I.2. Возникновение новоевропейской (экспериментальной) и современной (глобальной) науки. Её структурно-функциональная организация

Второй этап в развитии науки связан с теми глубочайшими соци­ально-экономическими изменениями, которые произошли в ев­ропейском обществе на рубеже XVI—XVII вв. Потребности бурно развивающегося капитализма поворачивают науку лицом к прак­тике. Истина и здесь остается целью познания, но эта цель отходит на задний план. А на передний выступает научная и производственная прак­тика. Истинные знания становятся нужными обществу не сами по себе, а лишь постольку, поскольку они оказываются полезными производству. Со­ответственно этому изменяются и критерии истины. Доказательность, не­противоречивость, простота и т. п. играют теперь лишь вспомогательную роль. Основным же критерием истины становится ее практическая польза, ее технологическая результативность, способность воплотиться в технологи­ческий процесс.

Практическая деятельность вновь становится главным средством полу­чения нового знания. Но это уже иная практика: не повседневный опыт лю­дей, а специальная деятельность ученых, не производственная, а научная практика, осуществляемая в форме эксперимента. В эксперименте объектом познания вновь становятся реальные вещи. Но эти объекты создаются ис­кусственно, путем абстрагирования, исключения из поля внимания тех их свойств, которые затемняют сущность изучаемого процесса. Искусственные объекты могут быть изготовлены в виде вещественной, знаковой и даже мысленной (мысленный эксперимент) модели. В последнем случае экспе­риментальная деятельность смыкается с теоретической, и экспериментатор работает с моделью в уме, мысленно внося в нее изменения и мысленно же представляя или логически рассчитывая, что из этого получится. Важней­шими требованиями, предъявляемыми к эксперименту, являются его чис­тота (исключение из объекта всех случайных по отношению к изучаемому явлению свойств) и проверяемость (возможность сколь угодно много раз повторить эксперимент, сохраняя его чистоту и результативность). Знания, полученные в эксперименте, удовлетворяющем этим требованиям, считают­ся истинными.

Важнейшей составляющей экспериментальной деятельности является ги­потеза, то есть построенное теоретически, по законам умозрительной науки (непротиворечивость, доказательность, простота и пр.), научное предположе­ние. Собственно, эксперимент и осуществляется для проверки гипотезы. По­лученные и проверенные в эксперименте (или путем прямого наблюдения) знания имеют частный характер и потому подлежат обобщению. Такое обоб­щение производится в виде таблиц, схем, диаграмм, графиков и даже эмпи­рических формул, удобных как для теоретического анализа, так и для ис­пользования в технологическом процессе.

Господствовавшая ранее теоретическая наука, по природе своей сугубо умозрительная и совершенно оторванная от практики, оказалась не в состо­янии удовлетворить растущие потребности развивающегося производства. Наблюдение и эксперимент кладут предел безудержным теоретическим спе­куляциям, особенно в области естествознания, приземляют их и ставят на службу производству. Наука становится, по преимуществу, опытной. Теоре­тический анализ полученных опытным путем обобщений и данных приводит к открытию существующих в природе закономерностей и связей, которые наука опять-таки стремится воплотить в технологические процессы. Таким образом были совершены, по существу, все великие научные открытия Но­вого времени - в области механики, электро- и термодинамики, теплотех­ники, оптики, химии, биологии и т. д. Все они были получены не теорети­чески, а эмпирически, не дедуктивно, а индуктивно, не путем логического конструирования, а путем обобщения опытных данных. В своем первоздан­но чистом виде наука продолжала сохранять позиции, пожалуй, только в сфере математики, да и то только потому, что математические спекуляции очень трудно воплотить в технологическом процессе. Однако и в математи­ке со временем выделяется область, направленная на обслуживание техно­логии и называемая прикладной математикой.

