3.5.4. Крупные сетевые структуры. Их политический потенциал

Крупные сетевые структуры состоят не непосредственно из индивидов, а из организаций, причем особенно подходящими компонентами являются малые сетевые структуры. Некоторые организации, входящие в состав сети, специализированы по направлениям работы и представляют коллективные аналоги частичных творческих лидеров простой хирамы. Другие организации функционируют по многим направлениям сразу – являются полипрофильными и служат аналогами тех членов хирамы, которые не лидируют ни в каком из направлений, но работают по нескольким направлениям сразу. Полипрофильные организации предоставляют поддержку специализированным «лидерским» организациям. Есть и целая «психологическая организация», которая, выступая коллективным психологическим лидером, ведает созданием гармоничных отношений и благоприятной психологической атмосферы внутри всей сети. Подобно внешнему лидеру малой сетевой группы здесь действует «внешне ориентированная организация», задача которой – налаживать связи вне границ сети второго порядка, возможно, с целью создания сетевой структуры третьего и более высоких порядков. Разумеется, возможны самые разнообразные варианты распределения ролей между организациями внутри крупной сети, так же как и различные организационные принципы построения этих малых сетевых структур. Принципиально одно: каждая из внутренних субструктур открыта для внешних контактов на любом уровне.

Крупные сетевые структуры формируются в настоящее время в разных частях мира, в различных сферах творческой деятельности, в том числе в коммерческой деятельности (такие структуры формируются в рамках многих транснациональных корпораций) и этико-юридической сфере. Примером служит Европейская сеть по биомедицинской этике (European Network of Biomedical Ethics), созданная в апреле 1996 года под эгидой Тюбингенского университета (Германия) и включающая несколько научных институтов и около 30 индивидуальных ученых.

Сетевые структуры активно формируются и в политической сфере на разных ее уровнях. Известно, что государственный аппарат во всем мире, включая и Россию, представляет собой иерархическую структуру с доминированием бюрократии как организационной основы. Однако сетевые структуры могут внедряться в эту основу в следующих ролях:

1) сетевые структуры как консультационные экспертные органы по различным междисциплинарным вопросам – от экологического мониторинга до выработки оптимальной стратегии России на Ближнем Востоке. Они могут выполнять функцию коллективных референтов при чиновниках центральных или местных политических структур. Такие социальные сети с консультативно-экспертными функциями, часто вовлекающие специалистов разных профилей и «куски» разнообразных научных, коммерческих, культурных и других учреждений, уже функционируют в нашей стране. Так, в регионах России и СНГ достаточно активно действуют как мелкие, так и крупные сетевые организации по экологическому мониторингу;

2) сетевые структуры как координаторы социального, политического, экономического и культурного прогресса. Социальные сети могут выступать как генераторы и распространители новых идейных ориентиров и ценностей в социуме. Они могли бы потенциально дать варианты ответов на волнующие людей «вечные вопросы» о смысле человеческой жизни, о государственном устройстве, о светлом будущем (есть ли оно и как его себе представлять?), об исторической миссии всего человечества (зачем мы существуем на этой планете?) и каждой его части (нации, народности, группы, класса и др.), о принципах межчеловеческих отношений, об отношении к живому, природе в целом... – и на многие другие вопросы. Роль генераторов подобных идейных установок и ценностей вполне по плечу сетевым структурам, особенно крупным. За рубежом уже функционируют подобные сетевые генераторы идей, в том числе и гигантские социальные сети, координированные в международном масштабе. Развитие сетевых групп в России может быть результатом не декретирования «сверху», а только спонтанной самоорганизации. Они могут быть лишь стимулированы путем распространения информации об их преимуществах по сравнению с бюрократиями в конкретных ситуациях.

Социальные сети создают у людей чувства принадлежности, социальной защищенности, стимулируют дружеские доверительные отношения, ведут к всплеску социальной активности и инициативы «снизу» (со стороны масс людей), которая так нужна нынешней России. По трезвым оценкам зарубежных аналитиков, именно такая инициатива «снизу» позволит подтолкнуть Россию на наиболее перспективный вариант развития – сценарий «российского чуда» [Yergin, Gustafson, 1993]. При этом научный и духовный потенциал интеллигенции и потенциал российских недр вполне способны обеспечить быстрый рост экономики России к 2010 году.

Итак, если возникающие в эпоху индустриального общества бюрократические организации выступают как яркие примеры «социальных клеток», порождающих стрессы в силу несоответствия эволюционно-консервативной природе человека, то распространяющиеся в постиндустриальном обществе небюрократические организации с принципами широкой специализации, многоначалия, стимуляции неформальных отношений воскрешают в новом обличьи некоторые черты первобытной социальной организации. Наиболее последовательно эти принципы воплощаются сетевыми организациями (социальными сетями), к числу которых принадлежит и авторский вариант («хирама»).

