39. Роль языка в развитии социального и гуманитарного знания

К сожалению, в современном мире отчетливо проявляются сложность и противоречивость взаимоотношений различных культур, наличие фактов взаимного отчуждения и непонимания. Для взаимоотношений между целым рядом локальных цивилизаций современного мира характерно отрицательное восприятие друг друга, устойчивые негативные стереотипы. В частности, возникает предположение о том, что одна цивилизация органически не способна понять другую. Речь идет о понимании в герменевтическом смысле (герменевтика – наука и искусство истолкования и понимания текста) или в том, который вкладывается в термин “понимание” философией жизни, т. е. в смысле “вживания”, “вчувствования”, постижения духа иной культуры. Конечно, в отношениях между цивилизациями, присутствуют соображения политического и экономического расчета, в следствие чего, образ противоположной стороны может подвергаться намеренным искажениям, по причине заинтересованности в таком искажении определенных политических и экономических кругов. Но в свете нашей темы первоочередной интерес представляют не намеренные искажения, а те модели восприятия, которые рождаются спонтанно и обусловлены коренными свойствами ментальности и культуры. Взаимное непонимание и невозможность полноценного диалога находят свое объяснение в целом ряде причин (н-р, в языковых трудностях: возможны искажения, которые могут остаться не замеченными ни одной из сторон, но которые, так или иначе, обнаружатся в виде противоречий или конфликтов. Каждый самобытный язык задает своеобразную языковую картину мира.)

«Идея существования национально-специфических языковых картин мира зародилась в немецкой филологии конца 18-го – начала 19-го в. (Михаэлис, Гердер, Гумбольдт). Речь идет, во-первых, о том, что язык как идеальная, объективно существующая структура подчиняет себе, организует восприятие мира его носителями. А во-вторых, о том, что язык – система чистых значимостей - образует собственный мир, как бы наклеенный на мир действительный.»

Язык навязывает человеку определенное видение мира. Это происходит уже, на уровне отдельных слов. «Усваивая родной язык, - отмечает С. Г. Тер-Минасова, - англоязычный ребенок видит два предмета: foot и leg там, где русскоязычный видит только один – ногу, но при этом говорящий по-английски не различает цветов (голубой и синий), в отличие от говорящего по-русски, и видит только biue».

«Усваивая чужой, новый язык, человек одновременно усваивает чужой, новый мир.» Именно эта необходимость перестройки мышления, перекраивания собственной, привычной, родной картины мира по чужому, непривычному образцу и представляет собой одну из главных трудностей (в том числе и психологическую) овладения иностранным языком.» (Там же, с. 49.).

В языке проявляется конфликт между культурными представлениями разных народов о тех предметах и явлениях реальности, которые обозначенными по видимости эквивалентными словами этих языков. Так, даже обозначение зеленого цвета, такого «общечеловеческого» понятия, вызывает большие сомнения в плане его абсолютного лексического соответствия, поскольку наличие определенных метафорических и стилистических коннотаций не может не влиять на значение слова, а эти коннотации различны в разных языках. Зеленые глаза по-русски звучит поэтично, романтично, наводит на мысль о колдовских, русалочьих глазах. Английское же сочетание green eyes является метафорическим обозначением зависти и содержит явные негативные коннотации. Отрицательные ассоциации, вызываемые green eyes, - это “вина” Шекспира, назвавшего в трагедии Отелло зависть, ревность зеленоглазым чудовищем – “a green-eyed monster».

Различные категории высказываний в гуманитарном знании должны подчиняться введенным правилам, определяющим их свойства и употребление. Правила конвенциональны, и если нет правил, то нет игры; игра предполагает «борьбу», убеждение и вопрошание, которые предстают элементарными формами социальных связей и одновременно показывают, что коммуникации и сообщения всегда различны. Таким образом, теория коммуникации и сообщения всегда различны. Таким образом, теория коммуникаций дополняется «теорией игр», предполагающей не только повествование, рассказ, но также «борьбу», дискуссию и противостояние. Поскольку гуманитарное знание не сводится к науке и специальному познанию, то, соответственно, оно складывается не только из совокупности истинных высказываний, но и из различного рода высказываний, характеризующихся критериями справедливости, добра, красоты или деловыми, «техническими» оценками. В таком случае мы имеем знание с широким полем воздействия, по форме близкое к рассказу, - знание, которое передается повествованиями, которое определяется, что нужно сказать, чтобы услышали, что нужно играть, чтобы суметь создать предмет рассказа. Такое знание близко к преданиям, обычаям, притчам, сказкам, поговоркам и пословицам. Таким образом, повествовательное, нарративное знание – это форма преобладает и во вненаучном знании – допускает множественность языковых игр, осуществляющихся одновременно и во взаимодополнении.

