваю я Дина Соренсена, покончившего с наложением швов после операции по пово­ ду «волчьей пасти». Он поднимает на меня глаза.

—Если бы я позволил себе это, меня бы просто парализовало.

Именно эта логика заставила Рут Карр при виде своего пациента — чело­ века, все тело которого, кроме полового члена, было обожжено — произнести:

—Должно быть, сегодня он надел брюки с огнеупорной ширинкой.

АЛуис Буеско, оперируя уже сформировавшуюся девочку-подростка, за­ метил:

—В паре отличных сисек больше тягловой силы, чем в воловьей упряж­

ке.

Дэвид Фогарти, никак не попадая ниткой в ушко иголки, с ухмылкой сказал, обращаясь к коллеге из Гондураса:

—Если бы эту дырочку окружал пушок, я бы ни за что не промахнулся. Подобные шуточки — своего рода анестезия для хирургов.

Утро переходит в день, который, в свою очередь, перетекает в ранний

вечер. В операционной побывали испанцы, французы, португальцы, англича­ не. Дети, прибывшие издалека, оказываются на операционном столе, и, неза­ метно для них уходят в прошлое уродливые очертания их лиц и судеб. Потом они исчезают в послеоперационной палате, откуда их переведут под наблюде­ ние педиатров. Не только дети выпадают на какое-то время из нормального течения жизни. Нечто похожее происходит и с нами. Объявлена война пов­ седневности. Обычно пластическая хирургия позволяет себе избирательное, тактичное, корректирующее вмешательство. Бригады Интерпласта врываются в город, словно отряд командос. Их область — сильные дефекты. Членов бригады связывает насыщенная эмоциональная атмосфера, неудивительно, что между ними завязываются тесные отношения. И вдруг бешеная скачка обры­ вается. Иногда конец экспедиции переживается как своего рода смерть, и члены бригады, вернувшись домой, погружаются в глубокую депрессию.

— Странно думать о том, что прошлое и будущее ребенка остаются за кадром, — говорит Дэвид Томас. Его новый пациент — мальчик, рука кото­ рого сильно деформирована. Ему предстоит операция по удлинению пред­ плечья. — Ребенок выныривает со своими горестями, — продолжает он, — а

СТРЕЛКА КОМПАСА ПРИХОДИТ В ДВИЖЕНИЕ: МНОГОЛИКАЯ ЛЮБОВЬ 249

потом исчезает. Но ровно за то время, пока он находится в вашем поле зре­ ния, вы призваны изменить его жизнь. Но вам вряд ли доведется встретиться с ним еще когда-нибудь. Вхирургии результат не всегда виден сразу после операции. В пластической хирургии не так: плоды моей деятельности стано­ вятся явны, как только я кончаю работу.

Через несколько дней наше присутствие чувствуется во всем: ярких знач­ ках, разноцветных сережках, игрушках, платьицах и майках. Палаты заполне­ ны. Над ровными рядами кроваток витает сладковатый, мышиный запах гноя, мочи и болезни. На стене висит взятая в рамку пожелтевшая картинка, на которой сквозь лепестки открывшейся розы — красной, в капельках росы — улыбается красивый ребенок. Между вешалками для одежды помещен рису­ нок: улыбающийся кролик с длинными ресницами. Больница, очень старая и ветхая, вылизывается толпой преданных нянечек. Им платят очень мало, а порой и вовсе не платят неделями, но они все равно приходят на работу. Мать Изабель, в том же платье, что и накануне, сидит рядом с дочерью. Рот девоч­ ки теперь имеет нормальную форму. На ее ручках специальное приспособле­ ние, не позволяющее ей повредить швы, которые должны со временем рассо­ саться. Врачи стараются использовать именно саморассасывающийся материал для швов, поскольку не всегда можно рассчитывать, что у родителей найдутся средствадля еще одного путешествия в клинику. Мать берет девочку на руки

икрепко прижимает к себе. Улыбающаяся, ожившая, она прощается с врача­ ми и благодарит их. Потоптавшись на месте, снова обходит врачей, еще раз благодарит, выходит из комнаты, а нянечка тут же перестилает кроватку. Ей недолго пустовать: другая мамауже опускает в нее своюдевочку. Под вьющимся золотистым хохолком — уродливая киста. Завтра врачи удалят ее.

Операции закончены. Врачи собираются в ординаторской. Они переоде­ ваются в нормальную одежду, расчистив себе местечко на скамье или на стуле. Некоторые садятся прямо на стол или просто облокачиваются на стену. Мы освободились раньше, чем предполагали: часы показывают 6.30. Черное небо содрогается, и плотная стена дождя обрушивается на землю. Кто-то шу­ тит, что прорываться сквозь такой ливень нужно не с зонтиком, а с мачете. Надо бы узнать, ждет ли нас голубой микроавтобус, но никому не хочется бежать на стоянку. В конце концов, подхватив рюкзаки и сумки, набитые одеждой, медикаментами и прочим барахлом, мы стартуем. И вот уже, про­ мокшие насквозь, веселые, мы у автобуса. С трудом втискиваемся в него: ведь нас четырнадцать человек. Мы ужинаем в городе, а затем отправляемся в дискотеку, манящую огнями, музыкой, песнями, запас которых неистощим,

ипивом местного приготовления. Сегодня мы провели в больнице двенад­ цать часов — не мудрено, что падаем с ног. А завтра нас снова ждет операци­ онная, новый наплыв пациентов — за неделю будет сделано более ста опера­ ций. Танцующие купаются в огнях, каждая вспышка света фиксирует их быстрые, головокружительные па. Замученные задень, переполненные самы­ ми разными впечатлениями, люди отплясывают, вытряхивая скопившиеся