Глава 7

ВОСПИТАНИЕ ДЕТЕЙ В ДВОРЯНСКИХ СЕМЬЯХ

§ 1. Сочетание старого быта с заимствованиями из западноевро­пейской культуры и педагогики. § 2. Роль наемных домашних вос­питателей и учителей

Суров и непреклонен был царь Петр в своей борьбе за новую Россию. На рубеже столетий рушились старые дедовские обычаи Мос-

ковского государства, забыт был дремотный покой в опустевших бояр­ских теремах. Мужское население страны участвовало в сражениях Се­верной войны и строило новую столицу на реке Неве, а иные постигали за морем науки и ремесла, неведомые до тех пор на Руси. Зашатались устои старозаветного московского быта. Государевы указы заставляли жить по-новому не только знать, именитое купечество, но и простой народ.

26 августа 1700 г. на всех городских воротах при въезде в Москву был вывешен царев указ о ношении боярством, дворянством и купечеством французского и венгерского платья, а также у ворот были выставлены чу­чела-манекены, одетые по новой моде. Новшества вводились одно за дру­гим. Кроме крестьян и духовенства, всем приказано было брить бороды. Строить дома в городах разрешалось только по западноевропейскому об­разцу. Но трудно было расставаться с привычной обстановкой, с обычая­ми, заведенными отцами и дедами.

§ 1. Сочетание старого быта с заимствованиями из западноевропейской культуры и педагогики

Жизнь русского общества при Екатерине II, особенно в столицах, произ­водила впечатление странного сочетания успехов образования, внешнего лоска, роскоши, блеска и старинного варварства. Встречались дамы и де­вицы, которые прекрасно говорили на трех-четырех языках, играли на разнообразных музыкальных инструментах. Люди со средствами заводили французские библиотеки и выписывали французских гувернеров и гувер­нанток для своих детей, другие отправляли детей учиться в Париж. К числу образованных людей относились А.Р. Воронцов, И.И. Шувалов, Н.И. Панин, княгиня Е.Р. Дашкова.

Но при том, что в дворянском быту старались освоить европейские нормы поведения, дворяне были близки к простому народу, они жили по нескольку месяцев в деревне, соблюдали общеправославные праздники, чтили обряды, традиции народа, брали няню из крестьян, поэтому патри­архальный быт семьи перекликался с крестьянским, особенно у провин­циальных дворян. Традиционная культура, ее ценности, этикет глубоко входили не только в дворянскую, но и в мещанскую, в купеческую среду, бытовали в ней, определяя национальную сущность характера.

Дворянство в XVIII и XIX вв. отличалось неоднородностью и этничес- кой пестротой. В него входили с XV в. представители татарской элиты; позже включились поляки, литовцы, немцы, с XVIII в. — представители кабардинцев, и др. Все они ассимилировались и имели соответ-

ствующие привилегии и обязательства перед государством, а на их тради- ционную культуру наложился еще один слой. Чуть более половины дворян были русскими, хранившими патриархальные, и при-

страстия.

Неоднородным было дворянство и в имущественном положении: выс­ший, чрезвычайно тонкий слой — элита, имевший огромные привилегии и богатства; средний, обладавший дворянскими правами и некоторым до­статком; низший, жизнь которого в провинции мало отличалась от жизни простонародья. Но модный этикет, внешние формы поведения стреми­лись освоить в каждой семье и выглядели они часто курьезно. Это была дикая смесь застарелого невежества, грубой некультурности и распущен­ности с мишурой западного просвещения и внешних форм европейской жизни.

«В глубине общества, на самом его, лежал слой, мало тронутый новым влиянием; он состоял из мелкого сельского дворянства. Живо ри­сует его человек первой половины века — майор Данилов в своих записках. Он рассказывает о своей тетушке, тульской помещице — вдове. Она не знала грамоты, но каждый день, раскрыв книгу, все равно какую, читала наизусть, по памяти, акафист Божией Матери. Она была охотница до щей с бараниной, и когда кушала их, то велела сечь перед собой варив­шую их кухарку не потому, что она дурно варила, а так, для возбуждения аппетита»¹.

щ Образ жизни провинциальных дворян

В провинции жили почти исключительно престарелые, несовершен­нолетние и женщины. Дома мелких помещиков очень напоминали собою крестьянские избы в северных губерниях: две комнаты и сени. Комнаты были малы, тесны, низки и мрачны, мебели и посуды немного. У более зажиточных помещиков дома отличались лишь большим количеством комнат и большей чистотой.

