Глава II

Разделение истории на естественную и гражданскую, включая в последнюю

историю церковную и историю научную. Разделение естественной истории на

историю явлений обычных, явлений исключительных и искусств

История делится на естественную и гражданскую. В естественной истории

рассматриваются явления и факты природы, в гражданской -- деятельность

людей. Божественное начало, вне всякого сомнения, проявляется и в той, и в

другой, но главным образом это относится к гражданской истории; более того,

оно образует свой собственный вид истории, который мы обычно называем

священной, или церковной, историей. В спою очередь роль наук и искусств

представляется нам столь значительной, что мы считаем необходимым выделить

их в особый вид истории, которая, подобно церковной истории, должна, по

нашему мнению, входить в состав истории гражданской. Разделение естественной

истории на три вида мы будем проводить, исходя из состояния и условий самой

природы, которая выступает перед нами в трех видах и развивается как бы по

трем направлениям. Ведь природа или является свободной и развивается своим

обычным, естественным путем, как это имеет место по отношению к небесным

явлениям, животным, растениям и вообще ко всем природным явлениям, или же

под влиянием искажений и косности непокорной материи, под действием мощных

препятствий утрачивает свое естественное состояние (как в случае чудовищ),

или же, наконец, уступает труду и искусству человека, подчиняется его воле и

как бы рождается вновь, как это происходит во всех созданиях рук

человеческих. Поэтому мы и будем делить естественную историю на историю

обычных явлений (generationes), историю исключительных явлений

(praeter-generationes) и историю искусств, которую мы обычно называем также

механической и экспериментальной историей. Первая из этих дисциплин

исследует природу в ее естественном, свободном проявлении, вторая --

отклонения от естественного состояния, третья -- взаимоотношения природы и

человека. Мы с особенным удовольствием рассматриваем историю искусств как

вид естественной истории, потому что глубоко укоренилось ошибочное мнение,

считающее искусство и природу, естественное и искусственное чем-то

совершенно различным, а это убеждение приводит к тому, что исследователи

считают свою задачу полностью выполненной, если они изложили историю

животных, растений и минералов, даже не упомянув об экспериментах в области

механических искусств '^. Результатом этого ошибочного противопоставления

явилась пагубная идея, согласно которой искусство лишь некий придаток

природы, годный только на то, чтобы довести до конца дело, начатое самой

природой, или исправить какие-то возникающие недостатки, или устранить те

или иные препятствия, мешающие ее свободному развитию, но совершенно

неспособный глубоко изменить ее, преобразовать или потрясти до основания.

Такое убеждение заставляет человека слишком поспешно отчаиваться в своих

способностях. В действительности же люди должны проникнуться глубоким

убеждением в том, что искусственное отличается от естественного не формой

или сущностью, а только действующей причиной: ведь вся власть человека над

природой ограничивается властью над движением, т. е. способностью соединять

и разъединять природные тела. Поэтому если имеется возможность сближения или

удаления природных тел, то, соединяя, как говорят, активное с пассивным,

человек может все, если же такой возможности нет, он ничего не может. И если

вещи располагаются в определенном для данного результата порядке, то не

имеет никакого значения, произойдет ли это с участием человека или без его

участия. Иногда золото плавят на огне, иногда же его находят в чистом виде в

золотоносном песке, и здесь его создает сама природа. Точно так же радуга

образуется в небе благодаря прохождению света через влагу облаков, но она же

может возникнуть и здесь, на земле, при прохождении света через рассеянные

водяные пары. Таким образом, всем управляет природа, ей же подчиняются

указанные выше три направления: развитие самой природы, отклонения от ее

естественного развития и искусство (ars), т. е. человек в его отношении к

природе. Поэтому есть все основания включить в естественную историю все эти

три направления, что в значительной мере сделал еще Гай Плиний,

единственный, кто рассматривал естественную историю так, как этого требовало

ее истинное значение; но, включив в нее все эти направления, он излагал их

совсем не так, как следовало, более того, совершенно неправильно.

