II.4. Мировой рынок как автомат

Если говорить об экзистенциальном человеческом уровне, то наиболее тревожной из черт новой экономики, пожалуй, является то, что ее облик в весьма существенной степени определен машинами. Так назы­ваемый «мировой рынок» на самом деле никакой не рынок, а сеть машин, запрограммированных сообразно единственной и исключающей все прочие ценности — добыче денег ради денег (c. 167).

Автомат этот не подчиняется логике традиционных рыночных законов, а динамика инициируемых им финансовых потоков сегодня не под­властна контролю со стороны правительств, корпораций и финансовых институтов, сколь бы могущественны они ни были. Вместе с тем, пос­кольку новые информационные и коммуникационные технологии от­личаются большим разнообразием и точностью, эффективное регули­рование глобальной экономики технически возможно. Это вопрос в первую очередь не технологии, а политики и человеческих ценностей. И ценности эти могут меняться — это ведь не законы природы. В те же самые электронные сети финансовых и информационных по­токов могут быть встроены иные ценности.

Одним из важных последствий сосредоточенности нового глобаль­ного капитализма на доходах и биржевой стоимости стала мания слия­ния и поглощения корпораций. В глобальном электронном казино любая акция, которая может быть выгодно продана, будет продана, и это обстоятельство как раз и укладывается в основу стандартных сцена­риев подобного хищничества. Чтобы приобрести некую компанию, корпорации нужно всего лишь предложить более высокую цену за ее акции. И тут же держатели акций этой компании будут атакованы толпами брокеров, работа которых состоит в постоянном изучении рынка на предмет возможности выгодных вложений.

Как только хищнические приобретения стали возможны, владельцы крупных корпораций принялись использовать их для прорыва на новые рынки, для приобретения разработанных небольшими компаниями специальных технологий, да и просто для собственного расширения и поднятия корпоративного престижа. Мелкие компании, со своей сто­роны, из боязни быть проглоченными, стали защищаться и скупать еще более мелкие — ведь крупную компанию купить сложней. Это и при­вело к повальной мании слияний, которой, кажется, не будет конца. Как уже было сказано, большинство таких объединений не приносит никаких преимуществ в смысле дополнительной эффективности или доходов, но лишь ведет к масштабным и резким структурным пере­стройкам, к которым люди в массе своей не готовы и потому пережива­ют огромный стресс и трудности

II.5. Социальное воздействие

Новая сетевая экономика преобразила социальные вза­имоотношения труда и капитала. Деньги, ускользнувшие в виртуаль­ную реальность электронных сетей, стали практически полностью не­зависимы от производства товаров и услуг. Капитал глобализировался, тогда как труд чаще всего локален. В итоге труд и капитал все в большей степени существуют в разных пространственных и временных измере­ниях — виртуальном пространстве финансовых потоков и реальном географическом пространстве работающих людей; мгновенных элект­ронных трансакциях и биологическом времени повседневной жиз­ни [Castells 1996:474-475].

Экономическая мощь сосредоточена в глобальных финансовых се­тях, определяющих судьбу большинства рабочих мест, в то время как труд остается локально ограниченным в реальном мире. В итоге он оказывается раздроблен и лишен права голоса. Сегодня очень многие работники, независимо оттого, состоят ли они в профсоюзах, не станут бороться за повышение заработной платы и улучшение условий труда из боязни, что их рабочие места уйдут за границу.

По мере того как все больше компаний реструктуризируются, пре­вращаясь в децентрализованные сети, — сети более мелких единиц, которые в свою очередь связаны с сетями поставщиков и смежников, — с работниками все чаще заключают индивидуальные контракты, в ре­зультате чего труд утрачивает свое коллективное самосознание и способность ставить условия. Без преувеличения можно сказать, что в новой экономике традиционные объединения рабочего класса нахо­дятся на грани исчезновения.

Кастеллс отмечает, что необходимо различать две разновидности труда. От занятых неквалифицированным трудом не требуется знать и понимать сверх того, что нужно для выполнения указаний. В новой экономике заняты массы неквалифицированных исполнителей. Их можно заменить в любой момент — то ли машинами, то ли такими же неквалифицированными работниками в другой части света, — в зави­симости от флуктуации в глобальных финансовых сетях.