Свободное от еды, сна и несложных хозяйственных забот время по­мещики тратили на дворовые игры, качели, охоту, посещение соседей. Свадьбы, похороны представляли исключительный интерес; по вечерам слушали сказки, на святки рядились, гадали, смотрели на пляски и слуша­ли песни. Жизнь текла сонно и вяло. Верили приметам, снам, гаданиям.

Семейный быт отличался патриархальностью, но отсутствие образова­ния приводило к тому, что даже добрые, снисходительные люди в пылу раздражения проявляли себя настоящими дикарями.

Воспитание и обучение детей в провинциальных дворянских семьях не имело определенных теоретических и практических оснований. В одних семьях детям давали полнейшую свободу, даже за шалости ре­бенка наказывали не его самого, а приставленного к нему в товарищи крепостного мальчика или девочку; в других — детей держали в величай­шей строгости, страхе, прибегали к постоянным и жестким наказаниям.

Девушки целые дни проводили без всякого дела, смотрелись в зеркало, думали о забавах и женихах, слушали сплетни и пересуды. Образ Митро­фанушки, созданный Фонвизиным, был не исключительным, а типичным. Были, конечно, семьи, где родители, умные и нравственные люди, находи­ли разумные пути

Как отмечает В.О. Ключевский, на «этой сельской культурной подпочве покоился модный дворянский свет столичных и губернских городов. Это было общество французского языка и легкого романа, состоявшее, говоря языком того времени, из «модных щеголей и светских вертопрашек».

Случилось так, что Франция стала образцом светскости и общежития для русского общества, писал В.О. Ключевский. Эти веяния шли от цар­ского двора. Вольтер был сделан почетным членом русской Академии наук и получил поручение написать историю Петра Великого; в этом Вольтеру

¹ Ключевский В.О. Указ. соч. Т. V. С, 155.

помогал жаркий поклонник французских мод и литературы И.И. Шува­лов, влиятельный человек при дворе Елизаветы и куратор Московского университета».

Екатерина еще в молодости увлекалась французской литературой; вступив на престол, она спешила завести прямые отношения с вождями литературного движения, стремясь создать о себе лестное мнение в Евро­пе. Сотруднику Дидро по изданию Энциклопедии Даламберу Екатерина даже предложила взять на себя воспитание наследника русского престола великого князя Павла, она долго и сильно пеняла Даламберу за отказ от этого предложения. И сам Дидро не был обойден ее милостями. Узнав, что издатель Энциклопедии нуждается в деньгах, она купила у него ог­ромную библиотеку за 15 тыс. франков и оставила ее при Даламбере, назначив его библиотекарем с жалованьем по тысяче франков в год.

В высшем свете развилась мода на чтение. Читали без разбору все, что попадалось под руку. Но потом это чтение получило более определенное направление; призванное на помощь в борьбе с досугом, от которого не знали куда деваться, это чтение склонило вкусы образованного общества в сторону изящной словесности, чувствительной поэзии. То было время, когда стали появляться первые трагедии Сумарокова, между ними одна заимствованная из русской истории — «Хорев». Любознательное общест­во с жадностью накинулось на эти трагедии, заучивало диалоги и моноло­ги Сумарокова, несмотря на его тяжелый слог. За комедиями и трагедия­ми следовал целый ряд чувствительных русских романов, которых немало написал тот же Сумароков; эти романы также заучивались наизусть и не сходили с языка умных барынь и барышень.

Некоторые знатные представители элиты достигали в усвоении фран- цузской моды и нравов колоссальных успехов. «Один из образованных русских вельмож — Бутурлин, разговаривая с приезжим французом, па- рижанином, удивил его точностью, с какой он рассказывал о парижских улицах, гостиницах, театрах и памятниках. Удивление иностранца пре- вратилось в настоящее изумление, когда он что Бутурлин никогда не бывал в Париже, а все это знал лишь из книг. Так, в Петербурге люди были знакомы с французской столицей лучше ее старожилов. Около того же времени французский литературный мир Парижа и Петербурга вос- хищался анонимной пьесой «Послание к Ниноне», которая написана была такими превосходными французскими стихами, что многие припи- сывали ее перу самого Вольтера. Оказалось, что автором этой пьесы был не кто иной, как действительный статский советник граф Андрей Петро- вич Шувалов...»¹.

