Ч асть 2

ИСТОЧНИКИ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ

Раздел I

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ XI-XVII ВЕКОВ

Глава 1

ЛЕтописание

ЛЕТОПИСИ по праву считаются одним из важ- нейших источников изучения древней Руси. Именно в них уче- ные находят основной фактический материал для исторического построения. Вся нарративная часть исследований по истории русских земель и княжеств X-XVIIвв. почерпнута из летописей и - в большей или меньшей степени - является их переложением.

В настоящее время известно более двухсот списков летопи- сей. Большинство из них опубликовано (полностью или в виде разночтений к другим спискам) в продолжающемся уже на про- тяжении более полутора столетий Полном собрании русских ле- тописей. Некоторые летописные своды (Новгородская Iлето- пись, псковские летописи, Устюжская летопись) публиковались отдельно.

Каждый летописный список имеет свое условное название. Чаще всего оно давалось по месту хранения (Ипатьевский, Кё- нигсбергский, Академический, Синодальный, Археографиче- ский списки и т. п.) либо по фамилии прежнего владельца (Рад- зивиловский список, список Оболенского, Хрущевский список и др.). Иногда летописи называются по имени их заказчика, соста- вителя, редактора или переписчика (Лаврентьевский список, Никоновская летопись) либо по летописному центру, в котором они были созданы (Новгородская летопись, Московский свод 1486 г.). Однако последние наименования обычно даются не от-

172 РАЗДЕЛ 1

дельным спискам, а целым редакциям, в которые объединяется ряд епископ. Если же несколько летописей носят одинаковые на- звания, то к названию добавляется условный номер. Так, выделя- ются Псковские I,IIиIIIлетописи, НовгородскиеI,II,III,IVиVлетописи. Причем эта нумерация никак не связана с последо- вательностью их создания.

В связи с неупорядоченностью номенклатуры летописей не- которые списки могут иметь несколько названий. Например, Радзивиловский список (летопись) может также называться Кё- нигсбергским, а Устюжская летопись часто упоминается как Ар- хангелогородский летописец. Неизданные списки летописей принято называть по архивохранилищу, в котором они находят- ся, и шифру, под которым они там числятся. Предпринимавши- еся неоднократные попытки систематизировать названия лето- писных списков и редакций не дали положительных результа- тов. Как показала практика, это пело лишь к появлению допол- нительных названий, связанных с каждой рукописью, что серь- езно затрудняло понимание ссылки на конкретную летопись и усложняло ее поиск.

1. Летописи как исторический источник и методы их изучения

Определение летописания как особого вида исто- рических источников вызывает довольно серьезные трудности. Прежде всего это связано со сложным составом летописей. Яв- ляясь сводами предшествующих текстов, они могут включать хроникальные записи событий за год (так называемые погодные записи - термин явно неудачный, но широко распространен- ный), документы (международные договоры, частные и публич- ные акты), самостоятельные литературные произведения (раз- личные «повести», «слова», агиографические материалы, сказа- ния) или их фрагменты, записи фольклорного материала. В то же время начиная с работ Л.А. Шахматова, заложившего основы современного летописеведения, каждый летописный свод при- нято рассматривать как самостоятельное цельное литературное произведение, имеющее свой замысел, структуру, идейную на- правленность.

Дополнительные сложности в терминологию летописеведче- ских исследований вносит обыденное употребление слов «лето- пись» и «летописание». В древней Руси летописанием могли назы- вать, например, новозаветную книгу Деяний апостолов. Видимо, тогда под летописанием понимали описание деяний как тако-

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ XI-XVIIВЕКОВ 173

вых, а не обязательно точно датированные записи о происходив- шем, расположенные в хронологическом порядке. В современ- ных исторических и источниковедческих исследованиях допуска- ется также использование этих терминов для обозначения лето- писной традиции, сложившейся на определенной территории (галицко-волынское летописание, летописание Москвы, лето- пись Твери, новгородская летопись, ростовская летопись и т. п.).