Из этих трех областей первая более или менее разработана, остальные две

исследованы столь слабо и неудовлетворительно, что их следует отнести к

разряду требующих разработки (desiderata). Ведь не существует ни одного

достаточно аргументированного и полного описания таких явлений природы,

которые бы отклонялись от обычного хода ее развития, будь то какие-то

исключительные создания определенных стран и местностей, или необычные по

времени явления, или же, как говорит Плиний, игра случая (casuum ingenia),

или проявления каких-то неизвестных свойств, или явления, уникальные

(monadica) в своем роде. Я, пожалуй, не стану отрицать, что можно найти

слишком много книг, наполненных всякими баснословными сообщениями,

фантастическими тайнами, беззастенчивым обманом и написанных лишь для

развлечения и удовлетворения пустого любопытства, но серьезной и строгой

систематизации всех чудесных явлений природы, тщательно проверенной и

подробно изложенной, у нас нет, а тем более нет должных попыток отбросить и,

так сказать, публично подвергнуть остракизму получившие распространение

всевозможные лживые измышления и басни. Ведь, судя по тому, как обстоят

сейчас дела, если ложные и фантастические представления относительно явлений

природы закрепятся и -- потому ли, что так велико уважение к древности,

потому .ли, что не хочется вновь исследовать эти явления, потому ли, что

подобные вещи представляются замечательными украшениями речи благодаря тем

сравнениям и аналогиям, которые из них можно извлечь, -- получат

распространение, то потом их уже никогда не искоренить и не исправить.

Целью сочинения такого типа (а этот тип сочинений освещен примером

самого Аристотеля) менее всего будет удовлетворение пустого любопытства, к

чему стремятся чудотворцы и фокусники. Наоборот, такое произведение поставит

перед собой прежде всего две важные и серьезные задачи: первая из них --

исправить ошибочность некоторых аксиом, которые в большинстве своем

основываются на избитых и широко известных примерах; вторая -- найти более

удобный и легкий переход от чудес природы к чудесам искусства. Самое важное

в этом деле -- зорко следить за природой, когда она внезапно отклоняется от

естественного хода своего развития, чтобы в результате таких наблюдений

можно было в любой момент восстановить по своей воле упомянутый ход развития

и заставить природу подчиниться. И я не собираюсь советовать полностью

исключить из этой истории чудесных явлений все суеверные рассказы о

колдовстве, ворожбе, чарах, сновидениях, предсказаниях и тому подобном, если

совершенно точно известно, что соответствующее событие действительно

произошло. Ведь еще неизвестно, в каких случаях и до какой степени то, что

приписывается суеверию, может быть объяснено естественными причинами. И

поэтому мы хотя и считаем, что занятия такого рода деятельностью,

безусловно, заслуживают осуждения, однако уверены, что в результате

внимательного наблюдения и тщательного изучения этих вещей получим отнюдь не

бесполезные знания о них, и не только для того, чтобы должным образом

разобраться в преступлениях людей, обвиняемых в подобного рода деятельности,

но и для того, чтобы глубже проникнуть в тайны самой природы. Следовательно,

нужно без колебания вступать и проникать во все такого рода тайники и

пещеры, если только перед нами стоит одна цель -- исследование истины. Вы,

Ваше Величество, подтвердили правильность этого собственным примером, ибо

обоими прекраснейшими и ясновидящими глазами, глазом религии и глазом

естественной философии, столь мудро и прозорливо проникли в кромешный мрак и

доказали, что нет никого более похожего на солнце, которое, освещая даже

клоаки, остается незапятнанным ^. Однако я хотел бы напомнить о том, что эти

рассказы вместе со всеми суевериями следует излагать отдельно и не смешивать

с рассказом о подлинных и ясных явлениях природы. Что же касается

религиозных рассказов о знамениях и чудесах, то они либо не во всем истинны,

либо вообще не имеют никакого отношения к явлениям природы, а потому не

должны рассматриваться в естественной истории.

