II.21. Мирской град: творение и разрушение

…

2.

Чем же таким особенным отличалось христианское общество от предшествовавшего ему традиционного? Откуда взялись поразительные творческие возможности, позволившие за сравнительно недолгий исторический срок полностью преобразо­вать стиль жизни человека и облик планеты? А разница, в сущности, заключалась в том, что в мире возникла свободная человеческая личность. Свободная от «дурной бесконечности» бытия, разложенного по полочкам, и норм поведения, расписанных до мелочей (вспомним терзания Гамлета, разрываемого между освященной веками обязанностью мстить и протестом души, почувствовавшей простор свободы).

В традиционном обществе человек фактически не обладает личностью и свободой, его бытие регламентировано, его действия как бы заранее предопределены, по­этому и течение временя иллюзорно. С утверждением же в мире христианского мировоззрения появилось понятие ультимативной человеческой свободы, резко раз­двинулся горизонт истории, мир людей ощутил смысл и вкус движения времени.

Но одновременно появляется и возможность злоупотребления свободой, возни­кает горизонт «второго грехопадения» как альтернативного конца истории. Чело­век рискует потеряться в прелести своего могущества, став на поверку тенью собственного бытия. Так же, как и сама свобода способна деградировать до эгоистического своеволия, универсального «бес-предела».

Отсчет времени современной эпохи начинается где-то с периода разделения Церквей, обособления европейского Востока и Запада, крестовых походов, географических открытий... В недрах западноевропейской культуры постепенно зреет «ал­химическое зерно» — идеология гуманизма, которая несет идею гегемонии светско­го общества (а в конечном счете и идею атеизма), поскольку человек, а не Бог ста­новится умозрительным центром вселенной.

Гуманизм реализует свое содержание в ряде достаточно противоречивых явлений: в процессах секуляризации, индивидуализме, развитии искусств, науки и тех­ники... Человек, осознав в какой-то момент, что «знание — это сила», почувствовал себя хозяином мира. В итоге произошел мощный социальный и интеллектуальный взрыв, выброс колоссальной творческой энергии, позволившей построить современ­ное нам богатое и технически развитое общество, реализовав для части населения планеты своеобразный «позолоченный век». А затем случилось то, что случилось.

Успех процесса покорения природы постепенно начал оборачиваться неприглядной, «обратной» стороной: внутренним покорением человека природой, тоталь­ной материализацией его бытия и устремлений. Вот на этом-то мелководье (я имею в виду вымывание христианского сознания, его перманентное обмирщение) зароди­лись и пышно разрослись упоминавшиеся выше «великие идеологии» XX века.

Здесь же, по-видимому, кроются и темные истоки глубинной трансмутации со­временного мира, генезиса экономизма как главенствующей идеологии времени. Подобная форма сознания утверждается в роли своеобразной псевдорелигии, воз­рожденного культа золотого тельца, а универсализируясь, вовлекает в сферу своего действия и разноликие модернизированные сообщества, тщится охватить буквально все сферы человеческого бытия.

3.

Мир христианской культуры рассекают два глубоких шрама. Во-первых, схизма: раскол на западноевропейскую констелляцию и мир восточного христианства. Во-вторых, — галактика «большого Модерна» состоит из двух самостоятельных сегментов: эпохи Средневековья (весьма спорны границы этого периода) и эпохи Нового времени (собственно «модерна»). Хотя существует и более распространен­ное прочтение истории: средневековье, ренессанс, реформация, просвещение...

Более-менее общепринятое понимание Нового времени относит его начало приблизительно к XVI-XVII веку, именно в этот период утверждаются привычный для нас образ мироустройства, стиль мышления, система властных отношений, способ организации хозяйственной жизни. Европейская, христианская цивилизация, пере­плавленная в тигле Нового времени, создала целостную систему общественных ме­ханизмов: политических, экономических, идеологических, хорошо приспособленных к ее духовному своеобразию, целям и культурным горизонтам.

Но в глубине всей этой гигантской конструкции постепенно прорастало зерно антропоцентризма, несущее в себе зародыш иного мира, в котором индивид властен претендовать на полную суверенность и персональный космос, выпуская в мир, слов­но джинна из бутылки, буйство воль и зачатки войны всех против всех. А тяга к универсальному единству вещей начала вырождаться в искусственную тотальность, реализуемую посредством той или иной формы насилия. В итоге XX век стал вре­менем каскада социальных революций, давая жизнь предрассветным утопиям и хи­мерам заката.

