детей; они чувствуют вину за то, что предъявляют нормальные тре­ бования, и начинают верить, что их потребности изнуряют и исто­ щают окружающих. В общем, чем раньше детям случилось ощущать зависимость от человека в глубокой депрессии, тем глубже их эмо­ циональные лишения.

Таким образом, множество различных путей может привести к депрессивному приспособлению. Как любящие, так и полные не­ нависти семьи могут взрастить депрессивную динамику как резуль­ тат бесконечно разнообразных комбинаций утраты и недостаточной психологической проработки этой утраты. В обществе, где взрос­ лые не уделяют достаточно времени тому, чтобы чутко выслушать заботы детей, где люди сделали переезды рутинным явлением, где часты разрывы семей и где болезненные эмоции игнорируют, пото­ му что им можно противодействовать таблетками, не удивительно, что показатели депрессии и суицида у молодёжи взлетели к небу, что стали популярны контрдепрессивные компульсии вроде зло­ употребления препаратами, ожирения и азартных игр, что мы видим взрыв популярных движений, в которых открывают заново «поте­ рянного ребёнка» или «внутреннего ребёнка», и что люди так актив­ но ищут группы самопомощи, которые снижают чувство изоляции и вины. Человеческие существа, по-видимому, не были созданы для того, чтобы справляться с таким количеством нестабильности в от­ ношениях, которая существует в современной жизни.

Депрессивное Я

Люди с интроективной депрессивной психологией считают, что в глубине они плохие. Они сокрушаются по поводу своей жадно­ сти, эгоистичности, склонности к соперничеству, тщеславия, гордо­ сти, гнева, зависти, похоти. Они считают все эти нормальные аспек­ ты опыта извращёнными и опасными. Они беспокоятся, что они внутренне деструктивны. Эти тревоги могут принимать более или менее оральный тон («Я боюсь, что мой голод разрушит окружаю­ щих»), или тон анального уровня («Моё бунтарство и садизм опас­ ны»), или более эдипальное измерение («Мои желания соревно­ ваться за любовь — это зло»).

Депрессивные люди вынесли из своего опыта переживания не­ оплаканной утраты убеждение, будто что-то в них самих отвратило

от них этот объект. Тот факт, что они чувствовали себя отвержен­ ными, был превращён в бессознательное убеждение, будто они за­ служили отвержение, что оно было спровоцировано их ошибками и что будущее отвержение неизбежно, если кто-либо узнает их близ­ ко. Они очень сильно стараются быть «хорошими», но боятся выста­ вить себя грешниками и сбросить себя со счетов как недостойных. Одна из моих пациенток в какой-то момент пришла к убеждению, что я откажусь работать с ней после того, как услышу о её детском желании смерти её младшему сиблингу. Она, как многие клиенты продвинутой психотерапии сегодня, знала на сознательном уровне, что такие желания являются ожидаемой частью психологии сме­ щённого ребёнка, и всё же в глубине своих переживаний она всё ещё ожидала порицания.

Вина интроективно депрессивного человека временами быва­ ет неизмеримой. Иногда вина является просто частью нашей чело­ вечности и соответствует нашей сложной и не совсем благодушной природе, но депрессивная вина имеет характерное поразительное самомнение. Для человека с психотической депрессией она может проявляться в убеждении, что из-за его греховности случилась не­ кая катастрофа. Отделения полиции уже привыкли к бредовым де­ прессивным людям, которые звонят, чтобы принять ответствен­ ность за широко опубликованные преступления, которые они никак не могли совершить. Но даже у открытых высокофункциональных взрослых с депрессивной структурой характера во время психоте­ рапии появляются похожие идеи. В основе их, пожалуй, лежит еди­ ная тема: «Со мной происходят плохие вещи, потому что я их заслу­ живаю». Интроективные депрессивные клиенты даже могут иметь парадоксальную самооценку, основанную на грандиозной идее, что «больше нет таких плохих людей как я».

Они могут быть очень ранимыми из-за своей готовности пове­ рить в самое худшее о самих себе. Критика может опустошить их; в любом сообщении, которое включает упоминание их недостат­ ков, они склонны слышать лишь негативную часть коммуникации. Когда критика имеет конструктивную направленность, как, напри­ мер, аттестация или оценка результатов работы, они могут чувство­ вать себя настолько незащищёнными и уязвлёнными, что упускают или преуменьшают значение прозвучавшей похвалы. Если же они подвергаются по-настоящему подлым нападкам, они неспособны за зёрнами правды в содержании разглядеть тот факт, что никто не

заслуживает оскорбительного обращения, независимо от того, на­ сколько обоснованы претенезии обидчика.

