•АКАДЕМИЯ·

Diane Acherman

A NATURAL

HISTORY OF LOVE

Gerald Larue

S E X

AND THE BIBLE

ДианаАккерман

ЛЮБОВЬ В ИСТОРИИ

ДжеральдЛарю

СЕКС В БИБЛИИ

ДианаАккерман

ЛЮБОВЬ В ИСТОРИИ

Об авторе

ОСЛЕ поистине триумфального успеха книги «Естественная исто­ Прия чувств» Диана Аккерман выбрала тему, вполне достойную своего уди­ вительного таланта: ее внимание привлек самый божественный дар, которым толь­ ко может обладать человек, — вечная, ускользающая, манящая любовь.

Из-под пера писательницы появилась книга вполне «аккермановская»: чита­ тель пускается в кругосветное путешествие вокруг удивительной, многоликой плане­ ты Любовь, — путешествие, во время которого ему придется и задуматься, и посме­ яться, и погрустить.

Источники, к которым прибегает Аккерман, неисчерпаемы. История, культу­ ра, религия, биология — ничто не ускользает из ее поля зрения. Ей удается заново прочесть Фрейда (пытавшегося составить карту тех зон сердца, где возможны воен­ ные действия...), Стендаля (понимавшего любовь как фантазию), Пруста (с его те­ мой «эротики ожидания») и указать ловушки, в которые на протяжении веков попа­ дали те, кто был одержим любовью.

Диана Аккерман не бежит и от проблем физиологии — ее интересует, какие химические, биологические и нейрофизиологические процессы сопутствуют любви, что происходит с мозгом, памятью и телом любящего человека. Она обсуждает «эво­ люцию мимики»; объятия как выражение чувств и как физиологический процесс; свадебные обряды. На каждом шагу читателя ждут удивительные открытия. Голово­ кружительные исследования автора обогащают наше понимание того, что есть жен­ щина и что — мужчина; наши представления о лошадях; русалках; о сексе; об ощу­ щении полета и о других не менее увлекательных предметах.

Книга начинается словами: «Любовь неуловима, и в этом смысле ничто не может с ней соперничать». Диана Аккерман пытается сделать любовь более ощути­ мой, уловить ее следы, ее дыхание, доказать, что любовь достойна любви.

В в е д е н и е :

несколько слов о любви

ЮБОВЬ НЕУЛОВИМА, и в этом смысле ничто не может с ней соперничать. В Лночных кошмарах мы, освободившись от истинных эмоций, становимся твор­ цами. Ненависть крадется по улицам, обнажив ядовитые клыки; страх расправляет крылья, паря над узкими проходами, разделяющими дома; ревность оплетает небо липкой паутиной. Днем нас окружают грезы, мы готовы балансировать над пропастью, отражать нападения противника, мы стоим, увенчанные лаврами, и толпы рукоплещут нам, потрясенные нашей отвагой. Но какой является в наши мечты любовь? Неистовая и безмятежная, настороженная и спокойная, беззащитная и неприступная, грозящая катастрофой и скромная — у любви обширный арсенал обличий. Выйдя едва живыми из последней схватки, любовники снова ступают на арену, надеясь на победу. Мы замираем, но мы дерзки, как гладиаторы.

Я ставлю стеклянную призму на подоконник, и солнце, проливаясь сквозь нее, цветными пятнами танцует на полу. То, что мы привыкли называть «белым», ока­ зывается яркой радугой, спрессованной в узком пространстве. Призма высвобож­ дает цветные лучи из плена. Любовь — это и есть белый цвет на палитре эмоций. Она включает множество чувств, которые мы, из лености и нелюбопытства, упако­ вываем в одно слово. Искусство — это призма, дарующая им свободу ради того, чтобы проследить затем, как они кружатся в танце. Искусство распутывает толстый клубок чувств, и любовь обнажает свой костяк. Но его нельзя ни обмерить, ни зарисовать. Каждый готов подтвердить, что любовь прекрасна и необходима, но нельзя найти согласия в понимании любви. Однажды мне довелось услышать, как спортивный комментатор сказал об одном баскетболисте: «Его движения нельзя уловить. Можно лишь любоваться его танцем». Какой бы возвышенной ни пред­ ставлялась нам любовь, нельзя отказываться даже от самого профанного образа, если он может помочь нам постигнуть ее. Когда-то давно я влюбилась в одного человека, спортсмена и игрока. В конце концов он сделал затяжной прыжок в мою жизнь. Движения любви неуловимы. Она предоставляет нам возможность испол­ нять изысканные ганцы.