Национально-государственный тип международных отношений, демократическая форма управления обществом, индустриальная экономика и даже такой ее, ка­залось бы, нерушимый ингредиент, как частная собственность, — все эти институты переживают сейчас глубокий кризис, порождая нечто качественно иное. Их время подошло к своему логическому концу, запас прочности исчерпался. Начала прори­совываться какая-то новая историческая перспектива, забрезжила заря социального Постмодерна, для которого нет еще адекватного названия, фундаментального опре­деления и который для нас пока просто — Новый мир. Странным образом вся эта смена декораций на историческом пути человечества почти совпадает с приближа­ющимся рубежом тысячелетий...

4.

Уяснение физических, социальных и культурных границ современной эпохи является, по сути, доминантой общественной мысли наших дней. Об этом - особенно об экологической компоненте кризиса - много говорилось в докладах извест­ному Римскому клубу, в материалах комиссии Г. X. Брунтланд, на Экологическом форуме в Рио-де-Жанейро (1992 г.) ... Тема достаточно избита, однако, как всякая банальность, содержит в себе нечто основательное и трудно опровергаемое.

Помимо биосферных неурядиц, серьезное нестроение на планете - проблема бедности. Цифры, характеризующие остроту положения, уже приводились выше. Поразительно, но с развитием и усложнением экономики разрыв между Севером и Югом не уменьшается, а растет. В некоторых же районах мира наблюдается про­цесс прямой деградации общества, сопровождающийся абсолютным ухудшением условий жизни. Складывается ситуация, когда история двух социальных полюсов движется как бы в противоположных направлениях.

Следующая драматичная коллизия - развитие в недрах современной эконо­мики колоссального потенциала чисто спекулятивных и даже деструктивных тен­денций... Сейчас возникают формы экономической жизни, которые либо не суще­ствовали ранее, либо занимали в прежней реальности маргинальные позиции или были попросту исключены из легального контекста. Это прежде всего разнообраз­ные флуктуации финансовой неоэкономики, а также выстраивание комплексной изощренной «индустрии порока», получающей доход за счет тех или иных форм «взлома» цивилизации.

Христианское общество с определенным подозрением относилось к денежному обращению, особенно к ссудному проценту, который был прямо запрещен в Библии. Доминирующей формой деятельности в эпоху Нового времени стала конструктивная, индустриальная экономика, по отношению к которой финансовая носила все-таки дополнительный характер. А сейчас наблюдается совершенно иная картина — виртуальная финансовая неоэкономика существенно перехлестывает объемы эконо­мики реальной и начинает ее «проедать».

В ряде ситуаций промышленное производство, являясь заложником финансовых обстоятельств, постепенно переходит под «косвенное управление» банковских н финансовых групп, достаточно своеобразно понимающих смысл хозяйственной де­ятельности, обладающих собственным экономическим менталитетом и целеполаганием. Параллельно происходит нечто вроде плавной девальвации прав отдельного собственника на свободное распоряжение имуществом, имеет место как бы расщеп­ление властных полномочий между ним и кредитно-финансовым оператором. При этом финансовая неоэкономика все больше концентрирует в своей сфере энергию цивилизации, ее интеллектуальные, творческие потенции, научно-технические и ма­териальные ресурсы. В результате, если сейчас, в конце XX века произвести тща­тельный анализ внутреннего содержания валового продукта мира, структуры гло­бального долга, совокупного объема разнообразных финансовых операций, а затем попытаться соотнести между собой выявленные параметры «номинальной» и «ре­альной» активности, то, не исключено, получится нечто аналогичное алармистскому докладу Медоузов о пределах роста, но уже в финансово-экономической области...

С другой стороны, распечатывание запретных видов деятельности, разъятие хо­зяйственной плоти в ходе деконструкции культуры, общества и цивилизации Модерна способно породить самостоятельную трофейную экономику. Иначе говоря, в усло­виях моральной коррупции происходит эксплуатация механизмов сверхпотребле­ния, не сбалансированного превосходящим или хотя бы адекватным по объему кон­структивным производством. Эдакий «авто-колониализм» расхищения и проедания ресурсов, созданных человечеством и принадлежащих не только настоящим, но и, как это ни тривиально прозвучит, — будущим поколениям жителей Земли. К категории «экономического инцеста» можно отнести также своеобразную индустриализацию ряда криминальных и прямо деструктивных способов извлечения прибыли.

