4. Обучение творчеству по Джанни Родари

Полагаю, из всех приведенных текстов взаимосвязь активного проблемного обучения с игрой читателю уже очевидна. Тем не менее, «под занавес» я обращусь еще к книге «Грамматика фантазии» (М., 1978) известного итальянского писателя и педагога Джанни Родари. В ней он описывает обучение детей творческому подходу по сути ко всей жизни через сочинение вместе с ним игр, загадок, сказок и смешных историй. На мой взгляд, все его идеи, «техники» и изобретения замечательно вписываются в Программу «Философия для детей» и, разумеется, в сюжетно-игровой подход к миру в целом.

Автор начинает со старых игр. Например, «вырезаются из газет заголовки статей, вырезки тасуются и группируются – получаются сообщения о нелепейших сенсациях или просто забавных событиях» (с.45). Или по кругу идет записка, например, с серией вопросов: кто это был? где находился? что делал? что искал? что сказали люди? чем кончилось? Первый отвечает на первый вопрос и загибает часть листа, закрывая свой текст. Второй отвечает на второй вопрос и загибает этот текст и т.д. После ответа на последний вопрос оглашается результат, например: «Покойник // На Пизанской башне // Вязал чулок // Он сказал: сколько будет трижды три? // Люди пели: «Услышь мою боль!» //Кончилось со счетом 3 : 0». Следует, разумеется, хохот, а потом анализ и сотворение на этой основе рассказа.

Далее предлагается, например, игра, где участники последовательно трансформируют образ, изображенный первым из них. В результате автор делает вывод, связанный, на мой взгляд, с самой сутью игры: «Стимул к воображению <…> рождается интуитивным улавливанием новой связи между двумя элементами, волей случая поставленными рядом <…> в основе взаимодействия все тот же двойной ритм <диалектики воображения>» (с.47-48).

Я разовью эту мысль в следующем параграфе, посвященном целиком игре, а сейчас приведу еще несколько «игровых техник» Джанни Родари, пробуждающих и развивающих творческие способности участников. Например, используя народные сказки как строительный материал можно прибавлять к ним новые элементы и пытаться построить чуть измененную, в соответствии с ними, сказку. Скажем, к пяти словам из сюжета «Красной Шапочки»: девочка, лес, цветы, волк, бабушка – добавляется слово вертолет. Получается «фантастический бином», опрокидывающий школьную рутину. Поначалу все попытки писателя побудить детей сочинять оказались тщетны. Они не понимали, что хочет от них этот незнакомый дядя, а в распоряжении были считанные минуты – его ждали в других классах.

«И все-таки, думал я, жалко бросать этих ребят ни с чем, оставив о себе впечатление как о каком-то чудаке, который то садился на пол, то верхом на стул (а иначе как было разрушить натянутую атмосферу, создавшуюся из-за присутствия учителя и школьного инспектора). Что бы мне прихватить с собой губную гармошку, свистульку или барабан… Наконец, мне пришло в голову спросить, не хочет ли кто-нибудь рассказать сказку о Красной Шапочке. Девочки закивали на одного из мальчиков, мальчики на одну из девочек. – А теперь, говорю я после того, как один мальчуган оттараторил мне «Красную Шапочку», но не ту, которую наверняка рассказывала ему бабушка, а другую, в форме бездарных виршей (вспоминал, бедняжка, свое выступление на школьном утреннике), - а теперь, говорю, - назовите мне любое слово. Ребята, естественно, сначала не поняли, что значит «любое». Пришлось вдаваться в объяснения. Наконец, мне называют слово «лошадь». И я получаю возможность рассказать историю про Красную шапочку, которая повстречала в лесу лошадь, взобралась на нее и прискакала к бабушкиной избушке раньше волка… После чего я подошел к доске и в полной тишине (наконец-то в классе затеплился огонек ожидания!) написал: «девочка», «лес», …, «вертолет». Я обернулся. Новую игру не надо было даже объяснять. Наиболее сообразительные уже сосчитали, сколько будет дважды два, уже подняли руки. Получилась прекрасная многоголосая история, в которой волка в момент, когда он стучится к бабушке, приметил вертолет дорожной полиции. «Что это он там делает? Чего ему надо? - недоумевали полицейские. Вертолет ринулся вниз, а волк – наутек, прямо навстречу охотнику. Можно было бы поговорить об идейном содержании новой версии, но, по-моему, в данном случае не стоит. Гораздо ценнее другое: что ребята расшевелились. Я уверен, теперь они сами будут просить поиграть с ними в Красную Шапочку с добавлением нового слова и вкусят радость творчества. Эксперимент с изобретательностью хорош при условии, что дети получают от него удовольствие <даже если нарушаются правила самого эксперимента>» (с.64-65).

