Ещё одна распространённая защита — отрицание. Мазохистически организованные люди часто демонстрируют своими словами и поведением, что они страдают или что их эксплуатируют, и в то же время могут отрицать, что чувствуют какой-либо особый дис­ комфорт или сомневаются в благих намерениях злоумышленника.

«Уверен, она хочет добра и в душе преследует мои интересы, — как-то заметил один из моих клиентов по поводу начальницы, ко­ торая, очевидно, испытывала к нему неприязнь и унижала перед остальными коллегами.

«Как вы чувствуете себя в связи с тем, как она с вами обраща­ ется?» — спросила я.

«О, я думаю, она пыталась научить меня чему-то важному, — ответил он, — поэтому я поблагодарил её за усилия».

Паттерны отношений в мазохистической психологии

Эммануэль Хаммер (Emmanuel Hammer) любил говорить, что мазохистичный человек — это депрессивный человек, который всё ещё надеется. Он имел в виду, что в этиологии мазохистической личности в противоположность депрессивным состояниям депри­ вация травматической потери, которая привела к депрессивной ре­ акции, не была такой опустошительной, чтобы ребёнок просто от­ казался от мысли, чтобы его любили (см. Berliner, 1958; Bernstein, 1983; Lax, 1977; Salzman, 1962; Spitz, 1953). Многие едва функци­ онирующие родители тем не менее могут встряхнуться и начать действовать, если их ребёнок в опасности или если ему больно. Их дети узнают, что, хотя они в общем чувствуют себя брошен­ ными и, следовательно, никчёмными, если они достаточно стра­ дают, они могут получить какую-то заботу (Thompson, 1959). Для ребёнка любое внимание со стороны родителя может ощущаться более безопасным, чем пренебрежение, и эту идею Вурмсер изло­ жил в книге под заглавием «Мучай меня, но не бросай» (Wurmser, «Torment me but don’t abandon me», 2007).

Я опрашивала одну женщину, которая имела экстраординарный анамнез травм, болезней и неудач. У неё была психологически депрес­ сивная мать. Когда я спросила её о самом раннем воспоминании, она описала такой случай: когда ей было три года, она опрокинула на себя утюг, обожглась и получила редкую порцию материнского уте­

шения. Обычно анамнез мазохистичного человека звучит подобно анамнезу депрессивного, с неоплаканными утратами, критикующи­ ми или проявляющими вину родителями или опекунами, с инвер­ сией ролей, когда ребёнок чувствует ответственность за родителей, со случаями травм и насилия, а также с депрессивными моделями (Dorpat, 1982). И всё же, если внимательно слушать, можно также услышать мотив, что клиент получал отклик от других, когда был погружен глубоко в свои проблемы. В то время как депрессивные люди чувствуют, что вокруг никого для них нет, мазохистичный человек может чувствовать, что если только он достаточно сильно продемонстрирует нужду в сочувствии или заботе, ему не придётся выносить полную эмоциональную покинутость.

Эштен Менакер (Esthen Menaker, напр. 1953) была первой из аналитиков, кто описал истоки мазохизма, лежащие в неразрешён­ ных проблемах зависимости и страхах одиночества. «Пожалуйста, не покидай меня; без тебя я сделаю себе больно» — в этом суть мно­ гих мазохистических коммуникаций, как в примере дочери моего коллеги, которая угрожала разломать все свои игрушки. В интерес­ нейшем исследовательском проекте по психологии женщин, пере­ живших неоднократные и тяжёлые побои, — сотрудники центров по защите женщин от насилия рвут на себе волосы из-за таких женщин, потому что те постоянно возвращаются к партнёрам, которые едва не убивают их, — Энн Расмуссен (Ann Rasmussen, 1988) выяснила, что эти люди, находящиеся в серьёзной опасности, боятся покинутости намного больше, чем боли или даже смерти. Она замечает:

Во время разлуки со своими мучителями большинство субъ­ ектов падали в пропасть такого острого отчаяния, что стано­ вились жертвами большой депрессии и едва могли функциони­ ровать.,. Многие описывали, что были неспособны принимать пищу, выбираться из постели и взаимодействовать с другими. Как сформулировал один из субъектов: «Когда мы были порознь, я не знала, как мне утром встать... моё тело забыло, как есть, каждый кусок камнем лежал в моём желудке». Глубины, до ко­ торых они могли погрузиться в одиночестве, не имели аналогов ни в каких состояниях дистресса, которые они проживали со своими агрессивными партнёрами^.

114 С. 220.