Ключевский В.О. Указ. соч. Т. V. С. 156—159.

Но в целом в XVIII в. образованных людей среди дворян было немно­го, и большинство их было обязано своим культурным развитием самооб­разованию. Общечеловеческая культура, приносимая иноземным влияни­ем, воспринималась так, что не просветляла, а затемняла понимание родной действительности; непонимание ее сменялось равнодушием к ней, продолжалось пренебрежением и завершалось презрением.

Под внешней светской выправкой нередко скрывалась азиатская не­ряшливость. Обломки старого быта мирно уживались с обрывками за­падноевропейских новшеств.

Дворянские добродетели. Дворянское воспитание заключалось не в использовании особой методики, его обеспечивал весь образ жизни, усваи­ваемый как сознательно, так и путем подражания и соблюдения тради­ций. Конечно, дворянское воспитание все же подвергалось различным влияниям: веяниям европейской моды, предписаниям высших инстан­ций, но в целом оно придерживалось устоявшихся принципов и целей.

Дворянское воспитание было направлено на то, чтобы отшлифо­вать личность соответственно определенному образцу, который включал в себя набор различных добродетелей и этикетных норм.

Мироощущение дворянина во многом определялось положением и ролью в государстве сословия в целом: оно на протяжении нескольких веков являлось сословием привилегированным и служивым одновремен­но. Сызмальства дворянским детям внушалось, что необходимо осозна­вать свой гражданский долг и служить обществу и государю верно на любом поприще — военном или гражданском. Быть храбрым, честным, образованным дворянину следовало не для славы, богатства, высокого чина, а согласно своему положению.

В числе дворянских добродетелей на первом месте находилась честь, которая во многом определяла поведение дворянина.

Отправляли Петра Гринева на службу так: «Родители мои благослови­ли меня. Батюшка сказал мне: «Прощай, Петр. Служи верно, кому при­сягнешь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: платье с нову, а честь с молоду» (А.С. Пушкин «Капитанская

Старик Болконский, провожая сына на войну, напутствует его такими словами: «Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику боль­но будет... • — он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом про­должал: — а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болкон­ского, мне будет... стыдно» (Л.Н. Толстой «Война и мир»),

Эта установка — думать об этическом значении поступка, а не о его практических последствиях — как заметил В. Набоков, для

дворянского кодекса чести. Воспитание, построенное на таких принци­пах, не только не вооружает человека качествами, необходимыми для пре­успевания, но объявляет эти качества постыдными. Однако многое зави­сит от того, как понимать жизненный успех. Если в это понятие входит не только внешнее благополучие, но и внутреннее состояние человека — чистая совесть, высокая самооценка и прочее, то дворянское предстает не таким уж непрактичным.

Храбрость и выносливость, которые требовались от дворянина, были невозможны без соответствующей физической силы и ловкости, поэтому эти качества высоко ценились и развивались с детства.

Усиленная физическая закалка детей отчасти диктовалась условиями жизни: многих мальчиков в будущем ожидала военная служба, любой мужчина рисковал быть вызванным на Требовали физической под-

готовки и такие общепринятые развлечения, как охота и верховая езда. Вместе с тем в демонстрации физической выносливости был и особый шик.

Готовясь к жизни в свете, дворянский ребенок должен был приучаться выражать свои чувства в сдержанной и корректной форме. Сергей Льво­вич Толстой вспоминал, что самыми серьезными проступками детей в глазах отца были «ложь и грубость» независимо от того, по отношению к кому они допускались — к матери, воспитателям или прислуге. Столь же недопустимой считалась и грубая фамильярность в отношениях между друзьями.

Чувство собственного достоинства, осознание родовой чести и доблес­ти, превосходство над представителями других сословий, в том числе и педагогами и домашними воспитателями, которые причислялись к при­слуге, — также характерные черты многих представителей дворянского

Семейное воспитание

В богатых русских семьях попечение о детях было организовано ши­роко и внимательно. Ребенок оберегался целой толпой кормилиц, мамок, нянек и прочих членов женской прислуги, неусыпно заботившихся, чтобы барское дитя росло в нежности, сытно ело и сладко пило, ни в чем не знало бы отказа и всегда развлекалось всякого рода забавами и утехами.