Это, прежде всего поставленные на поток производство и распространение нар­котиков, рэкет и «коммерческий «терроризм», казнокрадство и взяточничество, хище­ния и скупка краденого, контрабанда, включая нелегальный оружейный бизнес и захоронение высокотоксичных отходов, биржевые и компьютерные аферы, торговля людьми и их органами, нелегальная иммиграция и сопутствующая ей теневая сверхэксплуатация, производство и распространение фальшивых денег, перекачивание и отмывание грязных денег и т.д. Симптоматично, что некоторые из видов деятельности, в сущности той же природы (откровенные финансовые спекуляции, игорный бизнес, массовая реклама престижного потребления, распространение порнографии и неко­торое другие виды «индустрии порока»), расположены в легальной сфере, а их коммерческий результат включается в подсчет ВВП соответствующей страны.

Эффект от разрастания, усложнения и диверсификации подобного извращен­ного параэкономического «базиса» начинает все сильнее сказываться на «большом социуме», подрывая его конструктивный характер, вызывая многочисленные моральные и материальные деформации, ведя к внутреннему перерождению общества. Одновременно в результате воздействия тех же деструктивных процессов и тенден­ций на «обочине цивилизации» зреет новая и весьма непривычная форма социаль­ной организации.

6.

…Таким образом, вместо первоначального проекта гармоничного расширения соборной Ойкумены на планете (при молчаливом признании большинством сторон примата ценностей мира сего) было построено подобие иерархичной, многоступенчатой башни - здание современной синтетической цивилизации, изъясняющейся по-прежнему с позиции силы, но уже на языке рыночной экономики. Порожденный кризисом идентичности — на этот раз самого человека Нового времени, — эклектичный экономический универсум равно безразличен к культурным ценностям и основополагающим постулатам включенных в его орбиту сообществ. И он же полагает себя квинтэссенцией истории! Уверенно претендуя на обладание новым универсальным языком, объединяющим мысли и действия миллиардов жителей планеты, этот колосс может, однако, оказаться подобием безъязыкого Голема и в одночасье погрести под своими обломками могучую цивилизацию...

7.

А как же Россия? Как влияют на нее все эти сюжеты? Кажется, непосредствен­ная близость драматичных событий, охвативших страну за последние семь-десять лет, во многом просто заслонили от нас и внешний мир, и непростые процессы, в нем разворачивающиеся. Живя своим, достаточно напряженным настоящим, мы ут­ратили ощущение дальних горизонтов истории. А ведь не исключено, что корень российских бед, их кощеева игла — расцвет таких характерных явлений, как, на­пример, финансово-криминальный синтез, — тесно связаны с универсальным кри­зисом цивилизации. Что если аналогичные причины — присутствие страны в кон­тексте постмодернизации — во многом повлияли на логику событий, происходя­щих в России, в том числе на протяжении последнего десятилетия?

Тема эта слишком обширна и болезненна, чтобы затрагивать ее походя. Отмечу лишь, что спектр альтернатив Миру Модерна не так уж велик. Россия, как иной (нежели Третий мир) оппонент западноевропейской цивилизации, несет в себе другую; христианскую историческую позицию, которая могла бы оказаться немаловажной при поиске позитивного выхода из того цивилизационного тупика, куда, кажется, идет мир. Ведь восточнохристианская, православная культура содержит свой, оригинальный ал­горитм строительства Глобального Града, создав собственный тип взаимоотношений с универсумом. В отличие от общества западноевропейского здесь присутствует и более насторожённое, и менее формализованное отношение к миру.

Истоки данного мировоззрения, по-видимому, кроются в преимущественно апафатическом характере православного богословия. Иначе говоря, в небесно-земной симфонии превалируют уникальные, личностные взаимоотношения между человеком, и Богом, которые не исчерпываются их формальным описанием. Но этот же тип со­знания, являясь универсальным, последовательно вторгается и в отношения с миром и его реалиями. Подобная цивилизация менее ориентирована на методичное обустрой­ство «дольней тверди», зато более внимательна к внутренним, тихим угрозам жизни.

