как отношения, позволяющего неравноценно обменивать овеществленный труд на труд живой. Обнаружен был и целый ряд других, более частных нестыковок и противоречий. Результат — кризис рикардианской школы и классической политической экономии вообще.

Этот кризис был вполне естественным и закономерным. Как было показано Кантом, все основоположения естествознания обладают аподиктической универсальностью только в пределах чувственного мира, за его же пределами они превращаются лишь в порождающие видимость знания химеры, а псевдонаучные системы, вырастающих на подобной почве, оказываются внутри себя противоречивыми и антиномичными.

14. «Энтропийная» аксиоматика экономики

Экономическая наука двояко прореагировала на этот кризис. Одной из первых реакций явилось возникновение совершенно нового направления, назвавшего себя «пролетарской политэкономией», в русле которого сформировался знаменитый «Капитал» Марк-

152

ca. Принципиально, что именно это направление претендовало на создание адекватной методологии познания «чувственно-сверхчувственного» экономического бытия, и заложенный в его рамках методологический потенциал оказал огромное влияние на развитие философской мысли ХХ столетия [4:46—48] (см.: Товар, II). Однако если именно философии мы обязаны фундаментальным осмыслением Марксовых прорывов в области рефлексивной методологии (увы, так и не эксплицированных самим автором в теоретически адекватной форме), то магистральное развитие экономической науки последнего столетия прошло в совершенно ином направлении. Основные принципы этого направления были заложены в период с 1871 по 1873 гг., когда увидели свет работы трех авторов (Менгер, Джевонсон, Вальраас), знаменовавшие собой возникновение совершенно новой аксиоматики экономической теории. В отличие от предшественников, эти авторы поставили под сомнение постулат всей предшествующей политэкономической традиции о наличии отношения равенства в любом акте товарообмена и провозгласили принцип возрастающей полезности аподиктической основой товарообмена. «Очень часто утверждали, — писал один из родоначальников новой парадигмы Е. Бем-Баверк, — что при справедливом обмене ценность обмениваемых количеств материальных благ должна быть одинакова, что эти количества должны являться «эквивалентами». ...Но если брать слово «ценность» в субъективном смысле, то окажется, что эквивалентности между даваемыми и получаемыми в обмен материальными благами не только не должно, но прямо и не может быть. Мы не совершаем меновой сделки, когда обмен не приносит нам выгоды, а обмен выгоды нам не приносит, когда вещь, получаемая нами в обмен, имеет в наших глазах совершенно такую же субъективную ценность, что и вещь, отдаваемая нами в обмен [4:363-364]. Именно этот подход и по сей день составляет фундамент парадигмы основного направления западной экономической науки.

Однако здесь мы сталкиваемся с естественным вопросом: в какой мере новая аксиоматика оказалась эмансипированной от естественно-научной методологии, в какой степени новый принцип — принцип возрастающей при обмене полезности — оказался более адекватен сверхчувственной экономической реальности? Соответственно, и в какой мере эта аксиоматика оказалась адекватна принципиально рефлексивному статусу экономической науки?

С одной стороны, принцип возрастания отсутствует в классическом естествознании, реакцией на которое и являлась критическая философия Канта, поэтому с первого взгляда может показаться, что в этой па-

радигме мы имеем дело с принципиально новым подходом к исследованию сверхчувственной реальности. Более того, весьма подкупающе действует и явная апелляция основоположников «предельной полезности» к субъективности человека. Однако более серьезный анализ приводит к прямо противоположному выводу: методологическую основу новой парадигмы вновь составляло заимствованное из естествознания основоположение — «энтропийный принцип», как раз и формировавшийся в физике в момент возникновения концепции «предельной полезности». В подтверждение этого тезиса можно привести следующие аргументы.

Во-первых, в рамках учения о «предельной полезности» любая отдельно взятая частица (скажем, отдельно взятая экономическая единица — товар) лишается каких-либо собственных, объективно и самостоятельно принадлежащих ей экономических характеристик. Подобно тому, как бессмысленно говорить об энтропии отдельно взятого атома или молекулы, подобно этому невозможно вести разговор о самостоятельной полезности данной единицы продукта, ибо полезность эта может быть посчитана только с учетом наличия у потребителя других, тождественных единиц данного продукта.

Во-вторых, любые изменения в распределении товаров между владельцами, происходящие самопроизвольно, т. е. ненасильственно, по обоюдному соглашению, сопровождаются не сохранением, как это было в классической школе, а возрастанием основной экономической характеристики — в данном случае суммарной полезности, подобно тому как все самопроизвольно протекающие в изолированных неорганических системах процессы (в частности, процессы распределения концентраций молекул по различным фазам или атомов между молекулами различных веществ) происходят в направлении возрастания суммарной энтропии этих систем. Более того, даже итог, результат такого распределения в обеих науках имеет одинаковое название — равновесие, равно как оказываются и подобными описывающие