18.3. Российская модель рынка труда

Уровень жизни наёмных работников и их семей зависит прежде всего от их заработной

платы, которая в рыночной экономике определяется спросом на труд и предложением труда, поэтому особое значение для социальной политики государства имеет состояние рынка труда.

За десять лет экономических реформ у нас в стране сформировалась достаточно специ- фическая «российская модель» рынка труда. Данная модель никем не конструирова- лась, не навязывалась «сверху» по заранее составленному плану. Она формировалась спонтанно, под воздействием решений, которые принимались независимо друг от друга государством, предпринимателями и работниками. Считается, что существует две мо- дели «переходного» рынка труда. Первая модель существует в странах Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ), вторая – в России и других странах СНГ.

Эволюция трудовых отношений в странах ЦВЕ в общем и целом соответствовала ис- ходным ожиданиям на старте рыночных реформ. Все они с известными вариациями вос- производили тип рынка труда, который хорошо известен из опыта ведущих стран Запад- ной Европы (Бельгии, Германии, Испании, Франции, Швеции и др.), рынка с высокой сте- пенью защиты занятости, сложными механизмами заключения коллективных догово- ров, значительной сегментацией рабочей силы и устойчивой долговременной безрабо- тицей. Конечно, переходное состояние экономики накладывало отпечаток на функциони- рование рынка труда в странах ЦВЕ, тем не менее они ориентировались на западно- европейский опыт, приближаясь к прототипу со всеми присущими ему достоинствами и недостатками.

С самого начала реформ Россия включилась в процесс «импортирования» стандартного набора институтов, действующих в сфере трудовых отношений. Был введен законода-

тельный минимум заработной платы, создана система страхования по безработице, ле- гализована забастовочная деятельность, сформирована сложная многоступенчатая сис- тема коллективных переговоров, установлены налоги на фонд оплаты труда, внедрена политика налогового ограничения доходов, предпринимались попытки индексации зара- ботной платы и т. д.

Ожидалось, что в России рынок труда будет «работать» примерно так же, как рынки труда в странах ЦВЕ. Правда, с учетом большей глубины трансформационного кризиса можно было предположить, что масштаб и острота проблем окажутся иными: безработица

– выше, трудовые конфликты – многочисленнее, инфляционное давление со стороны из- держек на рабочую силу – сильнее и т.д. Поэтому первые годы реформ прошли под зна- ком скорой катастрофы в сфере занятости.

Однако этим прогнозам не суждено было сбыться. Российский рынок труда в условиях переходного кризиса повел себя иначе. Каковы же его особенности?

1. Занятость в российской экономике оказалась очень устойчивой и не слишком чув- ствительной к шокам переходного процесса. За весь пореформенный период ее падение составило 12-14% и было явно непропорционально масштабам сокращения ВВП, кото- рое достигало 40% в нижней точке кризиса. В России занятость снижалась не столь ак- тивно, как в странах ЦВЕ.

2. Рост безработицы был выражен слабее и носил менее «взрывной характер. Во всех странах ЦВЕ открытая безработица быстро преодолела 10-процентную отметку, а в ряде стран (Болгария, Польша, Словакия) превысила 25-20%.В России же рост безработицы был медленным и постепенным и лишь на шестом году рыночных реформ она перешагну- ла 10-процентный рубеж, достигнув того уровня, который установился в большинстве других постсоциалистических стран уже после того, как там возобновился экономический рост. Но стоило российской экономике вступить в фазу оживления, как показатели безра- ботицы стремительно пошли вниз, уменьшившись почти в два раза (с 14,6% в 1999 г. до

8,0% в 2002 г.). Таких темпов снижения безработицы не знала ни одна другая переходная экономика.

3. Необычная черта российского рынка труда – резкое сокращение продолжительно- сти рабочего времени. На протяжении первой половины 1990-х гг. среднее количество рабочих дней, отработанных рабочими в промышленности за год, сократилось почти на целый месяц. Такого не знала ни одна из стран ЦВЕ. В то же время около 15% всех заня- тых трудились дольше стандартных 40 часов в неделю. То есть с этой стороны российский рынок труда демонстрировал нетипично высокую эластичность.

4. По официальным данным, снижение реальной оплаты труда в России за период

1991-2000 гг. составило около 60%. Гибкость зарплаты обеспечивалась несколькими фак- торами: отсутствием ее обязательной индексации, систематическими задержками ее вы- платы, наличием скрытой (теневой) оплаты труда. В большинстве других стран с пере- ходной экономикой падение реальных трудовых доходов оказалось менее внушительным, чем в России (в основном в пределах 30-35%), хотя в некоторых случаях, например в Бол- гарии, его масштабы были сопоставимы с российскими. Если же номинальную зарплату в российской экономике корректировать не по индексу потребительских цен, а по индексу цен производства, то с точки зрения работодателей падение реальной зарплаты будет даже глубже, чем с точки зрения работников. Это позволяло работодателям в России под- держивать более высокий спрос на рабочую силу.