Традиционно летописями в широком смысле называют исто- рические сочинения, изложение в которых ведется строго по го- дам и сопровождается хронографическими (годовыми), часто календарными, а иногда и хронометрическими (часовыми) дата- ми. По видовым признакам они близки западноевропейскиман- налам (от лат.annales libri - годовые сводки) ихроникам (от греч.chranihos - относящийся ко времени). В узком смысле словалето- писями принято называть реально дошедшие до нас летописные тексты, сохранившиеся в одном или нескольких сходных между собой списках. Иногда небольшие по объему летописи - чаще всего узкоместного или хронологически ограниченного характе- ра - называютлетописцами (Рогожский летописец, Летописец начала царств и т.п.). Впрочем, из-за неопределенности понятия «небольшой (или, напротив, большой) объем» их иногда могут называть и летописями. Как правило же, подлетописью в иссле- дованиях подразумевается комплекс списков, объединяемых в одну редакцию (скажем, Лаврентьевская летопись, Ипатьевская летопись). При этом считается, что в их основе лежит общий предполагаемый источник. Каждый список по-своему передает предшествующий текст, в большей или меньшей степени изме- няя его (искажая или, наоборот, исправляя).

Летописание велось на Руси с XIпоXVIIв. Поздние русские летописи (XVI-XVIIвв.) существенно отличаются от летописей предшествующего времени. Поэтому работа с ними имеет свою специфику. В то время летописание как особый жанр историче- ского повествования угасало. Ему на смену приходили иные ви- ды исторических источников: хронографы, Синопсис и т. п. Пе- риод сосуществования этих видов источников характеризуется своеобразным размыванием видовых границ. Летописи все боль- ше приобретают черты хронографического (точнее, граногра- фического) изложения: повествование ведется по «граням» - пе- риодам правления царей и великих князей. В свою очередь, поздние хронографы могут включать в свой состав летописные материалы (иногда целые фрагменты летописей).

Еще в XIXв. было установлено, что практически все сохра- нившиеся летописные тексты являются компиляциями,сводами предшествующих летописей. Согласно Д.С. Лихачеву, «по отно-

174 РАЗДЕЛ 1

шению к летописи свод более или менее гипотетический памят- ник, т. е. памятник предполагаемый, лежащий в основе его спи- сков или других предполагаемых же сводов»¹. Другими словами, свод - реконструкция текста, легшего в основу всех летописных списков данной редакции. Такой предполагаемый исходный текст называется протографом (от греч.protos первый +grapho пишу). Иногда в основе текста списка летописи лежит несколь- ко протографов. В таком случае принято говорить не о редакции свода, а оредакции летописи (редакции редакции). Историки и литературоведы пришли к обоснованному выводу, что зачастую существующие списки представляют собой не просто своды, асводы предшествующих летописныхсводов.

Реконструкции текстов сводов - задача сложная и трудоемкая (примерами могут служить реконструкции Древнейшего свода 1036/39 гг., Начального свода 1096/97 гг.,I,IIиIIIредакций По- вести временных лет, созданные А.А. Шахматовым; академиче- ское издание реконструкции текста Повести временных лет, подготовленное Д.С. Лихачевым). К ним прибегают для того, чтобы прояснить состав и содержание текста гипотетического свода. В основном такие реконструкции имеют иллюстративное значение. Вместе с тем известен случай научной реконструкции М.Д. Присёлковым Троицкой летописи, список которой погиб во время московского пожара 1812 г. Благодаря этой реконструк- ции Троицкий список был вновь введен в научный оборот. Ре- конструкции протографов допустимы, как правило, на заключи- тельной стадии источниковедческого исследования, поскольку позволяют конкретнее представить результаты работы над тек- стами летописных списков. Однако их не принято использовать в качестве исходного материала. В источниковедческой практи- ке исследователи в основном пользуются реально дошедшими текстами списков летописей. В случае необходимости указыва- ются разночтения того или другого фрагмента текста, встречаю- щиеся в иных списках летописи этой редакции.

При работе с летописными материалами следует помнить о неточности и условности научной терминологии. Это связано, в частности, с «отсутствием четких границ и сложностью истории летописных текстов», с «текучестью» летописных текстов, допу- скающих «постепенные переходы от текста к тексту без види- мых градаций памятников и редакций»². Следует различать, идет ли в исследовании речь о летописи как об условной редак- ции или о конкретном списке; не путать реконструкции летопис- ных протографов с дошедшими до нас текстами списков и т. д.

Уточнение летописеведческой терминологии - одна из на- сущных задач летописного источниковедения. До настоящего

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ XI-XVIIВЕКОВ 175

времени «в изучении летописания употребление терминов край- не неопределенно. Эта неопределенность пока еще не только не ослабевает, но растет. Предстоит ее внимательное изучение в классических работах по истории летописания (в первую оче- редь в работах АЛ. Шахматова по позднему летописанию), что- бы на основе этого изучения в известной мере стабилизировать терминологию». При этом «всякое устранение неясности терми- нологии должно основываться на установлении самой этой неяс- ности. Невозможно условиться об употреблении терминов, не выяснив прежде всего всех оттенков их употребления в про- шлом и настоящем»³.

