Мы выбираем вещи, а не время

Джульет Скор напоминает нам, что со времен Второй миро­вой войны производительность в Соединенных Штатах увели­чилась вдвое. «Итак, вопрос вот в чем: что нам делать с этим про­грессом? Мы могли бы сократить количество рабочих часов. Мы могли бы снизить производство до прежних объемов и освобо­дить половину рабочего времени. А можем работать столько же, сколько сейчас, и производить вдвое больше». И вот – говорит Скор, – «мы направили всю силу нашего экономического про­гресса на то, чтобы производить больше вещей. Объем потреб­ления у нас увеличился вдвое, а количество рабочих часов нис­колько не уменьшилось. На деле, количество рабочих часов возросло».

Не все согласны со Скор относительно удлинения рабочего дня. Джон Робинсон, который участвует в проекте университета в Мериленде, исследуя, как американцы используют свое время, заявляет, что «дневники», которые ведут служащие (там за­писывается, как они используют каждую минуту своего трудо­вого дня) в действительности демонстрируют уменьшение коли­чества рабочих часов. Тем не менее Робинсон соглашается, что американцы как никогда раньше «чувствуют» давление нехват­ки времени. Большая часть их возросшего досуга проходит у эк­ранов телевизоров, чтобы впитать еще больше призывов к потреблению.

Как бы то ни было, ощущение постоянной нехватки времени усиливается, усугубляемое более длинным или, во всяком слу­чае, ставящим перед работником более высокие требования ра­бочим днем, а также дополнительной необходимостью тратить время на обслуживание своих вещей и заботу о них. Чем-то при­ходится жертвовать. Для многих американцев это сон. Врачи го­ворят, что более половины американцев спит слишком мало – каждую ночь люди недосыпают в среднем один час. В среднем мы спим на двадцать процентов меньше, чем в 1900 году. И это сказывается на здоровье. То же можно сказать и о нашей посто­янной спешке.

На пороге сердечного приступа

Обследование в Институте Меера Фридмана в Сан-Францис­ко не похоже ни на какой другой из осмотров, проходящих во врачебных кабинетах. Медсестра задает предполагаемым паци­ентам серии вопросов, касающихся их отношения ко времени: Быстро ли вы ходите? Быстро ли вы едите? Часто ли вы делаете два или большее количество дел одновременно? Она отмечает также их физическую реакцию на ее вопросы. «Есть одна вещь, которую вы делаете очень часто, – говорит она одной из интер­вьюируемых, – «это то, что мы называем экспираторный вздох, как будто вы обессилены или даже думать не хотите на тему, о которой я прошу вас поговорить».

Медсестра заносит ответы пациентов таблицу и сообщает им результат, который относит большинство из них к категории, которую Меер Фридман годы назад назвал личностью «типа А». Чем очевиднее, что какой-либо человек относится к «типу А», тем более велика вероятность, что он страдает «синдромом торопли­вости». «Раньше мы называли это также болезнью вечной спешки, – медленно произносит Барт Спарагон, доктор со спокой­ным характером и мягким голосом, который руководит клини­кой Фридмана. – Это похоже на борьбу человека против време­ни».

«Передо мной живо возникает картинка рекламы известного журнала, пишущего о финансовых операциях, – добавляет Спарагон со смиренным выражением лица. – Это фотография муж­чин в костюмах, с портфелями в руках, перепрыгивающих через барьеры с враждебными, напряженными выражениями лиц; при этом авторы рекламы намекали, что если вы купите журнал, то победите в этом забеге. Но когда я смотрю на картинку, я пони­маю, что эти люди бегут по направлению к сердечному присту­пу. Так я спрашиваю: хотите вы победить в этом забеге? »

Параллельно с синдромом торопливости такие бегуны обыч­но страдают «беспричинной враждебностью». Все, что вынуж­дает их снизить темп в погоне за деньгами или другими симво­лами успеха – становится их врагом, все, что встречается на пути, превращается в препятствие, которое нужно преодолеть. «Я думаю, что синдром торопливости – в нашей стране глав­ная причина сердечных приступов, случающихся в молодом возрасте», – объявил однажды Меер Фридман. По его убежде­нию, чем более характерным представителем «типа А» являет­ся человек, тем более велика для него опасность остановки сер­дца.

Конечно, синдром потребительства – не единственная причи­на синдрома торопливости. Но это главная причина. Раздувшие­ся запросы ведут к постоянным усилиям идти в ногу с новейши­ми продуктами, участвовать в соревновании на потребительской арене. Это, в свою очередь, заставляет нас больше работать, что­бы быть в состоянии позволить себе приобрести ту или иную вещь. В окружении такого большого количества вещей, которы­ми мы пользуемся, и в связи с необходимостью больше работать, чтобы приобрести их, наша жизнь начинает проходить в спешке и под давлением. Как говорил один индийский мудрец, «если вы выигрываете крысиные бега, вы все же остаетесь крысой». А в вашем случае, возможно, еще и мертвой.

За последние годы многие ученые пришли к убеждению, что вирусы и другие инфекции делают нас более подверженными сердечным приступам. Их выводы являются результатом изуче­ния вирусов синдрома потребительства. Но если Меер Фридман прав и его теория о личностях «типа А» верна, его сторонникам стоило бы попристальнее приглядеться и к синдрому потребительства тоже.

Глава б