Глава 5

ная съемка или стоп-кадр: и бутылка, которой меня хотели ударить, а только облили водкой, и убегающий этот гад, и почему-то медленно едущая машина. А потом, когда стали говорить, что я пьяный и что сопротивлялся милиции, сразу возникла мысль, что в колонию ни за что не пойду. Но не знал, как это сделать, а когда выяснили, что я условно освобожденный, то сразу решил повеситься. Больше уже ни о чем не думал: ни о судах, ни о милиции. Все закрыла мысль, что в колонию ни за что не пойду, хотя потом, когда уже очнулся после петли, понял, что еще неизвестно, как это все обернется и повеситься всегда успею».

Естественно, что врач «скорой помощи» (он же автор настоящей книги) выяснил, что никаких чрезвычайных причин невозможности вторичного отбывания наказания у этого неудавшегося самоубийцы не было («на зоне отношения были нормальные, и я всегда за себя сумею постоять»), что особых претензий к милиции у него также нет («они свое дело делали, а я, вместо того чтобы уйти или убежать, с учетом моего положения, от этих пьяниц, стал выяснять отношения и довыяс-нялся до нового срока»). В дальнейшей беседе с врачом пациент говорил о том, что «не знаю, как дальше, но сейчас уже вешаться не хочу, а когда привезли в милицию, очень уж сильно не хотел, чтобы снова судили».

Относительная сложность медико-психологической оценки приведенной выше попытки самоубийства состоит в необходимости четкого разграничения психологического смысла совершаемых человеком ауто-агрессивных действий. Что это — протест против несправедливого задержания, тяжелая по возможным последствиям для жизни демонстрация самоубийства с целью избежания наказания или действительный суицид, личностный смысл которого также совпадает с упомянутой выше целью? При этом представляется понятным, что элемент своеобразного протеста, наверное, может присутствовать как составляющая глубинного мотива (возможно, и не всегда осознаваемого) намерения избежать наказания. Но, несмотря на действительную неопределенность последующего наказания, в высказываниях человека совсем не звучат слова о несправедливости и протесте. Поэтому «протестный» характер данного суицида приходится отвергать с самого начала его анализа.

Не касаясь юридической стороны, можно с достаточной определенностью сказать, что правильная квалификация произошедшего с задержанным определяет здесь не просто медико-психологическую оценку этого суицидального феномена, но и конкретные организационно-практические мероприятия. Опасность для жизни избираемого

Субъективное значение суицидального поведения

227

способа самоубийства, приобретающая характер доминирующего переживания мысль-чувство, изменившееся переживание времени говорят не просто об отсутствии в данном случае какой-либо демонстративности, но о весьма существенном сдвиге психофизиологического функционирования человека.

Этот сдвиг обусловлен доминирующей мыслью о невозможности нового осуждения, о необходимости избавления от неизбежного, по его мнению, наказания. Возможно, это обусловлено непроизвольно возникшими или даже неосознаваемыми аналогиями со случившимся в прошлом. Здесь достаточно обоснованно можно говорить о вполне определенном намерении ухода из жизни. Целью же этого неудавшегося самоубийства для самого человека, личностным смыслом суицида выступает именно желание избежания наказания, о чем сам пациент говорит четко и недвусмысленно. Однако именно в подобных случаях адекватная оценка затруднена вполне понятным «ситуационным» видением случившегося тем или иным специалистом (врачи и психологи здесь вовсе не являются исключением). И только сопоставление картины и тяжести суицида, обстоятельств случившегося, оценки суицидентом своих действий с характером психического состояния человека в тот период позволяет понять и дать достаточно адекватное объяснение анализируемому суицидальному (или смежному) явлению. Существенным моментом правильного понимания произошедшего выступает именно оценка личностного смысла самоубийства.

Если изложенный выше вариант личностного смысла самоубийства имеет своей целью добровольное прекращение жизни для избежания возможного наказания, то ниже рассматривается вариант прямо противоположной психологической направленности суицида. В этом случае человек сам хочет уйти из жизни, для того чтобы путем самоубийства наказать себя. Понятно, что здесь агрессия человека на самого себя — это начало и конец смысла данного психического феномена, так как отсутствует элемент призыва, обращенности к окружающим для изменения ситуации, помощи или наказания действительных или мнимых виновников.

Суицид-самонаказание всегда происходит на фоне различной степени сниженного настроения, но далеко не всегда это снижение четко укладывается в клинически очерченное понятие депрессивного синдрома. В этом случае сама диагностика и правильная квалификация подобного аффективного расстройства может иметь в качестве важнейшего диагностического признака оценку личностного смысла суицида. Хотя и здесь, как и в предшествующих вариантах суицидов

228 ГЛАВА 5

с различной психологической направленностью, прямое сопоставление ситуации с самоубийством и связанное с этим «ситуационное» мышление специалиста, анализирующего произошедшее, может затруднить адекватную оценку состояния человека, пытавшегося совершить самоубийство. В подобных случаях только учет всех обстоятельств произошедшего и квалифицированный суицидологический анализ могут помочь в правильной медико-психологической и юридической оценке случившегося.