Одним из самых сложных в летописеведении является поня- тие авторства. Ведь, как уже отмечалось, почти все известные летописи - результат работы нескольких поколений летописцев. Уже поэтому само представление об авторе (или составителе, или редакторе) летописного текста оказывается в значительной степени условным. Каждый из них, прежде чем приступить к описанию событий и процессов, очевидцем или современником которых он был, сначала переписывал один или несколько пред- шествующих летописных сводов, бывших в его распоряжении. Для автора летописи критерием достоверности его личных впе- чатлений было их соответствие коллективному опыту общества. Отклонение от такого социального стандарта представлялось, видимо, как несущественное (т. е. как не раскрывающее сущно- сти явления), а потому неистинное. В этом отношении сама фор- ма летописных сводов, по замечанию Д.С. Лихачева, оказыва- лась идеальным воплощением особого исторического сознания их авторов.

По-иному обстояло дело, когда летописец подходил к созда- нию оригинального, «авторского» текста о современных ему со- бытиях, участником или очевидцем которых он был либо о ко- торых узнавал от свидетелей. Здесь индивидуальный опыт авто- ра или его информаторов мог вступать в противоречие с обще- ственной памятью. Однако этот явный парадокс исчезал, когда в происходящем удавалось различить черты высшего для христи- анского сознания исторического опыта. Для летописца Священ- ная история - вневременная и постоянно заново переживаемая в реальных, «сегодняшних» событиях ценность. Событие суще- ственно для летописца постольку, поскольку оно, образно гово- ря, являлось со-Бытием.

Отсюда следовал и способ описания - через прямое или опо- средованное цитирование авторитетных (чаще всего сакраль- ных) текстов. Аналогия с уже известными событиями давала ле- тописцу типологию существенного. Именно поэтому тексты ис-

176 РАЗДЕЛ 1

точников, на которые опирался летописец, являлись для него и его современников семантическим фондом, из которого остава- лось выбрать готовые клише для восприятия, описания и одно- временной оценки происходившего. Судя по всему, индивидуаль- ное творчество затрагивало главным образом форму и в гораздо меньшей степени содержание летописного сообщения.

Работа с летописями начинается с чтения и сличения всех списков данной редакции. При этом фиксируются и объясня- ются все разночтения. Следует помнить, что разбивка на слова и расстановка знаков препинания в публикациях летописей - результат определенной интерпретации текста исследователем (издателем). На начальной стадии изучения летописей исследо- ватели исходили из того, что встречающиеся в списках разно- чтения являются следствием искажения исходного текста при неоднократном переписывании. Исходя из этого, например, А.Л. Шлецер ставил задачу воссоздания «очищенного Несто- ра». Попытка исправить накопившиеся механические ошибки и переосмысления летописного текста, однако, не увенчалась успехом. В результате проделанной работы сам А.Л. Шлецер убедился, что со временем текст не только искажался, но и ис- правлялся переписчиками и редакторами. Тем не менее был до- казан непервоначальный вид, в котором до нас дошла Повесть временных лет. Этим фактически был поставлен вопрос о необ- ходимости реконструкции первоначального вида летописного текста.

Осознание сводного, компилятивного характера всех сохра- нившихся летописей привело исследователей к выводу о том, что принципиально возможна «расшивка» сохранившихся лето- писных текстов на тексты предшествующих сводов. Такая задача была поставлена еще в середине XIXв. Н.К. Бестужевым-Рюми- ным. Однако, столкнувшись с тем, что реальные тексты - «клу- бок текстов разного цвета и качества», он не смог разработать методику, которая позволяла бы выделить отдельные «нити» и воссоздать первоначальный вид предшествующих текстов. Пред- ложенный метод «расшивки» летописных сводов на тексты, вос- ходившие к разным летописным центрам, не позволил ему вы- полнить эту задачу. Однако уже на этом этапе изучения летопи- сей стало ясно, что в сравнительно поздних их спискахXIV-XVIвв. довольно точно сохранились тексты летописей предше- ствующих веков. Было установлено, что каждый летописец стре- мился максимально точно передать текст предыдущего летопис- ного свода, который он использовал в своей работе. Это давало достаточные основания, чтобы продолжить работы по воссозда- нию текстов летописей, не дошедших до нашего времени.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ XI-XVIIВЕКОВ 177

