Xliii. О красоте

Добродетель подобна драгоценному камню, который лучше всего выглядит в

простой оправе; и конечно, добродетель лучше всего проявляется в человеке,

который просто приятен, хотя и неизысканных свойств и который, скорее,

держится с достоинством, чем красив на вид. Так же почти не наблюдается,

чтобы очень красивые люди в других отношениях обладали большими

достоинствами; как будто природа, выпуская их в свет, скорее, была озабочена

тем, чтобы не допустить ошибки, а не тем, чтобы произвести совершенство. И

поэтому они оказываются лишенными недостатков, но не обладают возвышенностью

духа и заботятся, скорее, о манерах, чем о добродетели. Но это не всегда

справедливо: ведь Август Цезарь, Тит Веспасиан, Филипп Красивый Французский,

Эдуард IV Английский, Алкивиад Афинский, Исмаил, шах персидский -- все они

обладали возвышенным и величественным духом и тем не менее были самыми

красивыми людьми своего времени. Что касается самой красоты, то миловидность

ставится выше яркости, а красота и грациозность в движениях -- выше

миловидности.

Эта лучшая часть красоты не может быть выражена в портрете: он не может

передать и красоту живого лица, даже в первых проблесках жизни. Не

существует такой совершенной красоты, у которой не было бы какой-либо

необычности в пропорции. Нельзя сказать, кто был более безумен, Апеллес или

Альбрехт Дюрер, из которых один создавал образы с помощью геометрических

пропорций, а другой -- беря лучшие черты у разных лиц и составляя из них

одно совершенное^[20][5]. Я думаю, что такие портреты

никому не доставят удовольствия, кроме художника, который их нарисовал. Не

то, чтобы я полагал, что художник не может нарисовать лицо более красивое,

чем когда-либо существовавшее в реальной жизни; но тогда ему должна придти

на помощь своего рода удача (как к музыканту, создающему арию), а не

установленные правила. Часто можно наблюдать лица, черты которых, если

рассматривать их одну за другой, не красивы, однако все вместе приятны на

вид. Если справедливо, что основную часть красоты составляет изящество

движений, то, разумеется, неудивительно, что люди в годах кажутся во много

раз приятнее, чем молодые, "pulchrorum autumnus

pulcher"^[20][6]; ведь юные не могут держать себя так

грациозно, как люди в годах, если только не считать, что это возмещается

молодостью и заслуживает снисходительного отношения. Красота подобна летним

плодам, которые легко портятся и не могут долго сохраняться; и по большей

части она делает молодость беспутной, а в старости за это приходится

раскаиваться. Но так же верно и то, что если красота такова, какой ей должно

быть, то она заставляет добродетель сиять, а пороки краснеть.

Xliv. Об уродстве

Уродливые люди обычно сводят счеты с природой; так как природа

причинила им зло, то и они, будучи по большей части (как говорит Священное

Писание) "обойдены любовью", мстят природе. Разумеется, между телом и духом

имеется определенное соответствие, и, где природа ошиблась в одном, она

рискует ошибиться и в другом: "Ubi peccat in uno, periclitatur in altero".

Но поскольку у человека есть право выбора в отношении склада его души,

который не зависит от устройства его тела, то иногда звезды природной

склонности затмеваются солнцем дисциплины и добродетели. Поэтому уродство

лучше считать не признаком злой природы, ибо это может ввести в заблуждение,

а причиной злого нрава, которая редко не имеет последствий. Если у кого-либо

есть что-то в его личности, что вызывает презрение, то у него также есть

постоянное стремление спасти и оградить себя от насмешки. Вследствие этого

все уродливые люди чрезвычайно смелы -- вначале для своей собственной

защиты, так как они открыты для насмешек, а с течением времени -- по

привычке. Их уродство также побуждает их к прилежанию, особенно в том

отношении, что они наблюдают и замечают слабости других, с тем чтобы как-то

им отплатить. Кроме того, их безобразие заглушает ревность по отношению к

ним у тех, кто стоит выше, так как эти люди думают, что могут сколько угодно

презирать их; и это усыпляет их соперников и конкурентов, которые никогда не

верят, что уродливые люди получат повышение, до тех пор, пока не увидят, что

они его уже получили. Так что, строго говоря, для большого ума уродство

составляет даже преимущество для возвышения. В древние времена (а в

некоторых странах и сейчас) правители имели обыкновение оказывать большое

доверие евнухам, потому что те, кто завидуют всем, более угодливы и

почтительны по отношению к одному. И все же они доверяли им, скорее, как

хорошим шпионам и ловким доносчикам, чем как хорошим судьям и чиновникам.

Таково отношение и к уродливым людям. И причина этого та же, ибо если они

сильны духом, то будут стремиться оградить себя от насмешек; а это может

быть сделано либо при помощи добродетели, либо при помощи зла; и поэтому не

следует удивляться тому, что иногда они оказываются великими людьми; такими

были Агесилай, Зангер -- сын Солимана, Эзоп, Гаска -- президент Перу; и

Сократ может также быть назван среди них вместе с другими.