Любовь — в это короткое слово мы облекаем необъятное, исполненное мо­ гучей силы понятие, способное менять течение истории, укрощать чудовищ, вдох­ новлять искусство, поддерживать отчаявшихся, превращать свирепых пугал в сенти­ ментальных овечек, утешать порабощенных, делать здоровых больными, прослав­ лять униженных, разжигать скандалы в масштабах целой нации, разорять баронов и приготовлять фарш из королей. Как может помещаться безграничное пространство любви в тесной оболочке из двух слогов? Если мы примем за источник слово, мы

8 ЛЮБОВЬ В ИСТОРИИ

столкнемся с темной, путаной историей, отсылающей нас к санскритскому lubhyati («он желает»). Этимология переносит нас к древнему слову, тяжелому, словно удар сердца. Любовь — это смута, дошедшая из глубины веков, это желание, существо­ вавшее еще до цивилизации, корень, ползущий в темноту дремучих дней.

Мы используем слово «любовь» так неряшливо, что оно может в равной степе­ ни обозначать все и терять всякий смысл. Глагол «любить» — первый, с которым знакомятся студенты, начиная изучать латинское спряжение. Любовь — понятный во всем мире мотив преступления, «Ах, — вздыхаем мы, — он любил! Что ж, этим все объясняется», В самом деле, повсюду — в Европе, в Южной Америке — убийца может рассчитывать на прощение, если будет признано, что на преступление его толкнула «страсть». Любовь, как и правда,— неуязвимый адвокат. Тот, кто первым сказал «любовь вращает землю» (им был некий француз, имени которого мы не знаем), скорее всего, думал не о небесных телах, а о том, что любовь, запуская механизм жизни, управляет сменой поколений. Любовь нам кажется благом, спо­ собным сделать того, кто ее испытывает, лучше. Обычно мы поздравляем друга, если он доверительно сообщает нам о том, что он полюбил.

Нам известно из фольклора, что существует любовный напиток. Ни о чем не подозревающие парни и девушки глотают его — и в мгновение ока лишаются сер­ дец. Подобно другим ядам, любовь имеет множество личин и силу действенную в разной степени. Любовная отрава смешивается из множества ингредиентов, в том числе и весьма пикантных. Тому, кто вкусил любовь, придется апеллировать к своей культуре, религии, эре, к своему полу, воспитанию, поколению и т.д. Хотя мы иног­ да воспринимаем любовь как нечто всегда тождественное, она отнюдь не монотонна

иу нее нет униформы. Как многоцветный батик, любовь фабрикуется по разным выкройкам и из материалов разной яркости. Что думает моя крестница, когда слы­ шит, как ее мать говорит: «Я люблю мороженое «Бен энд Джерри черри Гарсиа»; «Я очень любила моего однокурсника»; «Ты так любишь этот свиуер?»; «Я люблю ле­ том бывать на этом озере»; «Мамочка любит тебя?» Поскольку в этом слове заложе­ но множество смыслов, мы с неуклюжестью то и дело говорим о любви. «Ты меня очень сильно любишь?» — спрашивает ребенок, И мать не ограничивается тем, чтобы просто сказать: «Я люблю тебя»,— глагол, обозначающий безусловную роди­ тельскую любовь, — но поднимает руки, словно приобщаясь к безграничности неба

икак бы обнимая вселенную, а потом отвечает: «Вот так!» Или: «Представь себе что-нибудь очень-очень большое. Теперь увеличь то, что ты представил, вдвое. Так вот, я люблю тебя в сотни раз больше!»

Когда Элизабет Баррет Браунинг писала свой знаменитый сонет «Как я люблю тебя», она не пыталась подсчитать приметы не потому, что ей претил математичес­ кий склад мышления, а потому, что английские поэты всегда старались отыскать свои, индивидуальные знаки любви. Людей, взятых как социум, смущает любовь. Мы смотрим на нее как на нечто неприличное. Все в нас сопротивляется тому, чтобы принять ее. Мы произносим это слово, запинаясь и краснея. Почему мы стыдимся столь прекрасного и естественного чувства? Занимаясь со студентами, я иногда прошу их сочинить стихи о любви. «Будьте точны и ищите свои, индивиду­ альные образы, — говорю я им. — Избегайте клише и избитых выражений». Пред­ лагая это задание, я исхожу отчасти из того, что студентам нужно помочь понять, насколько скованно мы начинаем чувствовать себя, лишь только заходит речь о любви. Любовь составляет главнейшую часть нашей жизни, мы готовы сражаться за нее и погибнуть, но мы избегаем самого слова. Мы думаем о любви и говорим о