Зарождение и развитие экспериментальной науки свидетельствует о том, что наука, как целое, все более удаляется от породившей ее когда-то мифо­логической реальности и приближается к реальности эмпирической. Но, даже приближаясь к ней, она постоянно оглядывается назад, стремясь обнаружить в опытных данных то, что в них непосредственно не содержится, пытаясь заглянуть в мир, лежащий за пределами опыта. Правда, это ей удается далеко не всегда. Ни в опыте, ни за его пределами она оказывается неспособной ас­симилировать то, даже увиденное ею, что не поддается формально-логичес­кому описанию. В результате, из поля ее внимания практически полностью выпадает человек, поскольку он формализации не поддается. (На самом деле, согласно предлагаемой мной сюжетно-игровой картине мира, строго говоря, «формализации» ничего не «поддаётся» - Живая Вселенная как в целом, так и в каждой своей части – образе Целого, - одушевлена не формализуемым, бесформенным, ежемгновенно играющим Духом Единого Целого. Но для организации Великой Иллюзии – Космического Театра естественно нужны «подмостки», «декорации» и «действующие лица» - «актёры», что реализуется в потоке постоянных изменений с помощью его тороподобных «завихрений» - квазициклических сюжетов, поддерживающих впечатление существования относительно стабильных форм – «вещей» и «участников» Вселенского Спектакля. Но все эти формы со временем тоже трансформируются и переходят в следующие «Акты» Мирового Действа. Вот этот–то аспект квазициклической относительно стабильной динамики и может быть в той или иной степени отражен на каких-то «формальных» языках науки, являющейся по сути лишь одним из инструментов, средств описания и формирования сценариев Космической Игры. – О. Ш.). В тех же слу­чаях, когда он все-таки наукой исследуется (экспериментальная или соци­альная психология, научная медицина и т. п.), она подходит к нему как к обычной механической или, в лучшем случае, биологической системе: в та­ких исследованиях человеческая сущность (а по сути – творческая сущность Духа Единого. – О. Ш.) из человека устраняется, как ме­шающая чистоте эксперимента. А если не устраняется, если главным объек­том научного исследования становится внутренний мир человека, его душа, способная, как мы видели ранее, вместить в себя целую Вселенную, то такое исследование, строго говоря, перестает быть научным и приобретает ярко выраженный мифологический характер; таковы - психология измененных состояний сознания (Ч. Тарт), спектральная (К. Уилбер) и трансперсональная (С. Гроф) психология, смысловая теория личности (В. В. Налимов), ис­следования посмертного существования людей (Р. Моуди). Подобные иссле­дования не являются научными потому, что они не отвечают практически ни одному из требований, предъявляемых науке — как теоретической, так и эк­спериментальной. Они не имеют под собою достаточного основания (стро­го установленных и идентифицируемых фактов), в логическом отношении бездоказательны и крайне противоречивы; они получены в экспериментах, которые не отличаются ни чистотой (объект исследования — человек — не может быть унифицирован (строго говоря, каждый «объект» - «актёр» Космического Спектакля – уникален, но есть просто массы похожих «статистов» - О. Ш.)), ни проверяемостью (каждый испытуемый дает показания, отличные от других). Подобного рода исследования являются, по существу своему, обобщением и классификацией мистического опыта людей.

Экспериментальная наука порождает потребность в большом количестве ученых, а также целый ряд связанных с этим проблем - подготовки научных кадров, регулярного обмена информацией, финансирования научных иссле­дований. Для решения этих проблем создается сеть университетов и техно­логических (политехнических) институтов, являющихся центрами проведе­ния научно-исследовательских работ и подготовки научных и производствен­ных кадров, формируются академии наук, занимающиеся издательской де­ятельностью и финансированием научных программ. Иными словами, обра­зуется сообщество людей, профессионально занимающихся наукой. Вне та­кого сообщества научная деятельность оказывается невозможной. Экспери­ментальная наука может существовать и успешно развиваться только в фор­ме научного сообщества.

В складывающееся подобным образом научное сообщество вливается и продолжающая существовать теоретическая наука. Взаимодействуя, обе вет­ви научного познания обогащают друг друга как своими подходами и идея­ми, так и формами организации. Теоретическая наука активно использует те возможности (экспериментальные, издательские, кадровые), которые ей пре­доставляет научное сообщество, а экспериментальная наука — те идеологи­ческие (теоретический аппарат, методология, идеи) и организационные (на­учная школа) формы, которые были наработаны теоретической наукой. Сущность указанного взаимодействия коротко можно выразить так: теорети­ческая наука направлена на познание природы, а экспериментальная — на ее преобразование, первая создает для второй идеологическое обеспечение, а вторая служит для первой эмпирической базой и сферой приложения ее идей.