Как же это актуально! Влияние развитой православной социальной доктрины в условиях фундаментального кризиса привычного образа бытия, надвигающейся на цивилизацию «культуры смерти» (по определению папы Иоанна Павла II) было бы трудно переоценить. Сейчас, как никогда, второе дыхание христианской культу­ры востребовано временем. Но если обратить взоры на реальную Россию 97-го года, то... пробирает озноб. Вместо провозглашенного еще совсем недавно прорыва к «об­щечеловеческой цивилизации», «благословенному времени мира без оружия и войн», над Россией нависла тень темных веков отлучения от истории.

8.

Мир людей является сложным организмом, развивающимся по своим внутренним законам. История - синергийный процесс самоорганизации человеческого сообщества во времени и пространстве. В своем становлении она проходит сквозь череду базовых состояний: исторических эпох (при рассмотрении диахрониого, временного аспекта) или цивилизаций (при синхронном, пространственном анализе системы).

Эти эпохи: Протоистория (аморфное состояние), Древний мир (процесс интег­рации системы), Великие империи (гомеостаз закрытой системы), Средневековый мир (кризисное состояние, при котором система распадается на сообщество «коллек­тивных субъектов»), эпоха Нового времени (период становления открытой системы) и, наконец, наиболее интересное состояние: новый порядок, т.е. существование обще­ства в виде устойчивой, но неравновесной - диссипативной - структуры (Новый мир или Мир Игры). Как видим, у человечества есть свои «шесть дней творенья».

Параллельно в истории соприсутствует и особое, «ночное» состояние - последо­вательного разрушения системы (Мир Распада), т.е. своеобразный код антиистории.

Смены эпох сопровождаются хаотизацией социума, периодами смуты, нередко занимающими продолжительное время, исчисляемое десятками, а то и сотнями лет. Между «историческими материками» порой зияют провалы темных веков. Гряду­щий Новый мир, повторюсь, носит устойчивый, но не равновесный характер и пото­му достаточно уязвим, скрывая в себе фермент тотальной деструкции. Запретный код, однако, открыл бы не просто темный коридор между эпохами. Человечество здесь вплотную приближается к водовороту Мира Распада, где история течет как бы в обратном направлении.

Этой мрачной перспективе, впрочем, противостоит другая вероятность (в биб­лейской эсхатологии намеченная у пророков Исайи 2, 2 - 4 и Михея, 4, 1 - 3) - воз­можность реализации в будущем «седьмого дня истории» или, по определению Пат­рика де Любье, «цивилизации любви», отменяющей раздор и ненависть и выводящей человека за пределы исторического круга...

9.

… Во-первых, будущее информационное сообщество рискует обернуться не идилличной «глобальной деревней», а достаточно нестабильной, в чем-то иллюзорной конструкцией - реальностью, так сказать, «организованного хаоса» (что вполне вписывается в органичный скептицизм либерализма по отношению к «большым смыслам»). Проклевывающийся на свет виртуальный мир, - если уж вглядываться в стратегические горизонты будущего, - является не только информационной реальностью, но и полигоном оригинальной постсоциальной конструкции: - сверхоткрытого общества. (Или, как это образно звучит на современном русском языке, общества «беспредельного».) В ходе данной революции рождается новый принцип организации реальности, специфика коего заключена в перманентном балансировании людей и мира на грани хаоса, построении жизни «на разрыв аорты». Обретая неведомую ранее свободу, «экзистенциальный человек» выпускает на волю стихии, чью природу не вполне понимает. Но которые вряд ли потом сможет уверенно контролировать и тем более вернуть в небытие.

Это едва ли не в первую очередь сказывается на становом хребте нового универсума - экономике. В подобной децентрализованной, транснациональной среде прекрасно себя чувствует ее тень — «экзистенциальная» (виртуальная) неоэкономика, близкая принципам казино-капитализма. В результате ряд видов современной финансовой деятельности (наподобие управления рисками или рециклизации долга) все более превращаются в своего рода постэкономику, становясь откровенной пародией на хозяйственный механизм Нового времени. Они могут содержать в себе всё и ничего: ничего не создается, однако растут капиталовложения, поступает прибыль. Формальная сторона отделяется от сущностной, оказываясь не только, самостоятельной, но и более актуальной реальностью. На ведь это же не что иное, как род игры! Конечно, игры своеобразной, сложной, опасной Игры, которая сохра­нит серьезный характер до той поры, пока у нее будет существовать реальный эко­номический подтекст, пока не израсходуется накопленный цивилизацией хозяйственный ресурс. И когда он будет растрачен, — «большая игра» превратится в админи­стративную головоломку, неотличимую от других знакомых нам игр. ... Она станет бессмысленной, но к тому моменту, видимо, будет уже ритуализована.

