К дыханию (к дыхательной технике)

Взял с дыханием впечатление и ощущение... и тут же, обыкновенно, чтобы сказать слово, сначала влезает мысль, и это сминает взятое в себя ощущение и взятый воздух. А надо, лишь только взял с воздухом ощущение, — отдавать сию же секунду не слово, а звук, какой-то нечленораздельный полупустой, а за ним тогда, как нитка за иголкой, пойдет в этом же тоне, в этой же мелодии и слово.

Вообще, поскольку весь этот путь рассчитан на пробуждение природной силы, первичных ощущений и голоса самого естества человека, — надо не пренебрегать наблюдением за реакцией бессловесных младенцев и животных. Подражая им, можно схватить эту технику — как отдавать абсолютно то, что воспринял — давать тот воздух, какой взял, без изменений.

Вообще, может быть, начинать можно только без слов. Слова тянут сюда размышления, рассудочность и, следовательно, тормозные ощущения.

Дыхание. Пускать по первому влечению

Не один ли это из важнейших ключей к овладению нашими автоматизмами?

Во-первых, это очень близко к нашему старому знакомому «пусть оно», во-вторых, это прямой и простой путь к перевоспитанию своих тормозных рефлексов.

265

В-третьих, здесь полное слияние с дыхательной техникой. Один из актеров, изучая технику психического дыхания, только тогда его понял, когда догадался: «ах, так это, значит, пускать себя без задержки», «по первому разу»?

Лето 1940 года.

Вчера был на американской картине «Большой вальс».

Картина прекрасная, художественная, глубокая, поэтичная, вся пропитанная юной штраусовской музыкой, дурманом красоты и молодости и вечными трагедиями любви.

Нам, людям искусства, она еще ближе, чем другим: в ней всем нам понятная борьба нашего будничного с минутными взлетами красивых фантазий и упоительных восторгов. В картине это: жена Штрауса и прекрасная волшебница-певица, его мечта, его любовь до гробовой доски. Каждого из нас разрывают на две части такие же две силы: реальность и фантазия, что есть и что кажется, жизнь и мечта.

Был очень взволнован картиной. Она добралась до самых моих глубин, она прочистила все засоренные от жизни и быта трубы и пути...

И сегодня — все доходит до меня особенно ощутительно, я всё воспринимаю остро, беспрепятственно. Сегодня я мог бы хорошо играть, репетировать...

Чему учит это? Только тому же, к чему приходил уже много, много раз! Развивай воспринимающий аппарат! Больше всего нам мешает плохое восприятие! Это наш главный враг.

А как развивать? Опять ничего нового: психическое дыхание.

«Вдохновение есть живейшее расположение души к принятию впечатлений и соображению понятий, следственно, и объяснению оных» — Пушкин.

Глава 13 актер и публика Актер должен быть героем

«Война родит героев». В опасности пробуждаются боевые инстинкты, человек делается решительным, сообразительным, рискованным, интуитивным.

То же самое раньше было и в театре. У актера не было режиссерской муштры, не было связывающей формы, но была свобода, полная ответственность и единоборство с публикой. И в актере пробуждался герой.

Военный, лишенный храбрости... вы можете себе представить такого человека? А в наше время в театре актером-героем и не пахнет. Геройство убито дрессировщиком-режиссером. Сейчас в театре только лишь устойчивой посредственности место.

Вот почему гибнет театр. И, конечно, погибнет.

В провинции и теперь (а раньше очень часто) встречаются еще среди общей кучи ремесла такие взлеты вдохновения, что, батюшки мои! — в столице-то я этого за последние десять лет что-то ни разу и не видал.

А попадет этот актер в Москву... поступает в работу к какому-нибудь специалисту знаменитому, и оказывается... бездарностью.

Дело в очень простом. Там он сражался, был героем, а здесь исполнитель установленных режиссером правдоподобных штучек. В провинции он был индивидуальность, он рисковал, а здесь он пешка, и тише воды, ниже травы.

Там, в провинции, каждое его выступление было сражение, бой, а здесь — служба, ремесло.

267