XXXIX. О привычке и воспитании

Люди думают сообразно природным наклонностям, говорят сообразно

познаниям и внушенным мнениям, но поступают они сообразно привычке. Поэтому

верно замечает Макиавелли (хоть и гнусный выбирает при этом пример), что

нельзя доверять ни силе природы, ни силе красноречия, если к ним но

присоединяется еще и привычка. А пример его состоит в том, что для успеха

кровавого заговора не следует полагаться ни на врожденную свирепость, ни на

выражения решимости, но выбирать непременно такого, кто уже однажды обагрил

свои руки кровью^[185]. Правда, Макиавелли не знал ни брата Клемана,

ни Равальяка^[186], ни Жореги, ни Балтазара Жерара^[187]; и

все же его правило остается в силе: ни природа, ни словесные обязательства

не имеют той силы, что привычка. Но только суеверие сделало ныне такие

успехи, что и новички выказывают не меньшую твердость, чем закоренелый

убийца; и даже в кровавом деле обет сделался равносилен привычке. Во всем

прочем привычка царит повсеместно, так что диву даешься, слыша, как люди

уверяют, заверяют, обязуются, громко клянутся, а затем поступают точно так

же, как и раньше, словно все они мертвые истуканы, приводимые в движение

одним лишь механизмом привычки.

Хорошо известно также, к чему ведет тирания обычая^[188].

Индийцы (я разумею здесь касту их мудрецов), обрекши себя в жертву, спокойно

восходят на костер, и даже жены их стремятся быть сожженными вместе с телами

мужей. Юноши древней Спарты, не дрогнув, подвергали себя бичеванию на алтаре

Дианы. Помнится, в начале царствования Елизаветы Английской один осужденный

ирландский мятежник просил наместника, чтобы его удавили не веревкой, но

ивовой лозой, ибо так именно поступали с мятежниками прежде. А в России

бывает, что монахи из покаяния просиживают всю ночь в бочке с водой, покуда

совсем не обледенеют^[189]. Можно привести еще множество примеров

всесильной власти привычки и обычая над телами и душами. И коль скоро обычай

является главным правителем человеческой жизни, то и надлежит все силы

устремить к установлению хороших обычаев.

Привычка всего прочнее, когда берет начало в юные годы; это и называем

мы воспитанием, которое есть в сущности не что иное, как рано сложившиеся

привычки. Смолоду и язык при обучении чужим наречиям послушнее воспроизводит

звуки, и суставы гибче в движениях и упражнениях. А запоздалый ученик уже не

может всего перенять, если только не принадлежит к тем умам, которые не

поддались окостенению, но сохранили восприимчивость и готовность

совершенствоваться; что встречается крайне редко.

Но если такова сила привычки у отдельных людей, еще гораздо

могущественнее сила обычая среди людских масс. Ведь тут человека наставляет

пример, ободряют товарищи, побуждает соревнование и награждает одобрение;

так что сила обычая имеет здесь наиболее благоприятные для себя условия.

Конечно, умножение добродетели в человеческой натуре зависит от хорошего

устройства общества. Ибо республики и хорошие правительства лелеют

добродетель уже созревшую, не оказывая заметного воздействия на ее семена.

Но в том-то и беда, что наиболее действенные средства направлены в наши дни

к целям, наименее желательным.