46 Свобода субъекта

в теории, в 80-е гг. вдруг снова обнаружил живой интерес к

этой проблеме. Не явился исключением и Деррида, который в

своих последних книгах (в этом плане особенно показательна

его работа "Психея: Открытие другого" (1987) (156) делает

некоторые попытки наметить пути восстановления возможных

связей среди обломков разбитой вдребезги "фрагментарной лич-

ности" постструктуралистской доктрины. Насколько это ему

удается, или удалось, и как далеко он пойдет, или способен

пойти в этом направлении -- вопрос более чем спорный и уже

явно выходящий за пределы собственно постструктуралистской

тематики, к тому же принадлежащий сфере чисто гипотетиче-

ских спекуляций и поэтому выходящий за рамки данной работы.

Свобода субъекта

В самом общем плане, если оставаться в пределах тематики

постструктурализма, можно сказать, что проблема свободы

субъекта в доктрине этого

течения была заявлена, но не

разработана (более подробно

об этом вопросе см. в разделе

о Ю. Кристевой), что вполне

понятно, поскольку основной

пафос постструктуралистских выступлений был направлен про-

тив традиционного понимания субъекта как суверенного сущест-

ва, сознательно, независимо и активно предопределяющего свою

деятельность и свою жизненную позицию, "вольного в мыслях и

делах". Главное в общей программе постструктурализма было

доказать зависимость сознания индивида от языковых стереоти-

пов своего времени. Собственно свобода как таковая сводилась

в рамках постструктуралистских представлений к свободе интер-

претации, понимаемой, разумеется, весьма широко, и предпола-

гала игровой принцип функционирования сознания. Еще раз

повторим: постулируемая неизбежность интерпретации дает

возможность индивиду творить новые смыслы (или оттенки

смысла), что уже есть путь к "власти", к "господству" над ми-

ром, поскольку в том мире постструктурализма, где доминируют

представления о практике не как о чувственно-предметной фор-

ме жизнедеятельности, а как о дискурсивных практиках, т. е.

фактически замкнутых в пределах сознания, "налагание" нового

смысла на любой феномен материальной или духовной действи-

тельности означает его подчинение этому "новому смыслу".

Поэтому, когда Деррида говорил о раскрывающейся перед

"читателем" (опять же понимаемым в самом широком смысле: в

мире культуры, воспринимаемом как мир текстов, каждый из

нас является прежде всего ее "читателем", вне зависимости от

рода деятельности, хотя осмысление человека как "читателя" не

47

могло не повлечь за собой "ретроактивного" увеличения роли

литературы в "общепостструктуралистском проекте" становления

и функционирования сознания индивида) "бездне" возможных

смысловых значений, как и самой возможности "свободной игры

активной интерпретации", то тем самым была декларирована и

свобода интерпретирующего сознания. При этом были намечены

и его пределы, определяемые рамками общей интертекстуально-

сти, или "всеобщего текста" -- письменной традиции западной

культуры. Но весьма важный в своей кардинальности вопрос о

стенени этой свободы удовлетворительного решения так и не

получил.

Впрочем, как уже неоднократно отмечалось, "процесс реви-

зии" для Дерриды не был, очевидно, особенно болезненным и

трудным: как мы старались показать в нашем анализе, специ-

фика позиции ученого как раз и заключалась в том, что она

всегда обеспечивала ему надежный путь к отступлению. Впро-

чем, из его построений можно было делать выводы и весьма

радикального характера, как поступали и поступают многие

приверженцы его "методы". Но суть именно дерридеанской

деконструкции, как сам Деррида об этом неоднократно заявлял,

состоит в том, что его знаменитое "опрокидывание" ценностного

ряда иерархически организованных бинарных оппозиций никогда

не доходило до кардинальной смены, грубо говоря, "позитива"

на "негатив". В разные периоды своей деятельности (и в разных

работах) он уделял различный "объем аналитической энергии"

доказательству того, какую важную роль играют в формирова-

нии западного сознания традиционно им отвергаемые или рас-

сматриваемые как второстепенные и подчиненные ценностные

ориентации. Но в отличие от Фуко, Барта, Делеза, Кристевой

(может быть потому, что все они в той или иной степени про-

шли искус маоизма) ему всегда была чужда позиция

"революционного" разрушения ценностных установок.