Остановимся теперь на истории покоренной и преобразованной природы,

которую мы называем обычно историей искусств. Здесь мне, правда, известны

некоторые работы о земледелии и даже о многих механических искусствах, но

что в этой области самое плохое -- это то, что постоянно остаются без

внимания и игнорируются наиболее известные и распространенные опыты в тех

или иных практических дисциплинах, хотя они дают для познания природы

столько же, если не больше, чем вещи менее распространенные. Ведь считается,

что наука будет чуть ли не осквернена и унижена, если ученые обратятся к

наблюдениям и исследованиям вопросов, относящихся к механике, если только

это не какие-то тайны искусства или же вещи, слывущие весьма редкими и

утонченными. Над этой пустой и высокомерной заносчивостью с полным

основанием смеялся Платон, выведя хвастливого софиста Гиппия, беседующего с

Сократом, честным и глубоким исследователем истины. Когда разговор зашел о

красоте, Сократ в соответствии со своим непринужденным и свободным методом

рассуждения воспользовался примером сначала прекрасной девушки, затем

прекрасной лошади, наконец, прекрасной и великолепно выполненной глиняной

вазы. Возмущенный этим последним примером, Гиппий сказал: "Я бы, конечно, с

негодованием отказался спорить с любым, кто приводит столь низкие и грязные

примеры, если бы меня не удерживали правила вежливости". На что Сократ с

иронией заметил: "Ну конечно, как же ты можешь вынести их, если ты одет в

такое великолепное платье и прекрасные сандалии" '^. Во всяком случае можно,

пожалуй, утверждать наверняка, что великие примеры дают нам не самое лучшее

и не самое надежное знание. Именно об этом не без остроумия говорится в

известном рассказе о философе, который, созерцая звезды на небе, упал в

воду; ведь если бы он посмотрел под ноги, то смог бы увидеть звезды в воде,

но, глядя на небо, он не мог увидеть воды в звездах ^. Точно так же часто

случается, что вещи мелкие и незначительные дают нам больше для познания

великих вещей, чем великие -- для познания малых. Поэтому очень хорошо

заметил Аристотель: "Природа любой вещи лучше всего обнаруживается в ее

мельчайших частях" ". Поэтому природу государства он ищет прежде всего в

семье и в простейших формах социальных связей (мужа и жены, родителей и

детей, господина и раба), которые встречаются в любой хижине. Совершенно

аналогично природу этого великого государства (т. е. Вселенной) и управление

им следует искать как в любом первичном соединении, так и в мельчайших

частях вещей. Пример этого мы видим в том, что известная тайна природы

(считавшаяся величайший) -- способность железа под влиянием магнита

направляться к полюсам -- раскрылась не в больших железных брусках, а всего

лишь в иголках.

Для меня же, если только мое мнение имеет какой-то вес, совершенно

ясно, что история искусств имеет для естественной философии в высшей степени

важное и основополагающее значение. Я имею в виду такую естественную

философию, которая не стремится погрузиться в туман утонченных и возвышенных

спекуляций, но действенно помогает людям в преодолении трудностей и невзгод

их жизни. И она принесет не только непосредственную пользу в данный момент,

соединяя наблюдения разных наук и используя наблюдения одной науки в

интересах других и тем самым получая новые результаты, что неизбежно

происходит тогда, когда наблюдения и выводы различных наук становятся

предметом размышления и исследования одного человека, но и зажжет такой

яркий факел, освещающий путь к дальнейшему исследованию причин сущего и

открытию научных истин, какой еще никогда и нигде не загорался. Ведь подобно

тому как характер какого-нибудь человека познается лучше всего лишь тогда,

когда он приходит в раздражение, и Протей принимает обычно различные обличья

лишь тогда, когда его крепко свяжут, так и природа, если ее раздражить и

потревожить с помощью искусства, раскрывается яснее, чем когда ее

предоставляют самой себе.

Прежде чем покончить с этой частью естественной истории, которую мы

называем механической и экспериментальной историей, необходимо добавить

следующее: нужно включить в изложение этой истории не только собственно

механические, но и практическую часть свободных наук, а также и

многообразные формы практической деятельности, чтобы ничто не было пропущено

из того, что служит развитию человеческого разума. Таково первое разделение

естественной истории.