Нередко от мазохистичных пациентов можно слышать, что един­ ственное время, когда родитель эмоционально вкладывался в них, на­ ступало во время наказания. Появление связи между привязанностью и болью в этих обстоятельствах неизбежно. Поддразнивание, такое особое сочетание расположения и жестокости, также может порож­ дать мазохизм (Bemman, 1952). Ребёнок заучивает, что страдание это цена отношений, особенно при чрезмерном, агрессивном или садист­ ском наказании, а дети отчаянно стремятся к отношениям даже боль­ ше, чем к физической безопасности. Жертвы детского насилия обычно интернализируют рационализацию жестокого обращения своих роди­ телей, поскольку они чувствуют, что лучше терпеть побои, чем пре­ небрежение. Ещё один субъект исследования Расмуссен (Rasmussen, 1988) признался:

Уменя было чувство, что я хотела опять стать маленькой. Я хотела быть всё ещё под защитой моей матери. Я хотела, чтобы она меня сейчас же высекла, потому что высечь — это способ заставить людей слушаться и вести себя лучше напе­ ред. Если бы моя мать секла меня больше, я могла бы держать себя вруках"5.

Ещё один аспект анамнеза многих людей, чьи личности ста­ ли мазохистически структурированными, состоит в том, что они получали мощное вознаграждение за доблестное терпение страда­ ний. Одна женщина, которую я знаю, в возрасте 15 лет потеряла свою мать из-за рака кишечника. Её мать умирала в течение не­ скольких месяцев, живя дома и увядая в нарастающем коматозном состоянии, страдая от недержания физиологических отправлений. Её дочь взяла на себя роль сиделки, меняла повязки на её колостоме, каждый день стирала кровавые простыни и поворачивала тело матери, чтобы предотвратить появление пролежней. Её бабушка, мать её матери, глубоко тронутая такой самоотверженностью, рас­ сыпалась в льстивых эпитетах о том, какой мужественной и альтру­ истичной была её внучка, как Господь, должно быть, улыбнулся ей, как безропотно она отказалась от нормальных подростковых инте­ ресов, чтобы ухаживать за своей умирающей мамой. Всё это было правдой, но долгосрочный эффект таких подкреплений самопо-

115 С. 223.

жертвования и такого недостатка поощрения в том, чтобы уделить немного времени своим собственным потребностям, настроило её на мазохистическую жизнь: она справлялась с каждой последую­ щей трудностью в развитии, пытаясь продемонстрировать свою ще­ дрость и выдержку. Окружающие реагировали на неё как на нуд­ ную ханжу, а её повторные попытки нянчиться с ними вызывали лишь раздражение.

В своих повседневных отношениях саморазрушающие люди имеют тенденцию подбирать друзей по методу «горе да беда друг без друга никуда», и, если они принадлежат к разновидности моральных мазохистичных страдальцев, они тяготеют к тем, кто ценит их чувство несправедливости. Они также склонны — и перенёсшие побои парт­ нёры тому самый яркий пример — воссоздавать отношения, в кото­ рых к ним проявляют бесчувствие или даже садизм. Некоторые садомазохистические привязанности, видимо, являются результатом того, что саморазрушающий человек выбрал партнёра с уже существовав­ шей склонностью к насилию; в других случаях похоже, будто человек, который терпит жестокое обращение, соединился с вполне добрым партнёром и умудрился пробудить в нём самые худшие стороны.

Найдз (Nydes, 1963) высказываламнение (сравните с Вак, 1946), что люди с мазохистическим складом личности имеют определённые общие черты с параноидными людьми и что некоторые циклически колеблются между мазохистической и параноидной ориентацией. Исток этой близости в их общем настрое на угрозу. И параноидные, и саморазрушающие люди постоянно чувствуют опасность напа­ дения на их самооценку, безопасность и физическое благополучие. Параноидное решение перед лицом этой тревоги — это нечто вроде «Я нападу на тебя прежде, чем ты нападёшь на меня», — в то время как мазохистический ответ — «Я нападу на себя первой, чтобы тебе не пришлось этого делать». И мазохистичные, и параноидные люди бессознательно озабочены отношениями между властью и любовью. Параноидный человек жертвует любовью ради чувства власти; мазохистичный делает ровно наоборот. Эти разные решения, особенно на пограничном уровне организации личности, могут представлять сменяющие друг друга состояния Я, оставляя терапевта в замеша­ тельстве относительно того, понимать ли пациента как испуганную жертву или как угрожающего антагониста.

Мазохистическая динамика может проникать в сексуальную жизнь человека с саморазрушающей личностью (Kernberg, 1988),