Несколько упрощая общую картину, можно сказать, что

Деррида стремится выявить сложность, неоднозначность и про-

тиворечивость общепринятых истин (и в этом смысле его дея-

тельность шла в том же направлении, что и у большинства ве-

дущих теоретиков постструктурализма -- Фуко, Делеза, Кри-

стевой и т. д.), но он никогда не становился на позицию

"обязательного жеста" однозначного, прямолинейного замещения

"знака полярности" у членов оппозиции. Возможно, для Дерри-

ды самым важным было доказать взаимообусловленность и

невозможность существования одного без другого, их взаимную

"предпосылочность". Как, например, в понятиях Якоба Беме

невозможность существования "светлого начала" Бога без его

48

"темной основы". Несомненно, что особенно в начальный пери-

од своего творчества Деррида явно отдавал предпочтение тра-

диционно "репрессируемому" ряду членов оппозиции, но это

предпочтение никогда не доходило у него до тех крайностей

теоретического экстремизма, которые можно наблюдать у Де-

леза или даже у Фуко. Сам Деррида всегда пытается сохранить

определенный уровень "теоретически отрефлексированного ба-

ланса", подчеркивая взаимное значение друг для друга

"противоположностей".

Другое дело, что "отрицательный потенциал" дерридеанской

критики западной культуры, западного образа мышления ока-

зался настолько силен, наделен таким мощным зарядом всеохва-

тывающего и всеобъемлющего сомнения, что именно эта сторона

его творчества, его методологической позиции предопределила не

только содержательный аспект (да и результат) всех его науч-

ных поисков, но и сам облик постструктурализма, в немалой

степени складывающийся под его непосредственным влиянием.

Возвращаясь к проблеме периодизации творчества Дерри-

ды, необходимо сказать, что она требует большой осторожности

и, лично у меня, вызывает довольно скептическое отношение.

Эволюция взглядов Дерриды несомненна, но сама природа его

творчества такова, что при всех явных или предполагаемых ее

изменениях речь может идти лишь о смещении или переносе

акцентов, поскольку, как уже отмечалось, даже в самой первой

его работе можно найти в зародыше все то, что в дальнейшем

получало ту или иную окраску, акцентировку, развитие. Факти-

чески в каждой работе Дерриды, при старании, можно вычитать

совершенно противоположные вещи, чем собственно к занима-

ются его многочисленные интерпретаторы. В связи с этим мож-

но говорить о дерридеанстве как о специфической отрасли зна-

ния, где немало специалистов нашло свое призвание. Не в по-

следнюю очередь это объясняется особой манерой его аргумен-

тации. Ему меньше всего присуща категоричность, он выступает

как искусный, а может быть и непревзойденный мастер сомне-

ния, эксгибиционирующий его перед читателем, как гений алллю-

зий, недомолвок и суггестий. Он постоянно предлагает читателю

множество возможностей решения поставленных им проблем, не

говоря уже о том, что некоторые его пассажи написаны в духе

лирический отступлений.

Иными словами, Деррида фактически всегда един в трех

лицах как философ, лингвист и литературовед. Это философ

письменного текста, размышляющий о заблуждениях и аберра-

циях человеческого разума. И в данном отношении он, как ни

парадоксально это звучит, близок к духу философствования

49

ХVIII в. со всеми вытекающими из этого последствиями. Сле-

дует еще раз подчеркнуть: Деррида- не просто философ, а имен-

но философ от лингвистики и литературоведения, поскольку

именно в этих областях он заимствует методику своего анализа

и ту специфически интердисциплинарную позицию, которая и

дала смешение данных сфер в лоне французского постструкту-

рализма. Неудивительно, что как раз в сфере литературоведения

влияние Дерриды было особенно большим к широкомасштаб-

ным, явно не сравнимым с тем положением, которое он пример-

но до середины 70-х гг. занимал в философии. Более того,

именно интерес, питаемый к нему со стороны литературных

критиков, и превратил его в "фигуру влияния" одной из первых

величин на западном интеллектуальном горизонте.