5. В России углубление дифференциации в заработках было исключительно резким: если в 1991 г. коэффициент Джини был равен 0,32, то к концу 90-х гг. он достиг 0,45. В настоящее время по этому показателю Россия в полтора-два раза «опережает» страны ЦВЕ.

6. На протяжении всего переходного периода в российской экономике происходил ин- тенсивный оборот рабочей силы, причем достигалось это за счет не только и не столько большей активности выбытий, сколько большей активности при приеме на работу. В дру-

гих переходных экономиках интенсивность найма с началом рыночных реформ, как пра- вило, резко снижалась. Другая не менее парадоксальная черта – доминирование добро- вольных увольнений.

7. «Визитной карточкой» российского рынка труда стали «нестандартные» способы

адаптации – работа в режиме неполного рабочего времени и вынужденные админист- ративные отпуска, вторичная занятость в неформальном секторе, задержки заработ- ной платы и теневая оплата труда. Нигде больше размах и разнообразие этих приспосо- бительных механизмов не были столь значительны, как в России. Эти механизмы объе- диняла одна важная общая черта – неформальный или полуформальный характер. Возни- кала персонификация отношений между работниками и работодателями, явные трудовые контракты уступали место неявным.

8. Забастовочная активность была относительно невысокой. В первой половине 90-х гг. в расчете на 1 тысячу занятых терялось от 3 до 25 рабочих дней, во второй половине число потерянных рабочих дней увеличилось до 45-84, но к концу десятилетия вновь упа- ло до 3 дней.

Подвижность российского рынка труда достигалась не благодаря гибкости трудового законодательства и заключавшихся контрактов, а вопреки им. По степени жесткости российское трудовое законодательство находилось примерно на уровне жесткости норм в государствах Южной Европы, которые традиционно отличаются чрезмерной зарегулиро- ванностью рынка труда, и намного превосходило законодательство других стран с пере- ходной экономикой. Так, коэффициент жесткости исчислялся для России (по КЗоТ, дейст- вовавшему до 1 февраля 2002 г.) – 3,2 балла; для Португалии 3,7; Турции, Греции - 3,5; Италии - 3,4; Испании - 3,1 балла. Для сравнения: коэффициент жесткости для Велико- британии, Новой Зеландии - 0,9; для Польши – 2,0 балла.

Феномен задержек с выплатой зарплаты наглядно показывает, что «гибкость», прису- щая российскому рынку труда, обеспечивалась не в рамках норм трудового права (кото- рые в действительности были и остаются жесткими и чрезвычайно обременительными), а слабостью контроля за их соблюдением.

С институциональной точки зрения, своеобразие российского рынка труда состоит в том, как работают механизмы, призванные обеспечивать исполнение законов и контрак- тов. В пореформенной России все эти механизмы действовали крайне неэффективно, не только потому, что государство не справлялось с функциями гаранта установленных пра- вил и норм. Очень часто оно само выступало их активным нарушителем (не выплачивало зарплату работникам бюджетной сферы, задерживало выплату пособий по безработице и т.д.). Это резко меняло всю систему стимулов, направляющих поведение участников рын- ка труда. В условиях, когда издержки, связанные с соблюдением существующего законо- дательства и действующих контрактов, чрезвычайно обременительны, а издержки, свя- занные с нарушением законодательства и контрактов сравнительно невелики, неудиви- тельно, что подавляющее большинство участников трудовых отношений предпочита- ет неформальные способы взаимодействия.

Слабость механизмов контроля частично нейтрализовывала жесткость существующего трудового законодательства, смягчая последствия, связанные с избыточной защитой заня- тости. Без такой компенсации ситуация на российском рынке труда, как считает извест- ный российский экономист Р. Капелюшников, оказалась бы намного более критичной.

Однако подобное институциональное устройство порождало множество иных, не ме-

нее серьезных проблем:

- подрывалось уважение к институту контракта;

- без надежных контрактов невозможно планировать экономическую деятельность, что подрывало стимулы к инвестициям;

- возрастала информационная непрозрачность рынка труда;

- из-за расширения дополнительной занятости терялись преимущества специализации и разделения труда;

- не было действенных санкций, ограничивающих оппортунистическое поведение ра-

ботодателей, что приводило к злоупотреблениям с их стороны;

- замедлялись темпы создания новых рабочих мест.

Любая попытка втиснуть российский рынок труда в жесткий административный каркас имела бы разрушительные последствия. Она подорвала бы действие выработанных им механизмов краткосрочной адаптации, не создав ни стимулов, ни условий для продук- тивного долгосрочного преобразования занятости.