Глава 8

лизации не оказывал, у врача интересовался только тем, обязательно ли следствие по факту самоубийства.

В психиатрической больнице вел себя упорядоченно, с первых дней и на протяжении всего периода пребывания заявлял, что в дальнейшем «никаких самоубийств не будет, так как теперь следствие обязательно разберется». Извинился перед врачами, что он «вынужден был обмануть, но другого выхода не было». Необходимость обмана была связана с желанием «еще раз» убедить всех, что их преследовали. Вместе с тем сообщил, что за время его нахождения дома после выписки из больницы «ничего из тех кошмаров, что были раньше, не отмечалось». Связывал «отсутствие кошмаров» с тем, что «соседи почти добились своего».

О «преследовании и кознях» соседей при повторной госпитализации говорил только в том случае, если об этом спрашивали врачи, настойчивости (а тем более, назойливости) в приведении соответствующих «фактов» не отмечалось. В первые две-три недели, однако, по-прежнему давал бредовую трактовку очень многим явлениям, отмечавшимся у них в квартире за последние месяц-два перед первой госпитализацией. С его слов, раньше тоже были «факты», но о них догадывалась только жена, а он «не придавал значения и даже не верил, что такое может быть». Бредовой трактовки происходящего на отделении не было. Настроение было ровным, некоторое снижение объяснял фактом его повторной госпитализации. На свидании с дочерью просил не сообщать матери о совершенной им попытке самоубийства, но просил передать, что «теперь во всем разберутся».

Однако на фоне проводимой терапии нейролептиками уже к концу первого месяца повторной госпитализации сам стал говорить врачу о том, что, «наверное, многое мне начало казаться дома, так как поверил жене, которая уже больше года видела только преследование и колдовство». «Даже если приглашали за грибами в лес, то считала, что там могут убить, а обнаружив насыпанный песок или порошок, говорила, что это колдовство. И вообще-то то, что мне казалось раньше,— это какая-то чушь, даже если хотели занять нашу комнату, то зачем ночью приходить к нам». Сожалел о том, что «взбудоражил и милицию, и прокуратуру, и к кому только с этими глупостями не обращался, и сам чуть не повесился, спасибо соседу, что ночью домой приходит».

Понимание болезненного характера имевшихся ранее переживаний, связанных с соседом, становилось все более четким. На свиданиях с женой просил ее «поверить врачам и полечиться, так как многое ей казалось по болезни», разбирал с ней отдельные «факты преследо-

Суицидальное поведение при шизофрении и бредовых расстройствах 423

вания» и даже спорил с ней. Настроение оставалось ровным, суицидальных тенденций не выявлял. Собирался дальше жить в этой же квартире с женой. Вместе с тем допускал, что если и после лечения у жены будут подозрения в отношении соседей, а переубедить ее не удастся, то, возможно, придется поменять квартиру, «хотя это не выход, надо нам с дочерью убеждать ее, чтобы лечилась».

В связи с упорядоченным поведением, отсутствием суицидальных тенденций, критическим отношением к перенесенному психотическому состоянию и связанным с этим бредовым переживаниям, а также пониманием болезни жены и адекватным отношением к этому и реальными планами на будущее спустя два месяца после повторного поступления и совершения суицидальной попытки был выписан на лечение в дневной стационар психоневрологического диспансера.

В приведенном выше наблюдении характер заболевания жены не вызывает особых диагностических сомнений. Другое дело — точное время начала болезни. Его определение затруднено весьма нередким в заболеваниях позднего возраста ретроспективным переносом психотических переживаний на период времени, не относящийся к болезни. При наличии этого психопатологического феномена различного рода воспоминания у заболевших о событиях, ранее бывших фактом обыденной жизни, приобретают иное, связанное с возникшим бредом значение, что может приводить к ошибкам в установлении времени начала болезни. В повседневной клинической практике это не столь уж важно, за исключением ситуаций, связанных с решением вопросов судебно-психиатрической или врачебно-трудовой экспертизы.

В любом случае, наличие у больной хронического бредового расстройства не вызывает сомнений. В рамках диагностики, не связанной с МКБ-10, заболевание может быть диагностировано как инволюционный параноид. Начало заболевания в инволюционном возрасте одновременно с появлением выраженных климактерических расстройств, бытовое содержание бреда преследования и ущерба, участие в формировании бредовых переживаний ситуационных моментов — все это достаточно однозначно говорит в пользу этого диагноза. Даже возникающие по ночам обонятельные галлюцинации носят утрированно бытовой характер. Присоединение к имеющимся бредовым переживаниям бреда колдовства в целом тоже не выходит за рамки преследования, имеющего достаточно конкретную цель — любым способом занять квартиру.

В характере заболевания мужа следует прежде всего отметить, что на протяжении достаточно длительного времени (по крайней мере, свыше года) он живет в условиях постоянного психологического «дав-

424