субъект-объектного отношения: того, каким образом человек, воспринимая мир, осуществляет реальность этого мира. Сознание не есть «отражение» мира, и мир не есть трансцендентная сущность, ускользающая от сознания. Мир есть мир человека, а человек осуществляет мировые взаимосвязи в разных модификациях целевых установок, укорененных в полноте его жизненного мира. На разных уровнях исторического бытия формируются интенциональные формы, которые поддерживают интерсубъективное бытие индивидуума и общности, а в пределе — всего человечества.

Библиография

1.Гуссерль Э. Амстердамские доклады: Феноменологическая психология // Логос. 1992. № 3

(1).

2.Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии. М., 1994.

3.Гуссерль Э. Логические исследования. Картезианские размышления. Минск-М., 2000.

4.Молчанов В. Парадигмы сознания и структуры опыта // Логос. 1992. №3 (1).

5.Сартр Ж.-П. Воображение // Логос. 1992. №3(1).

6.Сартр Ж.-П. Бытие и Ничто: опыт феноменологической онтологии. М., 2000.

7.Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб., 2001.

8.Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997.

Файбышенко В.Ю.

КОНЕЧНОСТЬ РАЗУМА (к позиции 1.1)

К. р. определяется его пограничностью. Разум всегда пребывает на собственных границах, превращая внеразумное в мыслимое. Таким образом, внеразумное включается в практику разума, осуществляет в себе бытие разума. Одним из первых описаний этой страте-

гии разума можно назвать Платонов миф об Эросе: разум следует за Эросом, как бы перехватывая, преобразуя его движение-вожделение. Как сказано в «Пире», Эрос есть стремление всякой смертной природы стать по возможности бессмертной и вечной. Вечность достигается через рождение в прекрасном, но телесно прекрасное дает лишь вечное изменение (вечность, которая доступна животной жизни), подвижный образ вечности, а образ не равен оригиналу. Подлинно вечное достигается через порождение в разумно прекрасном (прекрасном, которое открывается лишь разуму). В этой тонкой игре природное и разумное и едины, и противоположны: природа не разумна, но хочет быть разумной. Переход от одного типа порождения к другому есть процесс «вразумления» природы, иначе вся деятельность Сократа была бы бессмысленна. В итоге предметом разумного эроса оказывается само положенное бытие — благо, чистое определение бытия. Пределом разума выступает способность помыслить некий предельный объект, который на самом деле оказывается не объектом, а полаганием бытия самого разума как собственно бесконечного бытия.

Схематизируя, можно сказать, что конечность-пограничность разума конституирует его, признавая реальность немыслимого, то есть того, что явилось не через полагание самого разума. Однако, признавая эту реальность, разум уже вводит ее в круг возможного опыта и производит возможное как теоретический конструкт. Классический случай такого конституирования — фрейдовское открытие бессознательного: в сущности, негативной копии разума, со своей целью, методом и мощным семиотическим механизмом. Это фантом биологического разума, обходящего главное ограничение — ограничение культуры так же, как «дневной» культурный разум обходит биологические ограничения.

В средневековой культуре, в ее схоластическом увенчании, разум, ограниченный верой, в действительности последовательно включал данное в откровении в порядок мыслимого. Например, начиная с немыслимости чуда, средневековый автор затем разъясняет его как мыслимую вещь. Разум начинает со Слова (слова Писания или слова авторитета), но исходит, естественно, из презумпции разумности этого слова. Разум сообщается с Разумом. Границы бытия совпадают с границами мыслимого о бытии, почему оказывается возможным онтологическое доказательство бытия Бога у Ансельма: «И, конечно, то, больше чего нельзя себе представить, не может быть только в уме. Ибо если оно уже есть по крайней мере только в уме, можно представить себе, что оно есть и в действительности, что больше. Значит, если то, больше чего нельзя ничего себе

359

представить, существует только в уме, тогда то, больше чего нельзя себе представить, есть то, больше чего можно представить себе. Но этого, конечно, не может быть. Итак, без сомнения, нечто, больше чего нельзя себе представить, существует и в уме, и в действительности» [1:128]. Следуя этому стилю рассуждения, можно сказать, что средневековый разум ограничен другим разумом, бесконечно его превосходящим, а порядок действительности отличается от порядка мысли лишь прибавлением еще одного атрибута. Нет пропасти между мыслью и действительностью, но есть несоизмеримость дискурсивного рассуждения и таинства, на котором оно покоится.

Если средневековый разум — это ограниченный разум, исходящий из безграничного, то разум Нового времени направлен на определение своих границ. В Новое время правильное использование разума есть его применение в пределах возможного опыта, который, в свою очередь, ограничен разумом; получение опыта представляет собой строгую интеллектуальную процедуру. Итак, структурное совпадение разума с опытом

— необходимая тавтология, условие адекватности разума, от Канта до Гуссерля. Тем не менее уже Кант