(Полагаю, здесь стоит сделать «реплику в сторону» – порефлексировать. Историю из своего опыта с детьми, рассказанную замечательным детским писателем и педагогом, можно превратить в символ, иллюстрирующий игровой подход к жизни в целом. Действительно, бóльшую часть дней наших, мы похожи на этих «тормозных» детей вначале экспериментального урока (при этом мы можем очень энергично и динамично делать что-то, – но как автоматы, биороботы – например, даже достаточно эмоционально читать лекцию). Нам и в голову не приходит, что на самом деле в любой момент мы можем «добавить» к нашей разворачивающейся «сказке жизни» новое «слово» (в широком смысле) – повернуть сюжет ее в совершенно неожиданном, в том числе и для себя, направлении, конечно, при этом ответственно анализируя возможные последствия для себя и других).

Затем автор предлагает «сказки наизнанку» (Красная Шапочка злая, а волк – добрый); «А что было потом?» (продолжение сказки на основе ее структуры); «Салат из сказок»; «Сказка-калька» (Золушка – бедная родственница владелицы красильни, гладит платье графини Х., примеряет, выходит на улицу, а там фестиваль и …) и т.п.

На следующей «игрушке» – Карты Проппа – остановлюсь подробнее, ибо за ней, на мой взгляд, – глубокий онтологический смысл – с позиции сюжетно-игровой картины мира. Речь идет о широко известной фундаментальной работе русского ученого-филолога Владимира Яковлевича Проппа «Морфология сказки» (М., 1969), на которую опирался и я еще в своей депонированной книге 1983г. Пропп сформулировал три принципа: 1. Постоянными устойчивыми элементами сказки служат функции действующих лиц, независимо от того, кем и как они выполняются. 2. Число функций, известных волшебной сказке, ограничено. 3. Последовательность функций всегда одинакова. Функций 31, а так как они еще и варьируются, то вот описание сказки: 1) отлучка кого-либо из членов семьи; 2) запрет, обращенный к герою; 3) нарушение запрета; 4) выведение; 5) выдача; 6) подвох; 7) невольное пособничество; 8) вредительство (или недостача); 9) посредничество; 10) начинающееся противодействие; 11) герой покидает дом; 12) даритель испытывает героя; 13) герой реагирует на действия будущего дарителя; 14) получение волшебного средства; 15) герой переносится, доставляется или приводится к месту нахождения предмета поисков; 16) герой и антагонист вступают в борьбу; 17) героя метят; 18) антагонист побежден; 19) беда или недостача ликвидируется; 20) возвращение героя; 21) герой подвергается преследованиям; 22) герой спасается от преследования; 23) герой неузнанным прибывает домой или в другую страну; 24) ложный герой предъявляет необоснованные притязания; 25) герою предлагается трудная задача; 26) задача решается; 27) героя узнают; 28) ложный герой или антагонист изобличается; 29) герою дается новый облик; 30) враг наказывается; 31) герой вступает в брак. Разумеется, не во всех сказках присутствуют все функции и последовательность их может нарушаться.

Я, со своей стороны, предложил бы назвать эти функции элементарными, или атомарными сюжетами (может быть, сюжетными схемами, - как бы «сюжетными единицами» или кирпичиками художественного произведения, да по сути и многих сюжетов жизни. При этом, я считаю, к этому списку надо добавить еще некоторые базовые «сюжетные единички», о которых я писал в разделе 3.7 главы III. Это сюжеты: охоты – спасения, возведения границы – ее нарушения, порождения – поглощения и т.д. Кстати, Джанни Родари отмечает то, что у меня сразу заложено в перечень базовых сюжетов: «В каждой функции может содержаться ее антоним: скажем, вместо «запрета» - «приказание» положительного свойства» (с.80).