Начиная с петровских реформ родители считали, что воспитание ре­бенка следовало поручать наемным воспитателям и учителям, которые были обязаны обучить его разным наукам и языкам, а также элегантным манерам, умению держаться в обществе и казаться приятным. Что из этого получалось, ярко описал Пушкин в своей повести «Капитанская дочка».

¹ См.: Муравьева О.С. Как воспитывали русского дворянина. М., 1995. С. 73.

«Матушка была еще мною брюхата, как уже я был записан в Семе­новский полк сержантом, по милости майора гвардии князя Б., близко­го нашего родственника. Если бы паче всякого чаяния матушка родила дочь, то батюшка объявил бы куда следовало о смерти сержанта, и дело тем бы и кончилось. Я считался в отпуску до оконча­ния наук. В то время воспитывались мы не по-нонешнему. С пятилет­него возраста отдан я был на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки. Под его надзором на двенад­цатом году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля. В это время батюшка нанял для меня фран­цуза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым за­пасом вина и прованского масла. Приезд его сильно не понравился Са-вельичу. «Слава Богу, — ворчал он про себя, — кажется, дитя умыт, причесан, накормлен. Куда как нужно тратить лишние деньги и нани­мать мусье, как будто и своих людей не стало!»

Бопре в отечестве своем был парикмахером, потом в Пруссии сол­датом, потом приехал в Россию pour etre outchitel¹, не очень понимая значение этого слова. Он был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности. Главной его слабостью была страсть к прекрасному полу; не­редко за свои нежности получал он толчки, от которых охал по целым К тому же не был он (по его выражению) и врагом бутылки, т.е. (говоря по-русски) любил хлебнуть лишнее. Но как вино подавалось у нас только за обедом, и то по рюмочке, причем учителя обыкновенно и обносили, то мой Бопре очень скоро привык к русской настойке и даже стал предпочитать ее винам своего отечества, как не в пример более полезную для желудка. Мы тотчас поладили, и хотя по контракту обязан он был меня учить по-французски, по-немецки и всем наукам, но он предпочел наскоро выучиться от меня кое-как болтать по-рус­ски, — и потом каждый из нас занимался уже своим делом. Мы жили душа в душу. Другого ментора я и не желал. Но вскоре судьба нас раз­лучила и вот по какому случаю:

Прачка Палашка, толстая и рябая девка, и кривая коровница Акуль- ка согласились в одно время кинуться матушке в ноги, винясь в

преступной слабости и с плачем жалуясь на мусье, обольстившего их неопытность. Матушка шутить этим не любила и пожаловалась батюш­ке. У него расправа была коротка. Он тотчас потребовал каналью фран­цуза. Доложили, что мусье давал мне свой урок. Батюшка пошел в мою комнату. В это время Бопре спал на кровати сном невинности. Я был занят делом. Надобно знать, что для меня выписана была из Москвы

Чтобы стать учителем. — Прим. ред.

географическая карта. Она висела на стене безо всякого употребления и давно соблазняла меня шириною и добротою бумаги. Я решился сде­лать из нее змей и, пользуясь сном Бопре, принялся за работу. Батюшка вошел в то самое время, как я прилаживал мочальный хвост к Мысу Доброй Надежды. Увидя мои упражнения в географии, батюшка дернул меня за ухо, потом подбежал к Бопре, разбудил его очень неосторожно и стал осыпать укоризнами. Бопре в смятении хотел было привстать и не мог: несчастный француз был мертво пьян. Семь бед, один ответ. Батюшка за ворот приподнял его с кровати, вытолкал из дверей и в тот же день прогнал со двора, к неописанной радости Савельича. Тем и кончилось мое воспитание.

Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми маль­чишками. Между тем минуло мне шестнадцать

Нравственные нормы и правила хорошего тона усваивались дворян­скими детьми в семейном кругу, а дворянская семья объединяла широ­кий круг близких и дальних

Число детей не принято было ограничивать, чаще всего в семье их бывало много и самого разного возраста. Соответственно было много дядей и тетей, и бесконечное количество двоюродных и троюродных братьев и сестер. Но эти и сами по себе огромные семьи не ограничи­вались отношениями лишь с близкими родственниками. Большинство дворянских семей находилось в близком или дальнем родстве даже между собой и было так или иначе причастно к воспитанию детей из разных семей.