Заключение

Итак, настоящий раздел посвящен биополитике как совокупности социально-политических приложений современной биологии. В противоположность более подробному изданию (Олескин, 2001), здесь в основном рассмотрены этологические (поведенческие) грани биополитики. Очевидно, что политический потенциал биологии является весьма многоплановым. Он охватывает мировоззренческие вопросы (способствуя распространению натурализма в понимании человека вообще и в роли политического актера в частности) и в то же время целый спектр конкретных проблем. Политический потенциал современной биологии на сегодняшний день лишь частично реализован, отчасти он все еще пребывает, как выражаются микробиологи, в латентной (непроявленной) форме.

Биополитика демонстрирует современным политическим деятелям немаловажные для них аспекты современных наук о живом. Она интересна для политологов, которые «по долгу профессии» рефлектируют над поведением политиков. Но биополитика не лишена интереса и для самих биологов. Одно из стержневых понятий биополитики – понятие «биосоциальных систем» – высвечивает для ученого-биолога (в частности, этолога, физиолога) сходство, родство, сопоставимость человеческой социальной жизни с ее соматической подоплекой и биосоциальности других биологических видов. Поэтому знания о человеческом социуме, накопленные в русле общественных наук, могут стимулировать понимание биосоциальных систем приматов, хищных млекопитающих, птиц и даже насекомых (в отдельных аспектах -– даже одноклеточных существ и клеток внутри многоклеточного организма). Напомним в связи с этим об убеждении этолога Ю.М. Плюснина, что «биосоциальный архетип» един для всех социальных форм живого. Таким образом, биополитика может способствовать взгляду на биологические объекты с нетрадиционной для современной науки социогуманитарной точки зрения.

Исторически сложилось так, что политический потенциал биологии был теоретически осмыслен в первую очередь рядом научных школ стран Запада (как в рамках биополитики, так и в терминах иных направлений). Однако этот потенциал может найти достойное поприще для своего применения и в России. Причем сама сложность современной российской ситуации – серьезные экологические и био-медицинские проблемы, идеологический хаос, отсутствие у многих россиян жизненных ценностных ориентиров («для чего жить?»), порой слепое, «обезьянье», подчинение бездарным, но «харизматическим» по невербальным сигналам лидерам – несомненно, способствует интересу к тому социально и политически ценному, что может дать современная биология. Имеются и научно-философские предпосылки для такого интереса.

Любимое президентом БИО А. Влавианос-Арванитис [Vlavianos-Arvanitis, 1991, 1993] слово «биос» для обозначения совокупности планетарной жизни широко использовали русские религиозные философы («софиологи») на рубеже XIX–XX веков, в частности П.А. Флоренский. Вхождение биологических знаний в орбиту российской политики было фактически преопределено также научными концепциями В. Н. Сукачева о биогеоценозе как регулируемой сообществами живых организмов (и нарушаемой неосторожными действиями человека) системы, В.И. Вернадского о биосфере и ноосфере. В последние десятилетия один из важнейших аспектов политической роли биологии – экологический – подробно обсуждался в работах А.В. Яблокова, С.А. Остроумова, Н. Ф. Реймерса и других отечественных ученых. Так, Н. Ф. Реймерс (1992) разработал систему социально-политических мер (правил, принципов и законов социальной экологии) по спасению живой природы. Различные аспекты взаимосвязи биологии и политики, включая влияние физиологических факторов на человека и его социальную активность, рассматриваются в работах В.П. Казначеева.

Какие же концепции и данные современных наук о живом оказываются наиболее значимыми на российской почве? Для суровых условий российской жизни во многих случаях оказывается целесообразной доктрина локальной самообеспечиваемости (частичной или полной). Основа для самообеспечения, в частности продовольствием, заложена в работах И. Айбль-Айбесфельдта по планированию городских районов, где делается упор на автономизацию локальных сообществ людей путем, например, выращивания салата и других овощных культур на крышах домов. Помимо этолого-антропологической, данная разработка имеет и чисто экологическую сторону. Наладить самообеспечение локальной группы людей означает включить ее в состав замкнутой экосистемы (работы Н.С. Печуркина и других отечественных ученых). Подобные (отчасти) замкнутые системы были реально испытаны в Новосибирске и Красноярске в ходе многомесячных испытаний с добровольцами – речь шла об экосистемах «человек – водоросли» и «человек – высшие растения». Продемонстрировано, что водоросли 1) полностью регенерируют атмосферу, пригодную для дыхания человека, со сбалансированным соотношением О₂ и СО₂; 2) регенерируют питьевую воду, снабжая ею человека на 95%; 3) на 30% (по сухой массе) снабжают человека пищей [Лисовский, 1989]. Еще более полная рециркуляция вещества достигнута в системе «человек – высшие растения».