ней только уклончиво. И в то же время в нашем распоряжении есть множество глаголов, уточняющих способы, которыми человек может, к примеру, зарезать себе подобное существо; дюжины глаголов, передающих малейшие оттенки ненависти. Для слова «любить» мы имеем лишь жалкую горстку синонимов. Словарь, относя­ щийся к области любви, столь беден, что поэтам приходится выбирать между кли­ ше, непристойностями и эвфемизмами. В этом есть, однако, то преимущество, что фантазия начинает обогащать искусство. Поэты создают свой собственный лекси­ кон. Миссис Браунинг посвящает своему мужу мозаичное панно любви, в котором зашифрована вся гамма ее чувств. Другие влюбленные также старались рассказать о своей любви оригинально. В «Блохе» Джон Донн наблюдает за насекомым, которое сосет кровь из его руки, а затем перелетает на руку его возлюбленной, и радуется тому, что их кровь сольется в желудке блохи.

Да, возлюбленным обычно приходится удовлетворяться сравнениями и коли­ чественными измерениями. «Ты любишь меня больше, чем ее?» — спрашиваем мы. «Будешь ли ты любить меня меньше, если я не поступлю так, как ты хочешь?» Мы боимся столкнуться с любовью лоб в лоб. Она представляется нам чем-то вроде дорожно-транспортного происшествия, жертвой которого становится сердце. Это чувство пугает нас больше, чем жестокость, насилие, ненависть. Нас отталкивает расплывчатость слова. К тому же любовь порождает крайнюю уязвимость. Мы вру­ чаем другим остро отточенные ножи и, глядя на обнаженное лезвие, маним их по­ дойти поближе. Что может быть страшнее?

Если жительницу Древнего Египта перенести на автомобильный завод в Дет­ ройт, она, конечно же, будет совершенно дезориентирована. Все покажется ей не­ обычным: умение так быстро делать стены узорчатыми, наполнять комнату светом, легким касанием плоскости вызывать в помещении легкое дуновение теплого лет­ него бриза или порыв зимнего ветра. Ее изумят телефоны, компьютеры, мода, язык, нравы. Но если она увидит целующуюся в укромном уголкечпарочку — она улыб­ нется. Любовь понятна всем, как призыв музыки, который трудно растолковать, но

вкоторый легко поверить как в нечто загадочное. И мы откликаемся на нее, подоб­ но тому, как находим внутреннее созвучие с творчеством того или иного компози­ тора. Нашу египтянку, предпочитающую птичий клекот систр, и юношу из XX века, поклоняющегося джазу и тяжелому металлу, объединяет страсть к музыке, понятная им обоим. Точно так же происходит и с любовью. Ценности, обычаи, формальности изменились с древних времен, но ее величество Любовь осталась прежней. Все люди двигаются, жестикулируют, одеваются, и мы, глядя на человека

встрогом костюме или в саронге, понимаем, что оба они носят одежды. Любовь

тоже имеет разностильный гардероб, и, хотя одни наряды кажутся нам странными и даже шокирующими, а другие — более привычными, все они часть огромной известной нам фантасмагории. В нашем сердечном пространстве стираются разли­ чия между племенами и эпохами. В этой степи огни всех костров похожи.

Вспомните чувства, которые охватывают вас, когда лифт всей тяжестью надви­ гается на вас, обрывая ваше прощание с любимым человеком. Расставание — это нечто большее, чем сладостная боль, оно тянет вас прочь, разрывая слитое воедино. Оно сводит внутренности, подобно чувству голода; оно пронзает нас. Возможно, поэтому Купидона всегда изображали с колчаном, полным стрел, — любовь порой дает о себе знать болью, прокалывающей грудь. Такая атака благотворна. Естествен­ ная, как роды, любовь редко обнаруживает себя, она нападает на свою жертву врас­ плох. Она то, чему никого нельзя научить. Каждый ребенок заново открывает ее для

10 ЛЮБОВЬ В ИСТОРИИ

себя, каждая пара заново определяет ее законы, каждый, кто становится родителем, заново придумывает ее. Люди ищут ее, словно она — город, затерянный среди голых дюн, город, где наслаждение — высший закон, улицы выложены парчовыми подуш­ ками и солнце никогда не заходит.

