XXIII. О себялюбивой мудрости

Муравей сам по себе существо мудрое, но в саду или огороде он вреден.

Точно так же люди, чрезмерно себялюбивые, вредят обществу. Избери разумную

средину между себялюбием и общественным долгом; будь верен себе настолько,

чтобы не оказаться вероломным в отношении других, в особенности же государя

и родины. Собственная особа -- жалкая цель для человеческих стремлений и

всецело земная. Ибо одна лишь земля прочно стоит на собственном центре,

тогда как все тела, имеющие сродство с небесами, движутся вокруг других тел,

принося им пользу. Привычка все возводить к своей особе более терпима в

монархе, ибо он есть не просто он, но от участи его зависит благоденствие

общества. Однако в подданном монарха или гражданине республики это черта

гнусная. Какое дело ни поручи такому, он его подчинит своим интересам,

которые, разумеется, зачастую не совпадают с интересами его государя или

государства. Поэтому пусть государи и государства ищут себе слуг, не

наделенных своекорыстием, если не хотят, чтобы служба была для них на

последнем месте.

Что особенно пагубно по своим последствиям -- это утрата всякой меры.

Несоразмерно уж и то, что благо слуги ставится выше блага его господина, но

еще хуже, когда собственное ничтожное благо слуга предпочитает величайшему

благу господина. А ведь так именно и поступают дурные чиновники, казначеи,

послы, военачальники и другие вероломные и продажные слуги, пускающие шар по

кривой собственных целей и страстишек на гибель важнейшим предприятиям

господина. При этом извлекаемая ими выгода большей частью под стать их

собственному ничтожеству, тогда как ущерб, коим покупают они эту выгоду,

соразмерен с высоким жребием их господина. Эти крайние себялюбцы готовы

сжечь дом, лишь бы зажарить себе яичницу; и, однако же, такие люди нередко в

почете у своих господ, так как стараются лишь об их удовольствии и

собственной выгоде и ради обеих этих целей готовы пренебречь подлинными

интересами дела.

Себялюбивая мудрость гнусна во всех своих видах. Это мудрость крыс,

покидающих дом, которому суждено завалиться; мудрость лисы, выгоняющей

барсука из вырытой им норы; мудрость крокодила, проливающего слезы, перед

тем как пожрать свою жертву. Заметим, однако же, что те, кого Цицерон,

говоря о Помпее, назвал "sui amantes, sine rivali"^[133], бывают

зачастую несчастны; всем пожертвовав ради себя, они наконец сами становятся

жертвами непостоянства фортуны, которую в себялюбивой мудрости своей думали

пригвоздить к месту.

XXIV. О новшествах

Как детеныши живых существ при рождении уродливы, таковы и все

новшества -- детища времени. Но подобно тому как первый, кто прославит свой

род, обычно превосходит достоинствами большую часть потомков, так и

достоинства первого установления (когда оно хорошо) редко бывают достигнуты

позднейшими порядками. Ибо зло (более свойственное порочной природе

человека) с течением времени усиливается; добро же, как побуждение не столь

естественное, наибольшую силу имеет поначалу. Каждое лекарство есть

новшество; а кто не хочет применять новые средства, должен ждать новых бед.

Ибо время есть величайший из новаторов; и если время в своем течении

изменяет вещи к худшему, а мудрость и совет не станут изменять их к лучшему,

к чему это приведет? Правда, что вошло в обычай, быть может и дурно, зато

ладно пригнано одно к другому; что долго было вместе, пришло между собой как

бы в некое согласие; тогда как новое не так-то легко приспособить: оно хоть

и приносит пользу, но смущает своей новизной. Подобно чужеземцам, оно

вызывает более удивления, нежели любви.

Все это было бы верно, если бы время стояло на месте; но оно, напротив,

движется так быстро, что упрямое пристрастие к раз установленному обычаю

вносит не меньше смуты, чем новшество, и кто чрезмерно чтит старину,

становится в новое время посмешищем. Поэтому хорошо бы людям, вводя

новшества, брать пример с самого времени, которое производит поистине

великие перемены, но исподволь и едва заметно, ибо иначе все новое будет

неожиданным. И всегда новшество одним на руку, а другим на беду; и тот, кому

от него польза, считает его за благо и восхваляет времена; а кому ущерб,

считает за зло и клянет виновника. Не следует также решаться на новые опыты

в государствах, кроме случаев крайней необходимости или очевидной пользы, и

надо непременно удостовериться, что именно преобразования повлекут за собой

перемены, а не жажда перемен служит предлогом к преобразованию. И наконец,

не отвергая вовсе новшеств, все же следует брать их под подозрение. Как

говорит Писание, "остановитесь на путях своих, и рассмотрите, и расспросите

о путях древних, где путь добрый, и идите по нему"^[134].