Далее он для демонстрации их универсальности предлагает сделать простое упражнение: сравнить этот перечень с сюжетом любого приключенческого фильма – удивительно много совпадений, почти в точности будет соблюден порядок – нетленная традиция сказки. Далее он пишет: «Нас эти функции интересуют потому, что на их основе мы можем строить бесконечное множество рассказов подобно тому, как можно сочинять сколько угодно мелодий, располагая 12-ю нотами» (с.81). «Кроме того, - как отмечает далее автор, - каждая функция Проппа изобилует перекличками с собственным миром ребенка (далеко не только ребенка – О.Ш.) < запрет – «не трогай», «с водой не играют», но есть и предписания – положительный аспект запрета, они – правила игры, границы свободы, один из путей приобщения к коллективу. По Проппу, структура сказки калькирует не только ритуал, но и поединки, и трудные испытания, и разочарования, получение волшебных даров, могущественных союзников и свирепых противников > (с.83) < Наблюдения Проппа над трансформацией темы одной русской сказки – «избушка на курьих ножках» выявили варианты конкретизации: редукция («избушка на ножке», подперта пирогами и крыта блинами); замена (вместо избушки пещера или замок); интенсификация (целая волшебная страна). Занятно, что почти те же выражения, в которых описывается работа воображения у св.Августина: «Образы надо располагать, умножать, сокращать, расширять, упорядочивать и снова слагать любыми способами» (с.84).

(Не могу удержаться от очередной «рефлексии». Это же прямые рекомендации по технологии «сюжетного дизайна», который может пронизывать каждое мгновение жизни каждого человека! По сути здесь немного другим языком излагаются операции с сюжетами, которые я предлагал в разделе 3.7 главы III.)

Далее Джанни Родари описывает вариант «игры» с колодой из 50 специальных карт, на каждой из которых наклеена какая-то картинка из газет и журналов. «Прочтение этих картинок всякий раз иное, ибо каждая карта может быть связана с предыдущей лишь путем вольных ассоциаций и в любом случае благодаря игре фантазии. «Воодушевитель», сидя в окружении детей, предлагает вытащить из колоды, не глядя, одну карту; вытащивший карту начинает интерпретировать рисунок, остальные внимательно слушают, готовясь продолжить интерпретацию, - возникает коллективное творчество < следующий вытаскивает очередную карту, … последний должен придумать конец >.

(А теперь я задаю вопрос читателю: кто мешает каждому из нас, во-первых, внимательно отслеживать, как бы отстраняясь, как ложатся такие «карты – сюжетные единицы» нашей жизни, и, во-вторых, на основе этого наблюдения и ответственного волевого отношения по возможности самим в большей степени определять и направлять «партию игры» своей жизни, осознанно «рисуя» и «выкладывая» свои карты?! – Я знаю, что мешает каждому из нас быть осознанным творцом своей жизни в каждое ее мгновение – прежде всего воспитание в духе застывшей картины мира – неважно, какого толка, – от «объективного» материализма до любого религиозного догматизма. А в переносе в нашу целостную жизнь идей и открытий Проппа, Джанни Родари, Лихачева, Бахтина, Лотмана и других исследователей искусства я и вижу глубокий личностный экзистенциально-онтологический смысл такой работы.)

Далее автор справедливо сетует, что воображение в школе все еще на правах бедного родственника, предпочтение отдается вниманию и запоминанию – отличительным особенностям наиболее удобного, податливого, примерного ученика. Об этом я и поведал читателю в I главе – как был превращен в биоробота, даже не подозревающего, что есть мир внутренних образов – собственная творческая лаборатория, - малый Вселенский театр.

Джанни Родари пишет: «Творчество – синоним оригинального склада мышления, т.е. способность постоянно ломать привычные рамки накопленного опыта <умение обнаружить проблемы, где их не видят, считая, что есть готовый ответ; чувствовать себя как рыба в воде в переменчивой ситуации, где другим мерещатся одни опасности; способность принимать самостоятельные решения, отрицать навязываемое; по-новому оперировать предметами и понятиями, не давая опутать себя никакими конформистскими соображениями> и процесс этот творчества всегда веселый, игровой!» (с.178).

Не о таком ли стиле управления и отношения к жизни в целом пишут консультанты мирового класса! – см. предыдущий параграф 2.4.

Вот таким и должен быть дух и стиль «непрерывного» обучения с раннего детства до конца жизни. Думаю, что пора подводить итоги.