Другой пример касается проекта создания малых сетевых творческих групп. Эти группы в приложении к российским условиям могут служить основой междисциплинарных научных лабораторий, малых предприятий, политических консультативных органов. Наконец, в ходе различных избирательных кампаний российских граждан нередко «водят за нос»: заставляют выбирать не наиболее политически перспективного, а наиболее «обаятельного и привлекательного» кандидата (работы Р. Мастерса). Биополитические знания об «обезьяньих» способах завоевания доверия и расположения избирателей (например позы, жесты и интонации, выражающие сигналы доминирования), изложенные в виде популярной брошюры, могли бы сыграть ориентирующую роль для российских избирателей, заставить их выбирать по осознанным критериям, превратить из просто «биоса» в «биос рефлектирующий». Разумеется, три приведенных примера «не исчерпывают тему», и современная биополитика может предложить России еще ряд немаловажных социальных технологий, направленных, например, на сброс и смягчение человеческой агрессивности, стимуляцию альтруизма и кооперации между людьми. Во всех этих случаях этология и другие биологические науки мыслятся в комплексе с социогуманитарными подходами к соответствующим проблемам.

Было бы безудержным и опасным биологизаторством считать, что на базе биополитики может быть создана самостоятельная система социальных и политических ценностей, своя идеология. Но неоспоримо и другое: социально и политически важные грани биологии не могут не войти как достаточно важный компонент в новую создаваемую ныне многоуровневую систему идей и ценностей, призванную вновь окультурить покинутый прежней коммунистической идеологией регион, наполнить жизнь его обитателей новым смыслом, целью, надеждами на будущее, способствовать развитию в нем гражданского общества как самостоятельной, независимой от государства политической силы, состоящей из ассоциаций граждан. Причем вклад биологии не будет ограничен только экологической проблематикой, значение которой очевидно, неоспоримо и заставляет задуматься о значении биологии вообще.

В недрах современной эволюционной биологии сформировались некоторые важные с социально-политической точки зрения конкретные идеи, рефлексия над которыми могла бы помочь в развитии ценностных ориентиров для нынешней России:

1) рассмотрение человека с эволюционной точки зрения поможет нам преодолеть Харибду национализма и Сциллу недооценки собственной нации, поскольку эволюционная биология придает особое значение принципу «единства в многообразии» в отношении как живой природы в целом, так и человеческого общества (см. также сказанное чуть ниже о коэволюции);

2) эволюционная биология придает особое значение переменам, а не постоянству, тем самым вдохновляя реформаторов на социальные перемены. Она также подчеркивает роль индивидуальной инициативы как фактора эволюции и катализатора социальных и политических процессов.;

3) биополитика в интерпретации П. Корнинга и др. с концепцией «телеономической эволюции» отводит важную роль кооперации и взаимопомощи (опираясь на более ранние взгляды П.А. Кропоткина), а именно эти типы отношений между людьми и группами особенно важны для улучшения психологической атмосферы современного общества и соответствуют традиционному русскому, особенно крестьянскому, менталитету (сельский «мир» как форма тесно спаянной кооперативной общины);

4) в науках о живом, а именно в экологии первоначально зародилось ставшее ныне «императивом» в словоупотреблении Н.Н. Моисеева понятие «коэволюции», исходящее из плюралистичности взаимосвязанных вещей в мире [Карпинская и др., 1995], допускающее политически важную конкретизацию в плане налаживания взаимоотношений между автономными, но предполагающими существование друг друга «субъектами Российской Федерации», между Россией и другими странами СНГ, между СНГ и остальным миром, между людьми и их биоокружением; между бюрократическими (централизованными) и сетевыми (децентрализованными, междисциплинарными, подробнее глава третья выше) организациями; между различными социальными системами, каждая из которых формирует локальные анклавы в социуме.

Можно продолжить разговор о социально и политически значимых идеях, возникших в русле биологии и базирующихся на ней стыковых направлений. Однако необходимо ответить на следующие вопросы: кто будет развивать и конкретно дорабатывать биополитические идеи применительно к российской ситуации; кто будет распространять их среди росссиян?

В демократическом обществе, каковое мы и надеемся создать в России, невозможно возлагать слишком большие надежды на центральные органы власти. Всякие нововведения, новые идеи – большие и малые – могут эффективно распространяться и развиваться «снизу», со стороны гражданского общества, нередко в противоборстве с этими самыми «центральными органами». Нам представляется, что и биополитические идеи в разных их аспектах не являются исключением. Сетевые децентрализованные организации, объединяющие «куски» различных институтов и официальных организаций наряду с отдельными энтузиастами, могли бы заняться преломлением потенциала современных наук о живом к российским условиям, комбинируя разработку биоцентрических ценностных ориентиров с практической деятельностью в связанных с биополитикой областях:

охране биоса и борьбе за экологическую грамотность;

создании социальных технологий с учетом биологического аспекта человека;

разработке образовательных программ по биологии и их педагогической реализации.

Подытоживая все вышесказанное, можно утверждать, что современные науки о живом могут внести свой вклад в заполнение идейного вакуума и разработку конкретных проектов социальных технологий в России. Биология и созданная на ее базе биополитика рассматривают человека как «гражданина биоса», представителя единого живого мира планеты, но представителя, осознающего свою особую миссию в биосе. Биополитики разделяют идеи широкого демократического плюрализма (своего рода аналога «биоразнообразия» – многообразия биологических видов),а также кооперации и коллективизма, и даже так любимой многими современными теоретиками «соборности». Все это – не что иное, как приложение принципа биосоциальности, стержневого биополитического понятия, к современному человеческому обществу.