Накопленный опыт предшествующих поколений исследова- телей древнерусского летописания, а также использование мето- дов, разработанных зарубежными источниковедами (в частно- сти, при изучении текстологии Священного Писания), дали воз- можность в конце XIXв. создать новую методику изучения лето- писных текстов. Принципиально новые подходы к анализу лето- писей применил выдающийся литературовед и лингвист А.А. Шахматов. Сопоставив все доступные ему списки летопи- сей, Шахматов выявил разночтения и так называемые общие ме- ста, присущие летописям. Анализ обнаруженных разночтений, их классификация дали возможность выявить списки, имеющие совпадающие разночтения. Такая предварительная работа поз- волила исследователю сгруппировать списки по редакциям и вы- двинуть ряд взаимодополняющих гипотез, объясняющих возник- новение разночтений. Предполагалось, что разночтения, совпа- дающие в нескольких списках, имеют общее происхождение, т. е. восходят к общему протографу всех этих списков. Сопоста- вление гипотетических сводов позволило выявить ряд общих черт, присущих некоторым из них. Так были воссозданы предпо- лагаемые исходные тексты. При этом оказалось, что многие фрагменты летописного изложения заимствовались из очень ранних сводов, что, в свою очередь, дало возможность перейти к реконструкции древнейшего русского летописания. Выводы А.А. Шахматова получили полное подтверждение, когда был най- ден Московский свод 1408 г., существование которого предска- зал великий ученый. В полном объеме путь, который проделал А.А. Шахматов, стал ясен лишь после публикации его учеником М.Д. Присёлковым рабочих тетрадей своего учителя⁴. С тех пор вся история изучения летописания делится на два периода: до- шахматовский и современный. При этом считается, что изуче- ние истории каждой летописной статьи в рамках данной лето- писи и предшествующих ей сводов - до того момента, когда она была включена в летописный текст, исключает некритическое, «потребительское» отношение к летописному материалу.

Непременным условием научного изучения летописей явля- ется установление личности самого летописца, его политиче- ских, религиозных, этических и прочих взглядов, симпатий и ан- типатий, пристрастий и неприятий. Одним из важнейших выво- дов А.А. Шахматова, к которому он пришел в результате систе- матического изучения летописных сводов XIV-XVIвв., было за- ключение, что «рукой летописца водили не отвлеченные пред- ставления об истине, а мирские страсти и политические интере- сы»⁵. В советской историографии это положение легло и основу изучения древнерусского летописания.

178 РАЗДЕЛ 1

Недостаток подхода, разработанного Л.А. Шахматовым, за- ключается в том, что критический анализ источника фактиче- ски сводится к изучению истории его текста. За пределами инте- ресов исследователя остается большой комплекс проблем, свя- занных с историей значений и смыслов, бытовавших в период создания того или иного летописного свода. Соответственно за- частую игнорируется та образная система, которую использовал летописец и которую хорошо понимали его читатели. Результа- том такого подхода становится некритическое восприятие ин- формации, заключенной в подлинном, с точки зрения историка, тексте летописной статьи. Тем самым проблема достоверности текста подменяется проблемой его подлинности. С этим связан «наивно-исторический» подход к восприятию летописных сведе- ний, их буквальное повторение в исторических исследованиях.

Когда современный исследователь берет в руки древнерус- скую летопись, перед ним неизбежно должен встать вопрос: на- сколько адекватно он может воспринимать текст, созданный ты- сячелетие назад? Естественно, чтобы понять любое информаци- онное сообщение, необходимо знать язык, на котором оно пере- дается. Все, однако, не так просто, как может показаться па пер- вый взгляд. Прежде всего нельзя быть уверенным, что лингвис- там удалось зафиксировать всезначения (с учетом временных из- менений)всех слов, встречающихся в древнерусских источниках, Предположим, однако, что все основные значения слов выявле- ны и зафиксированы, а исследователь правильно выбрал из них наиболее близкие «своему» тексту. Этого еще недостаточно, что- бы считать, будто текстпонят. Существует поистине неисчерпа- емое число индивидуальных смыслов, «окружающих» найденные общепринятые значения. В таких лексико-семантических полях и формируются образы, которые пытается донести до нас автор текста. Метафорические описания этих образов и их взаимодей- ствий составляют собственно изучаемый текст, Проблема «лишь» в том, чтобы понять их смысл (точнее, смыслы). Поэто- му историка, как правило,не может удовлетворить буквальный, лингвистически точныйперевод текста сам по себе. Он не более чем одно из вспомогательных средств для уяснения историче- ского смысла источника. Дословные переводы, выполнен- ные профессиональными лингвистами с соблюдением всех норм «русского средневекового языка (и в этом их заслуга), в резуль- тате дают мало понятный текст, ибо смысл той исторической, жизненной ситуации, которая обрисована в источнике, от них ускользает»⁶.