ПРИМЕР. Тридцатитрехлетняя женщина проживает вместе с мужем и двумя детьми (тринадцатилетним сыном и десятилетней дочерью). В прошлом работала инженером, однако, когда ее производство закрылось, она достаточно успешно включилась в торговый бизнес. Взаимоотношения в семье всегда были очень хорошие, хотя последнее время муж и чувствовал себя несколько ущербным, так как его бизнес не приносил ожидаемых доходов и он был вынужден несколько раз менять характер деятельности. Некоторое время муж вообще не работал, а ухаживал за детьми и вел домашнее хозяйство. На взаимоотношениях в семье это не сказывалось, доходов жены вполне хватало на приемлемый уровень жизни. Со слов жены, они стали жить намного лучше, чем в те времена, когда оба работали инженерами. По поводу тех или иных «успехов» мужа в ведении домашнего хозяйства жена иногда шутила, что он в дальнейшем сможет всегда найти работу «бебиситора и хаусмайе-ра». Однако, с ее слов, всегда щадила его самолюбие («знала еще со студенческих лет, какое оно у него, и понимала, что мужчинам, особенно таким, как он, сейчас даже труднее вписаться в этот чертов рынок»). Со слов жены, с началом перестройки они даже стали ближе друг к другу, хотя «обоим приходилось так вертеться, что вместе были меньше».

Алкоголь в семье употреблялся в самых минимальных дозах по праздникам, вели здоровый образ жизни, муж и дети делали физзарядку и занимались бегом. Жене «хватало бега и зарядок на работе». Однако в последние год-два жена эпизодически, и опять же в минимальных дозах («чисто символически»), стала употреблять алкоголь с партнерами по бизнесу. В один из удачных с точки зрения доходов дней она употребила все такую же минимальную дозу, но достаточно крепкого напитка. Находясь в состоянии легкого алкогольного опьянения и некоторого подъема настроения в связи с удачным ходом коммерческих дел, женщина встретила своего однокурсника, который предложил «отметить» и его успехи в бизнесе. Встреча завершилась интимной близостью. Вернувшись домой, «почувствовала, что произошло что-то ужасное». В первый день вообще не могла найти себе места, потом немного успокоилась.

Субъективное значение суицидального поведения 229

В дальнейшем пыталась как можно больше занять себя на работе и дома. «Через два дня как-то все стало уже забываться, но когда нашла нечаянно в сумочке телефон этого однокурсника, опять начала думать о том, что бы произошло, если бы этот телефон нашел муж. Порвала и выбросила этот телефон, так как уже уходя от того человека, знала, что больше никогда с ним не встретится. Однако страх, что муж может узнать, перешел в какой-то ужас, избавиться от которого уже не могла. Возникла мысль, что станет легче, если сама расскажет мужу о том, что случилось. Рассказала о том, что произошло, мужу, много плакала, умоляла простить ее, ужас исчез, и стало вначале легче».

Однако постепенно появилось и стало нарастать все больше и больше чувство вины перед детьми и мужем. Все это происходило на фоне усиливающегося отчуждения в семье, так как с момента ее признания в измене муж стал общаться с ней только формально, прекратились интимные отношения. Муж стал требовать, чтобы она периодически вновь и вновь просила у него прощения и каялась. Однажды он заставил жену повторить признание в измене в присутствии детей, которые в дальнейшем также стали общаться с матерью чисто формально и во всем, касающемся отношений в семье поддерживали только отца. Женщина на фоне все усиливающегося чувства вины расценивала как совершенно адекватные и изменившееся отношение к ней со стороны мужа и детей, и отдельные мероприятия «карательно-воспитательного» характера. В течение месяца она по-прежнему занималась бизнесом, «для успокоения», по совету знакомой, пыталась принимать небольшие дозы транквилизаторов и нейролептиков, но какого-либо уменьшения чувства вины, как и восстановления обычных отношений в семье, за это время не произошло. «Муж и дети по-прежнему держались на расстоянии».

Продолжая испытывать все усиливающееся чувство вины, женщина «поняла», что не только муж, но и она сама никогда не простит себе того, что произошло. Возникла мысль, что она должна умереть, чтобы наказать себя за разрушение семьи и собственного счастья. «Дети и муж как-то отошли на второй план, а все время думала о том, что надо себя наказать. Хотела сделать так, чтобы они и вообще все окружающие думали, что я просто умерла».

Выбрав специально время, когда муж с детьми уехал на выходные к его родителям, женщина, закрывшись, приняла сразу все находящиеся дома лекарства, составившие несколько смертельных доз, и осталась жива только благодаря счастливой случайности. Соседка сообщила пришедшей ее навестить подруге, что она дома и никуда из квартиры не выходила. Подруга сумела открыть дверь и обнаружила ее

230