Глава 3

Имеется множество свидетельств тому, что и сам писатель не принимал своего заговора всерьез. Даже приведенные выше обстоятельства его самоубийства говорят о том, что сама «неблагоприятная социально-психологическая ситуация» здесь создавалась человеком для осуществления своего так называемого мировоззренческого суицида. Никакой «переворот» не делается силами четырех студентов и в «белых перчатках» (как заметил один из «классиков» политики), да еще в опереточном мундире, надетом на голое (!) тело, и с ватной пробкой, еще до «путча» вставленной в задний проход. Какие-либо сомнения окончательно исчезают, если вспомнить о начале «путча» сразу после окончания произведения, которое сам писатель считает итогом жизни, о прощании с друзьями, приведении в порядок своих дел.

Однако суицид вполне логичен, если рассматривать его как логику жизни и переживаний писателя. Вряд ли здесь, по мнению автора настоящей работы, следует думать и о наличии психического расстройства в его клиническом понимании. Трудно сейчас сказать, что имел в виду знавший писателя японский премьер-министр Сато, когда в день смерти Мисимы прокомментировал его поведение достаточно четко: «Да он просто свихнулся». И хотя в первых объяснениях его самоубийства окружающими в качестве причины суицида нередко фигурировало «сумасшествие», вряд ли все происходившее с ним на протяжении жизни следует расценивать как проявления психической патологии. А своеобразная точка в конце этой, далеко не ординарной жизни никак не может рассматриваться изолированно, вне контекста всей биографии и особенностей творчества писателя.

Самоубийство Юкио Мисимы, как и вся его жизнь,— это своеобразный образец расхождений между общежитейскими и строго клиническими критериями понимания психического расстройства. Нестандартность, особая окрашенность психических переживаний писателя на протяжении всего жизненного пути, безусловно, существенно отличает его от «стандартов» любого (в том числе и японского) образа жизни. Однако (и это специально подчеркивает последняя международная классификация психических расстройств МКБ-10 и законодательство в области психиатрии) диагноз психического расстройства не может основываться только на несогласии гражданина с принятыми в обществе моральными, культурными, политическими и религиозными ценностями. Но описанный выше «военный заговор» и картина самоубийства, рассматриваемые вне контекста развития мировоззрения и характера переживаний человека, действительно выглядят как признаки того, что Мисима «свихнулся». Но как раз здесь и нет расхождений ни с логикой его жизни и творчества, ни с традиционным

Детерминанты суицидального поведения

125

японским менталитетом, включающим знания как этого ритуального самоубийства (известного далеко за пределами Японии), так и обстоятельств, в которых оно может произойти.

Естественно, что этот менталитет включает не только различного рода знания об этом и других суицидах, но и соответствующие переживания, связанные с той или иной ситуацией и отражающие этно-культуральные характеристики суицидента. Условия общественной жизни Японии второй половины XX в. никак не могут воспитывать и культивировать харакири — средневековый традиционный способ самоубийства. Поэтому с точки зрения окружающих поведение и характер самоубийства Мисимы — это не просто анахронизм, но именно «сумасшествие». «Заговор» и суицид писателя выступают как признаки психического расстройства, если только не учитывать динамику его переживаний.

В рамках этих переживаний элементы воспитания самурая, обусловливающие возможность и необходимость добровольного ухода из жизни, заменили у писателя его навязчивые, а в дальнейшем, по-видимому, ставшие уже сверхценными психические образования, связанные со смертью (ее эстетизацией, непосредственной включенностью в жизнь и творчество). Однако эти эмоционально-смысловые образования вряд ли могут быть расценены как проявления психического расстройства. И форма их существования, и само содержание (с учетом этнокультуральных особенностей суицидента) не имеют явных признаков психопатологической симптоматики. Сказанное выше объясняет возможность и необходимость понимания самоубийства знаменитого Юкио Мисимы как своеобразного мировоззренческого суицида, детерминанты которого могут рассматриваться как находящиеся в регистре индивидуально-личностных особенностей самоубийцы.

Это самоубийство не просто оказалось невольным средством повышения внимания к японской литературе, но и создало еще один своеобразный «суицидальный архетип». Конечно, речь не идет в данном случае о простом подражании жизни и смерти писателя. Все происходящее с ним: его жизнь и творчество, да и обстоятельства смерти, — уникальное явление в мировой истории. «Феномен Мисимы» выступает как краевой вариант всех возможных параметров и характеристик человека. И характер его психической жизни (на грани с психическим расстройством), и исключительная продуктивность его разносторонней деятельности — все на пределе человеческих возможностей. И как представитель краевых вариантов психической нормы он принципиально заключал в себе большую суицидальную опасность. А с учетом

126