Очевидная, знакомая всем, так что же это такое — любовь? Я начала работать над книгой, потому что меня мучили многие вопросы, ответ на которые я надеялась получить. Конечно, кое-что мне казалось совершенно ясным: например, я, как и все, полагала, что понятие «любовь» придумали греки и что представление о роман­ тической любви появилось в средние века. Теперь я понимаю, насколько ошибочно такое мнение. Человечество уже в своем детстве писало о романтической любви. Века сменяли друг друга, а слова и образы оставались прежними. Почему, как только речь заходит о романтической любви, именно они сразу же приходят на ум? Обычаи, культура, вкусы — все меняется, но любовь сама по себе, ее суть постоянна.

«Животное влечение» — так мы иногда называем любовь. После страстного сви­ дания женщины порой называют своего партнера «настоящим животным» и полага­ ют при этом, что их слова звучат как комплимент. Стоит им сказать об этом в лицо партнеру и к тому же шутливо зарычать, как телесное пиршество затевается с новой силой. И действительно, нам есть чему поучиться у животных и в том, что касается романтики. Можно провести множество параллелей. Самец часто дарит самке нечто напоминающее наши обручальные кольца, а «скромность» и «застенчивость» явля­ ются для насекомых, рептилий и птиц такой же козырной картой, как и для людей. В этой книге я иногда буду обращаться к миру животных, хотя и не стану входить во все многообразие деталей: им посвящено другое мое исследование. Мне кажется, что было бы ошибкой с моей стороны повторяться — помещать факты в другой контекст и описывать их другим языком.

В исторической части книги я обращаюсь к Востоку (Египту), откуда дошли до нас самые ранние книги о любви, а затем прослеживаю изменения в восприятии природы любви, происшедшие на древнем и новом Западе. Мне хотелось протянуть идущие из древности ниточки как можно дальше.

Что касается истории любви, то здесь легко увериться, что мы гораздо лучше осведомлены о любовной жизни обеспеченных людей, чем бедняков, тех, кто не имел особого досуга и жил в подвалах и каморках, деля постель с другими обитателя­ ми жалких трущоб. Конечно, они понимали романтику не так, как те счастливчики, им приходилось дорожить временем и уединением. Для бедных самыми благодатны­ ми были первые несколько месяцев после свадьбы — время, когда их уединение никем не нарушалось. К счастью, любовь цветет одинаково и в хижинах и во двор­ цах.

Соблазнительно думать о любви как о прогрессе от неведения к ослепительным озарениям, однако это было бы ошибкой. История любви не похожа на лестницу, по которой можно карабкаться ступенька за ступенькой. Историю человечества нельзя рассматривать как прогулку по стране, как знакомство с городами, когда мы забыва­ ем одно ради другого. Подобно кочевникам, мы, снимаясь с места, берем с собой всю свою поклажу. Мы храним все и помним лишения, горести, радости и веру наших предков. Наша поклажа тяжела. Нам не дано ни с кем разделить груз, и это делает нас людьми. То, как мы любим сейчас, в XX веке, — это не просто эхо современной жизни, это еще и отзвук прошлого.

Начав писать эту книгу, я стала читать исследования о любви и вскоре порази­ лась тому, как мало серьезного сказано на эту тему. Например, в микрофише «Чело­

веческие отношения» (антропологической базе данных ) перечислено более трехсот культур земного шара, на каждую из которых есть выход. Но представления о любви никак не систематизированы. Почему так много написано о любви? Конечно же, причина не в том, что любовь представляется чем-то сугубо личным, бездоказатель­ ным, слишком эмоциональным для серьезного исследователя. Ведь привлекает же их внимание война, ненависть, преступность, предубеждения и тому подобные ма­ терии. Обществоведы останавливаются на негативных чувствах и поступках. Воз­ можно, в сфере изучения любви как таковой они чувствуют себя неловко. Я подчер­ киваю— «любви как таковой», потому что они обращаются к любви, когда она провоцирует нечто — в силу своего несовершенства, в силу корявости, — они пишут о ней, когда становится помехой ее наличие или отсутствие.