Возникновение экспериментальной науки связывают обычно с именами Бэкона и Декарта, разработавших в своих учениях о методе новую научную идеологию, а также — Галилея и Ньютона, продемонстрировавших своими на­учными открытиями ее эффективность. Идеология эта оказалась весьма эф­фективной не только в области научного, но также и социального строитель­ства. Подкрепляемая колоссальными научно-техническими достижениями, она сформировала миф о всесилии и вседозволенности науки, положив тем са­мым начало новоевропейской цивилизации, попытавшейся реализовать этот миф. (Насколько ей это удалось и к чему это может привести, речь пойдет в пункте I.3. данного параграфа. – О.Ш.). А пока отметим только, что далеко не после­дняя роль в реализации этого мифа отводится экспериментальной науке, при­званной, в союзе с теоретической наукой, заняться переустройством мира.

Собственно, для этой цели она и была создана. Таковой в значительной сво­ей части, именуемой нередко прикладной наукой, она остается и в наши дни, выполняя по отношению к миру преобразовательную функцию.

Роль экспериментальной науки в жизни европейского общества оказалась настолько масштабной, что в свете ее величия померкла и затерялась наука теоретическая. А между тем, ее роль с возникновением и развитием экспе­риментальной науки возросла многократно, поскольку она получила со сто­роны и в лице последней великолепную материально-техническую базу для апробации своих идей и для их приложения к практике: отсюда и одно из наименований экспериментальной науки — прикладная. Экспериментальная наука настолько изменила облик науки в целом, что это дало основание не­которым ученым считать, будто бы действительно подлинная наука возника­ет только в XVII в.: до этого наука только формировалась, отрабатывая ра­ционалистический способ мышления и апробируя логикой свои бесплодные в практическом отношении спекуляции.

Третий этап в развитии науки является порождением XX столетия. В условиях НТР целью познания становится не просто производственная, но социокультурная практика в целом. Никакой эксперимент, никакая наука в от­дельности не способны разрешить встающие перед обществом глобальные проблемы — экологические, энергетические, национальные, военно-полити­ческие, порожденные или спровоцированные безудержным научно-техничес­ким прогрессом. Только усилиями всех наук в комплексе — естественных, технических, общественных — можно надеяться подготовить научное обеспечение для решения подобного рода проблем. Причем, решение это считает­ся возможным только в том случае, если в работу будут задействованы все социальные и политические силы, весь экономический потенциал мирово­го сообщества.

Главным средством для решения встающих перед обществом глобальных проблем становится интеграция знаний. Возникают общенаучные дисципли­ны и теории (кибернетика, синергетика, теория информации, связи, систем и т. п.), способные играть интегрирующую по отношению к частным дисцип­линам и теориям роль. Помимо чисто познавательной, основная задача интегративных исследований состоит в том, чтобы составлять научно обосно­ванные программы для решения глобальных социокультурных проблем. Та­кие программы призваны, по существу, управлять социальными процессами и потому являются не только научными, но и социальными. Таким образом, наука превращается в социальный институт, обладающий огромными влас­тными полномочиями, и сама становится глобальной. Глобальная наука мо­жет существовать и осуществлять свою регулятивную по отношению к соци­окультурным процессам функцию только в форме социального института.

Как видим, наука в своем развитии проходит три стадии: теоретическую (фундаментальную), экспериментальную (прикладную) и комплексную (гло­бальную). Каждая из них имеет свой способ организации (соответственно: научная школа, научное сообщество и социальный институт) и выполняет свою главную функцию (соответственно: познавательную, преобразователь­ную и регулятивную; или по-другому: гносеологическую, технологическую и социологическую). Причем, с возникновением каждого нового этапа пре­жняя наука не исчезает, но продолжает существовать, образуя вместе с новой общую структуру науки и сохраняя в рамках этой структуры всю свою цен­ность. Взаимодействуя, они оплодотворяют друг друга и повышают тем самым научную и социальную значимость каждой.

Поэтому спор о том, когда возникла наука - в древнее, Новое или Но­вейшее время, — ведется не совсем корректно, без учета исторического раз­вития самого феномена (и понятия) науки. А такой спор идет давно и упор­но, и литература по этому вопросу огромна. Точки зрения распределяются в зависимости от того, что понимается под наукой. Проблема решается без труда и без ущерба для самолюбия спорящих сторон, если учитывать исто­рическую изменчивость науки. Как система теоретических знаний и, следо­вательно, как научная школа наука возникла в древности. Как система по­лучаемых в эксперименте опытных знаний и, следовательно, как научное со­общество она возникла в Новое время. Как система общенаучных знаний и, следовательно, как социальный институт она возникла только в XX столетии. (с. 186 -190).