Интроективно депрессивные люди часто справляются со сво­ ей бессознательной динамикой, помогая другим, в филантропиче­ ской деятельности, либо внося вклад в социальный прогресс, что оказывает эффект, противодействующий их чувству вины. Один из великих парадоксов жизни в том, что, похоже, именно самые понастоящему великодушные люди наиболее уязвимы перед чувством смертельной неполноценности. Многие люди с депрессивной струк­ турой личности способны сохранять стабильную самооценку и из­ бегать депрессивных эпизодов, совершая добрые поступки. В ис­ следовании характерологического альтруизма (McWilliams, 1984) я обнаружила, что единственные моменты, когда мои милосердные субъекты проживали депрессию, случались, когда обстоятельства делали временно невозможным для них продолжать их филантро­ пическую деятельность.

Психотерапевты, как было отмечено ранее, часто обладают значительной интроективной динамикой. Они ищут возможно­ сти помогать другим, чтобы их бессознательные тревоги по пово­ ду собственной деструктивности оставались под контролем. По­ скольку трудно помогать людям психологически, по крайней мере так быстро, как нам всем хотелось бы, и поскольку мы неизбежно причиняем пациентам временную боль ради их роста или просто

врезультате наших ошибок, среди начинающих терапевтов распро­ странены чувство преувеличенной ответственности и непропорци­ ональная самокритика. Супервизоры могут подтвердить, насколько часто такая динамика их учеников встаёт на пути обучения ремеслу. Одна из моих депрессивных пациенток, психотерапевт, реагирова­ ла на любую неудачу с клиентом, особенно если это провоцировало

вней негативные чувства, поиском собственной роли в этой пробле­ ме — настолько, что она игнорировала возможность что-либо узнать об обычных превратностях работы с конкретным типом клиентов. Факт того, что терапия — это обоюдный процесс, в котором интер­ субъектность является данностью, был превращён ею в стремление к самоочищению и страх, что она неким образом фундаментально не подходит для помощи людям.

Между прочим, я думаю, что процесс обучения терапевта во­ обще способен провоцировать депрессию, даже если у человека нет мощной интроективной и анаклитической динамики. В моей учеб­

ной программе я заметила, что большинство студентов проходят че­ рез депрессивный период примерно на втором году. Обучение сту­ дентов может оказаться плодородной почвой для дистимических реакций, поскольку содержит всё худшее из их взрослых и дет­ ских ролей (ожидается, что человек должен быть ответственным, автономным и оригинальным, но он не имеет власти; он зависим от «старших товарищей» в своей области, в то же время не имея сопутствующей защиты и комфорта). Обучение психотерапии до­ полнительно обнажает тот факт, что изучение искусства очень от­ личается от освоения предметного содержания. Студенты, которые приходят в нашу программу, будучи звёздами в своих предыдущих ролях, находят переход к самоэкспозиции и критической обратной связи в отношении их работы эмоционально изматывающим.

Пока что я говорила преимущественно об интроективном де­ прессивном Я. Анаклитически депрессивные люди ощущают себя не настолько активно плохими; они видят себя хронически неадек­ ватными и тоскующими, но обречёнными на жизнь в разочарова­ нии. Они скорее страдают от стыда (поскольку никто их не жела­ ет), чем реагируют виной на то, что они получают любовь, которой не заслуживают. Они могут рассматривать своё стремление к бли­ зости без ненависти к себе, но всё же считать его тщетным. Они мо­ гут пытаться уговорить терапевта разделить с ними взгляд, что «вся жизнь дерьмо, а потом ты умираешь», поскольку всё, что могло бы быть лучше этого, в их будущем отсутствует, и они бы почувствова­ ли невыносимую зависть, если бы представили другие возможно­ сти. Одна из моих пациенток сказала мне, что не может вынести мою тенденцию формулировать проблемы как задачи, которые можно решить; максимальное её приближение к чувству связи со своими друзьями и родственниками происходило по принципу «несчастья любят компанию» в оплакивании того, как судьба обошлась с ними. Любые усилия изменить то, что предначертано, угрожало сладости их взаимного оплакивания.

Женщины, видимо, имеют больший риск депрессивных решений эмоциональных проблем, чем мужчины. В 1970-х и 1980-х годах тео­ ретики феминизма (например, Chodorow, 1978,1989; Gilligan, 1982; J. В. Miller, 1984; Surrey, 1985) объясняли этот феномен тем фак­ том, что в большинстве семей основной опекун женского пола. Дети мужского пола со временем приобретают чувство половой принад­ лежности из ощущения отличия от матери, а женского пола — от