Гумманитарные науки, используя нарративное знание и соответсвующие языки, имеют свои критерии оценки «научности» и признают ее различные типы. Филология, история, историография культуры и другие близкие к ним науки не могут развиваться под сенью идеалов «научности» и объективности естественно-научного и тем более формализованного знания. Есть совсем другие ставшие классическими гуманитарные образцы «научности» и соответствующий им язык, где определенная доля методологизма и аналитики успешно сочетается с нарративностью, «рассказом» как свободным размышлением, и происходит это на пересечении различных «горизонтов» культуры, науки и искусства.

Особенности введения нового термина в гуманитарном знании состоят часто в том, что ему не может быть дано строгого определения, смысл его наращивается постепенно, с изложением концепции, развертыванием системы рассуждении, т.е. используется то, что называют «контекстуальным определением». Примерами этому могут служить введенные М.М.Бахтиным понятие «текст», «хронотоп», новое осмысление термина «поэтика» в работах Д.С.Лихачева, С.С.Аверинцева. Способ контекстуального определения здесь, по-видимому, неизбежен и наиболее плодотворен еще и потому, что в гуманитарных науках особенно велико количество предлагаемых концепций относительно каждого объекта и имеется значительное расхождение между системой понятий и системой соответствующих им терминов.

Несомненный интерес представляют формы осмысления ценностных факторов, определяющих характер абстракций в гуманитарном тексте. Анализ историко-литературных исследований позволяет увидеть различные способы абстрагирования, которое не стремится к предельной степени общности, что обусловлено самим характером гуманитарного познания, отражает его специфику. При этом заслуживает внимания вопрос о сохранение содержательной стороны таких абстракций. Обращения к исследованиям, в частности, по древнерусской литературе дает возможность увидеть многообразные способы абстрагирования: предельное «возвышение» стиля и языка путем исключения бытовой лексики, повтор синонимов, сочетание сходных сравнений, стирающих все видовые отличия и сохраняющих лишь самое общее, абстрактное; повторение эпитетов, однокоренных слов и других элементов текста; усиление таинственности и невыразимости явления; наконец, путем своеобразного «абстрактного психологизма» при описании действующих лиц. Это в поной мере отражало стремление средневековой литературы, преимущественно церковной, найти, как отмечал Д.С.Лихачев, общее, абсолютное и вечное в частном, конкретном и временном, невещественное в вещественном, христианские истины во всех явлениях жизни. Такие приемы позволяли «разрушить» конкретность и материальность мира, поднять события жизни действующих лиц над обыденностью, рассматривать их под знаком вечности и тем самым перевести, по существу, на абстрактный уровень.

В 90-х годах наряду с термином «понятие» начинает более активно входить в оборот термин «концепт», представление о котором существенно обогатилось при обращении к историко-философской традиции. Как показала С.С.Неретина, исследовавшая концептуализм средневекового философа П.Абеляра, термин conceptio в его «Логике» имеет значение «схватывания» единичного и многообразного в осуществляемом «душой» акте познания. «Недооцененный» в истории философии концептуализм уже нашел способ и термин, не отбрасывающий единичное, конкретное, индивидное, но выражающий их в «спаянности» с общим, универсальным.

В целом концепты – это «интерпретаторы смыслов», форма обработки субъективного опыта путем подведения его под определенные категории и классы, основная единица хранения и передачи информации, достаточно гибкая и изменяющаяся с ростом знания. Общечеловеческие, универсальные концепты специфически группируются и вербализуются в разных языках в зависимости от лингвистических, прагматических и культурологических факторов. Концепты организуются также в иерархические, часто ассоциативные семантические сети, как это представлено, например, в моделях хранения знаний в памяти человека.

В полной мере концепт используется при разработке такой проблематики, как концептуализация внешнего мира, заложенная в языке. Исследования известного лингвиста А.Вежбицкой по теории метаязыка и этнограмматике осуществлены на стыке с психологией культуры, культурологией, наукой о познании. Она исходит из того, что нельзя описать «мир как он есть» на естественном языке, так как последний изначально задает свою картину мира, а все значения являются субъективными, антропоцентричными и этноцентричными. В книге «Язык. Культура. Познание», в значительной мере посвященной русскому языку, его национальным особенностям, Вежбицкая, осуществляя сопоставление этнографически специфичных концептов, обосновывает, что та или иная концептуализация внешнего мира заложена в языке. В нем отражаются не только особенности природных условий или культуры, но и своеобразие национального характера его носителей – например, в русском языке необычайно подробно разработано семантическое поле эмоций.

Для понимания природы и различия концептов и понятий естественно-научного или гуманитарно-философского знания представляется значимым следовать идеям Делеза о различии между повторением и общностью, о том, что общность представлена качественным классом подобного и количественным классом равноценного, что общность частного противопоставлена повторению особенного. Соответственно, «язык науки, где преобладает символ равенства и каждый термин может быть заменен другим, и лирический язык, каждый незаменимый термин которого может быть лишь повторен», тем самым четко различаются. И дело здесь не только в разных типах знания – научном и художественном, но в фундаментальном различии способов образования и природы понятия и концепта, для которого «повторение выступает как логос единичного, особенного».