Во-вторых, параллельно «строительству виртуальных миров» открывается ка­кое-то новое и, надо сказать, весьма двусмысленное прочтение понятия постиндуст­риализма. В будущем веке значительному числу людей, возможно, предстоит вплот­ную "соприкоснуться с открытыми формами социального распада — возрожденной неоархаикой, — что, естественно, радикально отразится на стиле жизни. Например, если в тех или иных регионах окажется невозможным поддержание прежнего уровня потребления и промышленного производства. А это в свою очередь означает, что на части планеты будет создано общество не столько пост-индустриальное, сколько де-индустриалъное. С данной проблемой, кстати, уже столкнулись многие индустриальные в недалеком прошлом регионы России.

Однако социальными катастрофами богата сейчас не только российская земля. Очаги неоархаики, подобные Чечне, - не специфическая черта России, в мире существует около 30 территорий, на которых военные конфликты, отсутствие устой­чивой правовой инфраструктуры, легитимной, а то и какой бы то ни было власти во­обще являются повседневной действительностью. Наиболее яркий пример перевернутого «взломанного» общества, конечно, Афганистан, но стоит вспомнить некото­рые территории Африки и Южной Азии, всю совокупную мозаику «золотых земель». … Образуется устойчивая сеть островов зыбкой государственности: от дестабилизиро­ванной постсоветской Северной Евразии и Кавказа до африканских «Великих озер», от европейских Балкан до центральноазиатского Памира и латиноамериканских Кор­дильер. По коридорам «мирового андеграунда» движутся мировые грязные деньги, которые в свою очередь тесно связаны со слабо контролируемыми спекулятивными финансовыми ресурсами «летучих островов» легального транснационального мира. Меры, принимаемые с целью сдержать расползание нестабильности, приводят к возникновению еще одной формы пониженной суверенности — опекаемых извне зон: на тех же Балканах (Босния), Ближнем Востоке (Ирак), в Африке (Руанда) в некоторых частях бывшего советского пространства (Таджикистан). Вооруженные силы ряда государств все чаще участвуют в миротворческих операциях, которые приобретают зловещий оттенок «ползучей мировой войны».

Феномен глубокого Юга (а равно и квази-Севера) расползается по планете. Этот «опрокинутый социум» становится генератором нетривиальной политики и экономики, идеологии и культуры, оказывая мутагенное, воздействие на сужающиеся зоны стабильности, формируя глобальную альтернативу господствовавшим до недавнего времени прогнозам эволюции человеческого сообщества. Так, на исходе XX века, за блистающим фасадом глобальной цивилизации сжимается пружина истории и копит силы могучий импульс драмы века-XXI.

10.

Речь вроде бы идет о Дальних горизонтах истории, но уже в ближайшем будущем возможны первые тектонические подвижки. Вероятен, например, сценарий стре­мительного развития финансово-экономического катаклизма с непредсказуемыми, в сущности, последствиями. А взрыв «финансовой бомбы» способен оказать на мир, в конечном счете, не менее опустошительное воздействие, чем взрыв бомбы экологической или ядерной. (Хотя и ядерная угроза, казалось бы, снятая с повестки дня в ходе переговоров о взаимном сокращении стратегических, и наступательных вооружений, вновь стучится в дверь, но уже, так сказать, с «черного хода». И экологичес­кий кризис также неуклонно движется к своему «часу пик»).

(Деньги – это как бы своеобразные атомы дольнего мира, взятого в его антропологическом, а не физическом аспекте. Познание внутренней сущности материи, ее последовательное разложение на составляющие элементы уже имело следствием изобретение небывалых по силе устройств, например, той же ядерной бомбы. Но также и исследование внутренней природы денег может привести к созданию не менее сокрушительных технологий – финансовых, способных реализовать как собственный «управляемый синтез» (своеобразный «финансовый термояд» - открыв источник неограниченного кредита), так и собственный Чернобыль ).