Практически вся деятельность Дерриды представляет собой

огромный и непрерывный комментарий, и "вторичность" его

духовной позиции заключается в том, что вне сферы чужих

мыслей его существование просто немыслимо. Надо отметить к

тому же, что "интертекстуальность, в которую погружают себя

постструктуралисты, мыслится ими как буквальное существова-

ние в других текстах, и поскольку вопрос об оригинальности

мысли ими не ставится (следствие все того же редукционист-

ского представления о человеке как о сумме запечатленных в

его сознании "текстов" и за пределы этих текстов не выходя-

щего), то их собственное творчество до такой степени состоит из

цитат, прямых и косвенных, аллюзий, сносок и отсылок, что

часто голос комментатора трудно отличить от голоса комменти-

руемого. Особенно это относится к повествовательной манере

Дерриды, который сознательно пользуется этим приемом для

демонстрации принципа "бесконечной интертекстуальности".

Пафос творчества Дерриды по своему нигилистическому духу

откровенно регрессивен: ученый не столько создает "новое зна-

ние", сколько сеет сомнения в правомочности "старого знания".

Он "аннотатор" и комментатор по своей сути, по самому спосо-

бу своего философского существования, что иногда вызывает

впечатление паразитирования на анализируемом материале.

Если подыскивать аналогии, то это напоминает "лоскутную

поэзию" времен заката Римской империи, когда Авсоний и Гета

составляли центоны из отдельных стихов поэтов эпохи расцвета

латинской музы. Последний даже умудрился скомпоновать из

полустиший Вергилия целую драму -- "Медею", и, по призна-

нию специалистов в этой области, местами весьма искусно.

Нельзя отказать в искусности и Дерриде: при всей своей труд-

ности, его работы отмечены мастерством риторической софисти-

ки, достигающей временами чисто художественной выразитель-

50

ности стиля, что и позволяет говорить о Дерриде как о "поэте

мысли", обладающего тем, что обычно называют "даром слова".

Однако все это не может избавить его труды от духа оп-

ределенной вторичности и роковой бесперспективности. И в то

же время я бы воздерживался от обвинений в зпигонстве: Дер-

рида как раз очень современен и типичен, так как отвечает на

запросы именно своего времени и своей среды. Иное дело, что в

определенные эпохи именно вторичность оказывается наиболее

характерной чертой сознания, той роковой печатью, что наложе-

на на его лик и неизбежно отмечает все его мысли и дела.

51

МИШЕЛЬ ФУКО -- ИСТОРИК БЕЗУМИЯ, СЕКСУАЛЬНОСТИ И ВЛАСТИ

Другим основным теоретиком постструктурализма, влияние

которого на приверженцев деконструктивистской критики, осо-

бенно в 80-х гг., возросло настолько, что стало оспаривать

авторитет Дерриды, является Мишель Фуко. Главная цель его

исследований -- выявление "исторического бессознательного"

различных эпох начиная с Возрождения и по XX век включи-

тельно. Помимо этого, он выдвинул сформулировал и осно-

вал целый ряд концепций, не только активно вошедших в по-

нятийный аппарат самых различных современных гуманитарных

наук, но и в значительной степени повлиявших на само пред-

ставление о характере и специфике гуманитарного знания.

Фуко -- еще одно любопытное явление из мира "знакомых

незнакомцев". О нем много писали и пишут в отечественной

прессе, была переведена его ранняя книга "Слова и вещи. Ар-

хеология гуманитарных наук" (1977) (61), на него часто ссыла-

ются, но его реальный вклад в создание того, что можно было

бы назвать современной парадигмой мышления, по крайней мере

в отечественной литературе, остается еще во многом непрояс-

ненным. Не в последнюю очередь это положение объясняется

интердисциплинарной по своей коренной сути позицией Фуко. В

течение своей относительно не долгой творческой карьеры (он

умер в 1984 г. в возрасте 57 лет) он продемонстрировал замет-

ный сдвиг своих исследовательских интересов от вопросов более

или менее преобладающе философского характера к проблемам

широкого культурологического плана, и в конечном счете создал

впечатляющую концепцию истории культуры и методики ее

анализа, которые оказали сильнейшее воздействие как на совре-

менное представление о механизме функционирования цивилиза-