Между тем без специального изучения семантики лексем (да- лее, на первый взгляд, знакомых исследователю), принятой в мо-

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ XI-XVI1 ВEKOВ 179

мент создания летописи, толкование ее текста затруднено: слова со временем претерпевают в лоне языка сложные специфиче- ские изменения. Ситуация осложняется тем, что филологи-руси- сты традиционно обращали недостаточно внимания на анализ подобных изменений.

Перед нами - типичная герменевтическая ситуация: непони- мание «темного места» в источнике (а часто таким «темным ме- стом» может быть весь текст источника) сопрягается с кризисом доверия к прежним способам истолкования языковых фактов. Обозначить пути, которые позволят преодолеть ее, истолковать текст возможно близко к смыслу, вложенному в него автором, найти слово, «которое принадлежит самой вещи, так что сама вещь обретает голос в этом слове»⁷, -основная цель, которую дол- жен ставить перед собой автор исследования.

В подавляющем большинстве случаев историк или литерату- ровед исходит из неявной предпосылки, будто психологические механизмы остаются неизменными на протяжении веков. «Ино- гда презумпция тождества мышления летописца и исследователя высказывается открыто. Так, говоря о стимулах возникновения новых жанров древнерусской литературы, Д.С. Лихачев отмеча- ет, что их не следует связывать с особенностями мышления соз- дателей этих жанров. «Мне представляется, - пишет он по этому поводу, - что постановка вопроса об особом характере средневе- кового мышления вообще неправомерна: мышление у человека во все века было в целом тем же»⁸.

Подобная точка зрения почти на столетие отстает от совре- менного уровня развития исторической психологии. Еще в пер- вые десятилетия XXв. психологи, этнографы и антропологи (прежде всего Л. Леви-Брюль, а также его последователи и даже часть критиков) пришли к выводу, что психологические меха- низмы человека представляют собой исторически изменчивую величину. Причем эти изменения не сводятся к количественно- му накоплению единиц мышления. Речь идет о качественном преобразовании самих мыслительных процессов. В частности, установлено, что индивидуальное мышление, так называемыйздравый смысл, по мере развития общества постепенно освобож- дается от коллективных представлений, другими словами, мыш-ление индивидуализируется. При этом коллективные представления на ранних этапах развития общества существенно отличаются от современныхидей ипонятий и не могут отождествляться с ними. Для предшествующих обществ характерна пера в силы, влияния, действия, неприметные, неощутимые для чувств, но тем не ме- нее реальные. Такая вера может не иметь, с современной точки зрения, логических черт и свойств, но ощущаться вполне логич-

180 РАЗДЕЛ 1

ной для своего времени. По словам Л. Леви-Брюля, «первобыт- ное мышление обращает внимание исключительно на мистиче- ские причины, действие которых оно чувствует повсюду»⁹.

Важнейшее средство, при помощи которого человек мыслит и - главное - излагает свои мысли - язык. Наверное, поэтому психологи напрямую связывают развитие мышления с развити- ем языка. Сначала слови предельно конкретны, употребляются преимущественно в качестве имен собственных. На втором этапе развития языка словамиобозначаются целыеклассы явлений. В дальнейшем же слово превращается в орудие или средство выра- боткипонятий и тем самым терминологизируется.

Древнерусские летописные тексты, судя по всему, могут быть с полным основанием отнесены ко второму из названных этапов развития языка. Описания в них еще нетерминологичны, но уже позволяют типологизировать происходящее. Однако степень обобщенности летописных описаний меньше, чем в привычных для нас текстах; они намного более конкретны, нежели совре- менные «протокольные» записи. Конкретизация достигается, в частности, опосредованным присвоением описываемым людям, действиям, событиям дополнительных, так сказать уточняющих, имен путем использования в описаниях «цитат» (чаще всего ко- свенных) из авторитетных и - предположительно - хорошо из- вестных потенциальному читателю текстов (как правило, са- кральных).