Роль запала здесь мог бы сыграть крах основных «финансовых пузырей»: рынка вторичных ценных бумаг, процесса функционирования и обслуживания глобального долга, либо резкое падение курса фактической мировой резервной валюты – доллара…

Мир, исподволь утрачивающий позитивную перспективу, мир без границ, но и без горизонта неизбежно театрализуется, обменивая свои невоплощенные идеалы на виртуозные плоды «индустрии досуга». В условиях социального распада жизнь приобретает ирреальный, игровой характер, приближаясь к подобию «пира во время чумы». Взаимодействием же большой игры с разноликой неоархаикой, способно породить единое эклектичное сообщество «профессиональных игроков».

В итоге доминирующей реальностью на планете может стать Мир Игры, страшащийся и стремящийся реализовать свою высшую ставку – возможность выпустить на волю Мир Распада. Вот при этих-то условиях, когда иссякает и грозит обратиться вспять поток социального времени, начинает брезжить иной, совсем уже не фукуямовский конец истории.

Интересно, что данное пессимистичное построение частично совпадает с одной достаточно древней историософской схемой, а именно: регрессом истории от золотого века - к серебряному, от серебряного – к бронзовому, от бронзового – к железному. Причем каждый из эонов соотнесен с превалирующим в нем видом человеческой практики. Скажем, в контексте индуистской культуры в золотом веке – это брамины, жречество как ведущий тип деятельности, в эпоху серебряного – воинство, цари, правители, в бронзовом – купечество, крестьянство (т.е. экономическая активность) и, наконец, во времена железного – шудры. Распространено мнение, что шудры – это угнетенные слои населения, самые низшие. Поэтому-то и говорили в конце прошлого и начале нынешнего столетия об эпохе социализма как грядущем «царстве шудр». Но в реальной традиции все не так просто : там шудры вовсе не «рабочие и крестьяне». Шудрами являлись лица, связанные, как сказали бы сейчас, с индустрией развлечений, «шоу-бизнесом»: это – танцоры, актеры, декламаторы – одним словом, люди театра, люди игры. Таким образом, начав данное рассуждение с совсем иных позиций, мы подошли к тому же пониманию игры как господствующей формы культуры Нового мира.

Обретет ли человечество в ходе ожидающих его драматичных коллизий какую-то новую социальную перспективу, грядет ли «второе дыхание» споткнувшейся на исторических подмостках цивилизации, наступит ли «благословенное время мира, когда войны и насилие исчезнут с лица земли » или на планете воцарится постхристианский «век Водолея»? Кто знает…Однако в любом случае новая культура не станет возвратом к прежней архаике, когда человек традиционного общества был тотально включен в контекст ритуалов, обязанностей, обычаев, был связан ими.

Люди не утратят обретенное однажды ощущение свободы воли, но получат другую «свободу» - без препон использовать свое-волие в целях, соотносимых с новым проектом жизнеустройства. Человек Нового мира, обитатель поднимающегося из вод истории неведомого континента неоархаики, подобно своим прародителям будет волен прочертить на безмерном небосводе свободы собственный произвольный горизонт бытия. Однако, в конце концов основной конфликт выбора и главный вопрос неизбежно сведется для него все к той же роковой, от века раскалывающей человечество дилемме: свобода для страстей или свобода от них».

* * *

Полагаю, моему читателю тоже ясно, что, согласившись в целом с этим анализом эволюции нашей цивилизации и выводами из него, мы придем к естественному и по существу неизбежному решению – перехватить инструмент уже идущего и набирающего силу распада – «Самоапокалипсиса» человечества – неконтролируемую игру во все и вся – в ответственные и разумные руки, т. е. выбрать альтернативу «Самозавета».

Однако, даже при осознанном планетарном выборе согласованного Пути не стоит слишком обольщаться. Это не означает, разумеется, что можно опустить руки и отдаться на волю тенденции «Конца света» и хаоса. Но, просто исходя из сюжетно- игровой картины мира, нужно признать, что мы – земляне – не единственные «сценаристы» Божественной Игры и далеко не всё в целом будущее в наших руках и головах, причем среди нас же могут быть «внедрены» «игроки» противника рода человеческого.

И всё же обсудим то, что зависит от нас в следующей заключительной части III этого параграфа.