Как возникает любовь? Что ею движет? Что она значит в терминах теории эволюции? Что такое психология любви? Отличается ли чем-либо эротическая лю­ бовь от любви без эротики? Кто более наделен от природы способностью любить — мужчина или женщина? Что такое материнская любовь? Как влияет любовь на наше здоровье? Различается ли сексуальное поведение мужчин и женщин? Сущес­ твует ли связь между отсутствием любви и преступностью? Какие химические про­ цессы управляют любовью? Моногамен ли человек от природы? Заложено ли в нас стремление изменять? Что думали о любви наши предки? Существуют ли средства усилить любовь? Любят ли животные? Какие обычаи и странности существуют в сфере любви?

Нам повезло: мы живем на планете, изобилующей растениями и животными; вокруг нас люди. Я часто изумляюсь, как причудлива эволюция всего живого. Но из всей карусели земного мира, из всего таинственного любовь сильнее прочего влечет меня.

ВечноЕ ж е л а н и е :

история любви

Египет.

ВЕЛИКАЯ ЛЮБОВНИЦА. ЦАРИЦА-ЗМЕЯ.

ЛЕОПАТРА — это имя погружает нас в загадочный, невероятный КВосток. Много веков прошло после ее смерти, но она по-прежнему горячит воображение мужчин и будит зависть женщин. Мы вздыхаем при мысли о Елене, похищенной Парисом, — самом воплощении женской красоты, — но мы завидуем Клеопатре по той простой причине, что ей подчинялись многие мужчины, у которых она умела похитить сердце. Она кажется нам возбуждающим напитком во плоти, женщиной, благоухающей чувственностью. Ребенок, живущий в каждом из нас, тайно ждущий чудес, внушает нам веру в ее магическую силу, с помощью которой она околдовывала одного цезаря за другим. Легенда, окутывающая ее, в большей степени говорит о нас, о наших мечтах и грезах, чем об этой удивительной женщине.

Клеопатра родилась в Египте в 69 г. до н.э. Она была дочерью царя Пто-лемея XII, потомка македонского полководца. Кто была ее мать, нам неизвестно, но, судя по тому, что маргинальные браки часто заключались между братьями и сестрами, в жилах Клеопатры текла греческая кровь. Ин­ цест, повторявшийся из поколения в поколение, надламывал род, тогда как для освежения генного фонда и, следовательно, появления здорового по­ томства достаточно было одного чужого вливания. По всей вероятности, женщины из царского рода время от времени беременели от чужаков. Поэ­ тому вряд ли можно опровергнуть предположение, что Клеопатра наследо­ вала от своих предков смесь чисто греческой и другой, пришлой крови.

Поэты и художники создали множество ее портретов, но все они не дошли до нас. Единственное описание, доступное нам, содержится в жиз­ неописании Плутарха, созданном два века спустя после ее смерти. В его основу легли воспоминания тех, кто видел ее. Очевидцы сообщают, что Клеопатра не была красивой, но обладала особым, неповторимым шармом и мелодичным голосом. Во времена правления Клеопатры на египетских монетах чеканили ее портрет, однако вряд ли его можно считать достовер­ ным: ни один художник не осмелился бы оскорбить королеву, которой вряд ли хотелось, чтобы ее подданные имели при себе ее неприукрашенное, ре­ алистическое изображение. Женщина, чей профиль мы видим на монетах,

наделена широким носом с горбинкой, красивыми чертами лица, острым подбородком, большими глазами и выразительным лбом. Смутно угадывае­ мая красота в те далекие дни в той далекой стране была не для слабых сердец.

Что точно было ей присуще, так это стиль. Чарующая и надрывная, Клеопатра являла собой театр одного актера. Шелка и благовония, вуали и драгоценные камни, причудливый грим и изысканные прически, подобо­ страстие рабов, мускулистость танцоров — все это составляло часть зрели­ ща. Когда она хотела произвести особое впечатление на свой народ или на заезжих гостей, она устраивала пышные церемонии на суше и на море, на­ девала роскошные одежды, представляя себя в самом выгодном ракурсе. Она могла привести толпу в возбуждение своими речами, недаром ей при­ писывают авторство некоторых книг, но по большей части подданные ее были неграмотны, и она нуждалась в самовыражении более действенном, чем через слово, и не требовавшем перевода. Она выбрала драматическую телесную иероглифику, молчаливую и понятную. Плутарх повествует, что она отправилась навстречу Антонию в ладье с вызолоченной кормою и пур­ пурными парусами, в одеянии Афродиты (греческой богини любви), в со­ провождении мальчика-купидона с опахалом.

«Посеребренные весла двигались под напев флейты, стройно сочетав­ шийся со свистом свирелей и бряцанием кифар... Подобным же образом и самые красивые рабыни были переодеты нереидами и харитами и стояли кто у кормовых весел, кто у канатов. Дивные благовония восходили из бес­ численных курильниц и растекались по берегам».

Афродита, богиня малоазийского происхождения, отождествлявшаяся иногда с египетской Исидой, почиталась в Тарсе. Легко представить себе, что испытал народ Тарса, увидев свою богиню, приближающуюся к ним в облаке благовоний. Толпы высыпали на берег, чтобы встретить ее и покло­ ниться ей. Это было триумфальное появление. На Антония произвели впе­ чатление пышность и богатство убранства Клеопатры, и он возжелал полу­ чить знак, что их союз предрешен небом.

До нас не дошли свидетельства египтян, что она была властной и уме­ лой правительницей, которую ценил и боготворил народ. Вместо этого мы располагаем мнением римлян, считавших ее искусительницей, погубившей множество великих людей. Это нас не удивляет. Рим ненавидел Клеопатру и был заинтересован в том, чтобы чернить ее образ. В самом деле, един­ ственным способом заставить римских военачальников объединиться про­ тив нее было представить царицу как прекрасную, развратную, коварную колдунью.

В чем тайна ее чар? Судя по всему, чтобы занять трон, она организовала убийство своего родного брата. Было ли у нее много любовников? Извест­ но, что она заставляла мужчин дорого заплатить за одну ночь, проведенную с ней. Ценой ее любви могла стать жизнь. Она была богиней, и мужчина,

познавший ее объятия, становился полубогом. Возможно, она чувствовала необходимость избавляться от опасных и притягательных мужчин, и не ис­ пытывала раскаяния, ибо полагала, что им уготована вечная жизнь. Она правила обширной, пестрой страной, и время, которое она могла отвести для развлечений, было ограничено, однако я сомневаюсь, что она годами жила в воздержании, как полагают некоторые исследователи. Клеопатра была пылкой и нервной, земной и возвышенной.

Клеопатра кажется нам придуманной, нереальной. Стоит напомнить, что и при жизни она порой, скорее, грезилась. Ее враги — римляне мифо­ логизировали ее. Она была для них воплощением зла, тогда как ей хотелось создать образ богини добра. Верила ли она сама в свое божественное проис­ хождение? Она выходила к людям как богиня, но мы не располагаем дан­ ными, чтобы судить о том, какова она была в иной, интимной обстановке. Нам очень мало известно о Клеопатре. Разве только то, что она была ум­ ной, образованной и обожала находиться в центре внимания толпы. Она владела несколькими языками, в том числе и египетской демотикой, на которой говорил простой народ. Один тот факт, что она почитала египетс­ ких богов более, чем греческих, вызывало симпатию у народа. Ее авторству приписывают труды по косметологии, гинекологии, алхимии, а также из­ мерению предметов. Ал-Масуди, историк X века, писал, что она «познала науки, была расположена к философии и имела среди приближенных друзей ученых. Она писала трактаты по медицине, ведовству и другим естественным предметам. Она подписывала книги своим именем, и тру­ ды эти были хорошо известны среди тех, кто слыл знатоками медицины и искусств».

Была ли она сиреной, умевшей завлечь и обмануть? Самой большой ее приманкой был Египет, богатейшее средиземноморское царство, и римля­ не, тосковавшие по господству над миром, нуждались в ее власти, в ее фло­ те, в ее сокровищах. Союз с Египтом имел несомненный военный смысл. Цезарь и Антоний искали власти, а не любви, хотя Клеопатра, возможно, способна была внушить страсть. Антоний и Клеопатра любили друг друга шесть лет. Антоний проводил много времени вдали от нее — в военных походах, во время которых Клеопатра родила ему двух сыновей и дочь. После разгрома при Актии они оба покончили с собой, потому что все было потеряно — империя, власть, богатство, поклонение. Это двойное самоу­ бийство овеяно романтической легендой, гласящей, что они не могли жить друг без друга. Кто знает, быть может, в этом есть доля истины, однако несомненно, что и Антонию и Клеопатре был известен обычай римлян вес­ ти побежденных врагов по улицам города. Их жцало унижение, они были обречены на муки. Клеопатра считала себя бессмертной. Она, мнившая себя воплощением Исиды, могла надеяться на счастье в загробной жизни. Воз­ можно, последние минуты ее жизни и были окрашены страхом и отчаяни­ ем, но все же она тщательно подготовилась к смерти. Нарядившись в вели­