Наоборот, «самообучающийся» труд способен достичь высоких уровней образования, обрабатывать информацию и создавать новое знание. В экономике, где обработка информации, новые идеи и новое знание являются основными источниками производительности, такие «самообучающиеся» работники весьма ценятся. Компании стараются поддерживать с ними долговременные отношения, заручаясь их пре­данностью и стремясь к тому, чтобы неявное знание, носителями кото­рого они являются, распространялось внутри организации.

В качестве стимула к поддержанию отношений с компанией таким работникам помимо их обычного жалованья все чаще дают возмож­ность приобрести ее акции, благодаря чему они становятся заинтересо­ваны в ее успехах. Это еще больше подрывает традиционную классовую солидарность рабочих. «Борьба между разного рода капиталистами и еще более многообразным рабочим классом, — отмечает Кастеллс, — это часть более фундаментального противостояния между чистой логи­кой потоков капитала и культурными ценностями человеческого опы­та» [Castells 1996:476].

Новая экономика, безусловно, обогатила мировую элиту финансо­вых спекулянтов, предпринимателей и профессионалов высоких тех­нологий. Верхушка сосредоточила в своих руках невиданные ранее богатства; кроме того, глобальный капитализм пошел на пользу неко­торым национальным экономикам, в частности, азиатских стран. Но в целом его социальное и экономическое воздействие оказалось разру­шительным.

Рассеяние и индивидуализация труда, постепенный отказ от идеи «государства всеобщего благосостояния» под давлением экономической глобализации свидетельствуют о том, что формирование глобаль­ного капитализма сопровождалось ростом социального неравенства и поляризации общества. Разрыв между бедными и богатыми значи­тельно увеличился — как в целом по миру, так и внутри отдельных стран. Согласно Докладу ООН по развитию человечества, разница в доходах на душу населения между странами Севера и Юга выросла с 5700 долларов в 1960 году до 15 000 долларов в 1993. Наиболее обеспе­ченные 20 % населения мира владеют сегодня 85 % его богатств, в то время как беднейшие 20 % —лишь 1,4 %. Одни лишь накопления трех самых богатых в мире людей превышают совокупный валовой национальный продукт всех наименее развитых стран с их 600-мил­лионным населением.

<…> Даже в США 15 % населения (в том числе 25 % всех детей) находятся сегодня за чертой бедности. Одной из отличительных черт «новой нищеты» оказывается рост числа бездомных, которое резко увеличилось в американских городах в 80-е годы и продолжает оставаться очень высоким по сей день.

Глобальный капитализм привел к росту бедности и социального неравенства не только из-за изменения взаимоотношений труда и ка­питала, но и в результате процесса «социального отторжения», являю­щегося прямым следствием сетевой структуры новой экономики. Охва­тившие весь мир финансовые и информационные потоки попросту выбрасывают из своих сетей те народы и территории, которые не пред­ставляют интереса с точки зрения их поисков денежной выгоды. В итоге целые сегменты общества, районы городов, регионы и даже страны утрачивают экономическую значимость (с.167-171).

На планете появился новый обедневший сегмент человечества, который иногда называют «четвертым миром». Он охватывает обширные территории земного шара, в частности, большую часть Африки южней Сахары и сельские районы Азии и Латинской Америки. Новая география социального отторжения в той или иной мере затрагивает каждую страну и каждый город мира [Castells 1998:164-165].

Четвертый мир населен миллионами бездомных, обнищавших, час­то неграмотных людей, перебивающихся случайными и нередко проти­воправными заработками. В своей жизни им приходится пройти через множество кризисов: голод, болезни, пристрастие к наркотикам и выс­шую форму социального отторжения — тюрьму. Когда их бедность превращается в нищету, они легко оказываются на наклонной плоскос­ти, сойти с которой практически невозможно. Выполненный Мануэ­лем Кастеллсом подробный анализ этих трагических социальных по­следствий новой экономики вскрывает их системную взаимосвязь и вносит очередной вклад в уничтожающую критику глобального капита­лизма (c. 172).