Следовательно, не только наш образ мира принципиально отличается от образа мира летописца, но и способы описания их различны. Понимание этого неизбежно ставит проблему соотне- сения не только самих imagiamundorum, но и того, как они ото- бражаются в источнике. Большая подчиненность индивидуаль- ных представлений летописца и самого текста «коллективному бессознательному» заставляет в качестве первоочередной, вспо- могательной задачи понимания ставить проблему воссоздания «жизненного мира» древней Руси в современных нам категори- ях и понятиях. Такая реконструкция неизбежно должнапредшест- вовать попыткам понять летописный текст, а тем более описани- ям исторического процесса как такового. Ввиду расхождения по- нятийно-категориального аппарата, в котором мы фиксируем на- ши представления о внешнем и внутреннем мире, с представле- ниями, бытовавшими несколько столетий назад, она может осу- ществляться лишь на конвенциональном, метафорическом уров- не. Само такое описание, опирающееся на двойную рефлексию, может быть лишь более или менее приближенным образом, в чем-то обязательно упрощенной моделью и никогда не сольется с «тем» миром.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ XI-XVII. ВЕКОВ 181

Дополнительные сложности адекватного (насколько это во- обще возможно) понимания древнерусских произведений связа- ны с тем, что в отечественной книжности отсутствовали бого- словские, схоластические традиции. Здесь «говорящее» интелле- ктуальное меньшинство (не имевшее, правда, университетского образования) во многом напоминает западноевропейское «мол- чаливое большинство». Впечатление о его мировосприятии моле- но составить в основном по косвенным данным и по едва ли не случайным проговоркам. Возникает некоторый порочный круг в изучении древнерусских летописей (в изучении западноевропей- ских источников подобная проблема тоже, видимо, существует, но не приобретает такой остроты). С одной стороны, правиль- но попять содержание летописной информации можно лишь по- сле уяснения общего смысла летописи. С другой, понять цель со- здания летописного источника, его социальные функции и ос- новную идею молено, только выяснив, о чем, собственно, гово- рит его автор (а в явной форме он в этом признаваться чаще все- го не хочет).

Летописец, беседующий с нами, оказывается в положении, когда исходные метафоры подвергаются таким деформациям и метаморфозам, что ассоциативные ряды, рождающиеся в голо- вах исследователей, уводят их мысли сплошь и рядом совсем не туда, куда собирался направлять автор (составитель, редактор) летописи. В лучшем случае исходный и конечный образы связа- ны каким-то внешним сходством (правда, часто по типу: Богоро- дица - Мать Сыра-Земля). При этом почти невозможно устано- вить, насколько далеки или близки транслируемый образ и вос- принимаемый фантом: для этого в подавляющем большинстве случаев отсутствуют объективные критерии сравнения.

Древнерусские летописные тексты не так элементарны, как может показаться при первом приближении. Летописец часто описывает событие столь «примитивно», что у современного чи- тателя может сложиться (и зачастую складывается) впечатление, будто его собеседник «умом прост и некнижен»; кажется, он - не- посредственный очевидец про исходящего, бесхитростно описы- вающий только что увиденное. Иногда современный ученый вос- принимает летопись так: «Летописец и не пробует понять, что он пишет и переписывает, и, похоже, одержим одной мыслью - записывать все, как есть». При этом подчеркивается: «цель лето- писца не в том, чтобы изложить все последовательно, а изло- жить все, ничем не жертвуя». Якобы именно поэтому «летописец внимателен ко всякому событию, коль скоро то произошло. Фи- ксируются даже годы, когда «ничего не было»: «Бысть тиши- на»»¹⁰. Часто на таком ощущении «эффекта присутствия авто-

182 РАЗДЕЛ 1

pa» базируются датировки этапов развития летописных сводов, делаются далеко идущие выводы об участии в летописании тех или иных лиц, строятся предположения о политической ориен- тации летописцев.

Стоит, однако, взглянуть на летописное изложение чуть при- стальнее - и «очевидец» исчезает. Ему на смену приходит весьма начитанный книжник, мастерски подбирающий из множества известных ему произведений «куски драгоценной смальты» (Д.С.Лихачев), которые он складывает в единое по замыслу и грандиозное по масштабу мозаичное полотно летописи; Вот один из множества примеров такого рода: