28. Церковь Нотр-Дам дю Пор в Клермове. Разрез

Все же самым рас­пространенным типом романского храма остается ста­рый тип базилики с повышенной центральной частью и низкими боковыми. Чтобы добиться устойчивости конструкции при значительных размерах здания, архи­текторы начинают разрабатывать формы более легких сводов, нагрузка которых ложилась бы не на всю длину стен, а в нескольких основных узлах. Сначала делаются попытки облегчить полуциркульный свод, введя в него равномерно чередующиеся арки, которые принимают на себя основную нагрузку (подпружные арки). Затем по­являются первые крестовые своды, представляющие собой пересечение двух равных отрезков одинаковых по диаметру полуциркульных сводов на квадратном ос­новании. Тяжесть такого свода ложится лишь на четыре опоры в углах квадрата. Если перекрыть нефы базилики рядом приставленных друг к другу крестовых сводов, то направленные в противоположные стороны силы распора будут частично парализованы. Кроме того, при перекрытии крестовыми сводами несущей частью яв­ляется уже не вся стена, а лишь столбы, поддерживаю­щие арки сводов. Эти столбы делаются толстыми и массивными. Иногда они декорируются приставленными к ним полуколоннами.

Свидетельство Рауля Глабера и другие источники, а также дошедшие до нас памятники убеждают в том, что наиболее интенсивным в период формирования романского стиля было церковное, и в первую очередь монастырское строительство. Романский стиль даже называют монастырским стилем. По своей планировке монастыри романского периода мало отличаются от прежних. Как и раньше, центром их является здание церкви с клуатром, к" которому примыкают зал капи­тула, трапезная и спальни монахов. Только теперь увеличивается общая площадь застройки, возрастает количество зданий, становится более мощным пояс кре­постных стен.

Романские монастырские церкви Европы весьма раз­нообразны как по размерам, конструкции и внутреннему устройству, так и по своему декору. Некоторые из них очень велики, в особенности церкви, стоящие на глав­ных путях паломничеств, иные малы и приземисты. Даже в пределах одной страны мы встречаем нередко очень разные типы зданий. Но при всех различиях они сохра­няют общие черты стиля: толстые стены, небольшое количество узких проемов, обилие гладкой поверхности стен, преобладание полуциркульной формы сводов, мас­сивность столбов центрального нефа.

С развитием феодализма Европа покрывается сетью замков. Замок — это жилище феодала и вместе с тем крепость, защищающая его владения. Обычно замок возводится на естественной или искусственной возвы­шенности вблизи реки или дороги, ведущей к поместью сеньора. Отсюда владелец его может контролировать все окрестности, здесь он защищается от врагов, здесь готовится сам к набегам на владения соседей или торговые караваны. Господствующий над мест­ностью неприступный феодальный замок становится символом власти сеньора над окрестными землями (илл. 29).

Важным новшеством в крепостной архитектуре XI—XII веков является полная замена дерева камнем. Из камня возводятся теперь толстые крепостные

стены, окружающие внутренний двор замка. В центре двора, на самом высоком месте, ставится каменная башня — донжон. На первых порах донжон был и жилищем владельца, и его последним убежищем в слу­чае осады. Это трех- или четырехэтажная башня с очень толстыми стенами и узенькими редкими окнами. Жилье сеньора находилось во втором этаже, здесь же делали узкий вход, проникнуть к которому можно было зачастую только по приставной лестнице. В пер­вом этаже были кладовые, над комнатами сеньора размещались слуги и охрана, на крыше выставлялся дозор, подземелье же башни служило тюрьмой. Начи­ная с XII века рядом с донжоном появляется еще дом, в котором хозяин замка и его семья распола­гаются в мирное время. Возле донжона или господ­ского дома ставится небольшая капелла. Здесь же находятся склады, погреба, конюшни, кухня. К внут­реннему двору замка примыкает обычно более обшир­ный наружный двор, тоже обнесенный каменной сте­ной. Во время войны он служил убежищем для окрестных жителей. Там помещались мельница, пе­карня, склады, жилища ремесленников и прислуги и разные подсобные строения.

Вся территория замка окружалась глубоким рвом, который, в случае опасности, можно было заполнить водой. Единственным входом служили ворота, прохо­дившие через толстую башню. К ним подводил пере­кинутый через ров подъемный мост. По сигналу тре­воги мост поднимался, закрывая собою ворота. Если враги все же успевали прорваться в ворота, то в момент, когда они оказывались в узком проходе башни, защит­ники замка опускали в середине прохода массивную решетку, отрезавшую авангард наступающих и пре­граждавшую путь остальным.

Стены замка увенчивались зубцами, позади кото­рых с внутренней стороны делали деревянный настил. Отсюда, скрываясь за выступами зубцов, защитники могли стрелять из луков по наступающему врагу. Отсюда же сбрасывали камни или лили на головы оса­ждающим кипящую смолу, нечистоты — все, что оказы­валось под руками. Позднее для этой цели стали делать в верхней части стены особые нависающие галерейки с люками в полу, так называемые машикули. Маши- кули были заимствованы европейцами на Востоке во время крестовых походов. В архитектуре Европы они появились во второй половине XII века. Приблизительно в это же время стены стали укрепляться выступающими из их толщи массивными башнями с бойницами, позво­ляющими вести обстрел на значительном радиусе. Если в ранних замках главной задачей строителей было создание надежного убежища, способного выдержать длительную осаду, то нововведения, появившиеся после первых крестовых походов, позволили перейти от пас­сивной обороны к активной, то есть к уничтожению наступающего врага.

Этот тип крепостных сооружений распространился по всей Европе. Иногда в низменных местностях строили замки на островках широких рек и озер. Устройство их было сходно с устройством обычных замков. По такому же типу строились крепости, предназначавшиеся для защиты границ.

В XI—XII веках заметную роль в жизни Европы начинают играть города. Возвышение их началось в X—XI веках и было связано с появлением профес­сионального ремесла и развитием торговли. Населе­ние городов составляли ремесленники и купцы, быв­шие крепостные, освободившиеся от власти своих сеньоров.

Города возникали обычно на перекрестке дорог или возле речных переправ (отсюда происходит сохра­нившееся в названии многих немецких и английских городов окончание „фурт" или „форд" — брод), иногда они росли вокруг монастыря или замка (отсюда часто встречающееся окончание „бург" — замок). В некото­рых случаях вновь отстраивались и заселялись забро­шенные в период раннего средневековья римские города и военные лагеря.

Первые города росли медленно, и планировка их была стихийной. Поселение группировалось вокруг центральной рыночной площади, замка или монастыря; обычно его обносили мощными крепостными стенами. Когда поселение разрасталось, делался второй пояс стен, иногда за ним следовал третий. Внутри стен постройки скучивались как можно теснее — дорожили каждым метром. Жилые дома росли вверх, выступы верх­них этажей нависали над узенькими уличками. В тех местах, где к стенам подходили дороги, связывавшие город с окрестными селениями и другими городами, возводились ворота, укрепленные башнями. Иногда вокруг стен делали еще ров, наполнявшийся водой. В таком случае к воротам перебрасывался мост, перед которым часто ставились предмостные башни. У моста постоянно стояла стража и находились таможенные заставы. С наступлением темноты ворота запирались, опускались тяжелые решетки, улицы перегораживались цепями, замыкавшимися огромными висячими замками. Жизнь города замирала.

Оборонительные сооружения имелись и внутри го­рода. Находившийся обычно на возвышенности замок или монастырь отгораживался от поселения купцов и ремесленников. Здесь тоже были толстые стены, рвы, башни, подъемные мосты. Со своей стороны, горожане строили укрепления для защиты от феодалов.

С XII века, когда началось массовое строитель­ство городов, характерной стала регулярная плани­ровка. План поселения определяли теперь проведен­ные под прямым углом друг к другу центральные магистрали, на пересечении которых размещалась ры­ночная площадь — жизненный центр города. Если город основывался епископом, сеньором или монастырем, они должны были взять на себя заботу по обеспечению пер­вейших нужд. В их обязанности входило устройство хлебопекарной печи и кузнечного горна, сооружение рыночных складов, установление городских весов, а также возведение церкви. Территория города разделя­лась на участки, застраивавшиеся поселенцами. Обычно они селились по профессиям — в средневековых горо­дах существовали улицы столяров, оружейников, тка­чей, золотых дел мастеров, булочников, аптекарей и т. п.

Большинство городских построек XI- XII веков были деревянными или глинобитными. Из этих материа­лов строились обычно жилые дома. В отличие от античных, они имели два или три этажа и выходили окнами прямо на улицу. Внизу находились лавки, сараи, конюшни, во втором этаже — жилые комнаты, под высоким щипцом кровли устраивали склад. Лишь епископские или королевские дворцы возводились из камня и иногда украшались резьбой. Вообще же фео­далы редко имели жилища в городе, где они чувст­вовали себя в стане врагов. Они предпочитали жить в замках. Если же они строили себе дом в городе, как, например, обычно делали в Италии, то такой дом имел облик крепости: это были каменные башни наподобие донжонов или дома с глухими массивными стенами и укрепленным входом.

В центре города на главной площади возвышался собор. Если город имел самоуправление, рядом с собо­ром появлялась ратуша. Впрочем, в XI—XII веках ратуши были еще редкостью. В этот период ожесточен­ной борьбы городов с феодалами, когда по всей Европе прокатилась волна коммунальных революций, первые городские советы собирались чаще в жилых домах. Лишь позднее стали возводить большие каменные зда­ния ратуш, увенчанные высокой башней (беффруа) — символом независимости города. Большинство европей­ских ратуш принадлежит уже готическому стилю.

XI—XII века были временем расцвета монумен­тального искусства. Больше всего украшали, конечно, храмы. Ни отдельные феодалы, ни тем более горо­жане не могли в то время соперничать с церковью, рас­полагавшей огромными средствами. Кроме того, цер­ковь более всего нуждалась в искусстве как в средстве влияния на людей. Дидактическое значение искусства особенно возросло с той поры, когда монастыри от­крыли свои двери для потока паломников и миряне полу­чили доступ в монастырские храмы.

Романские храмы украшены гораздо разнообразнее и обильнее дороманских. Еще большее распростране­ние, чем раньше, получила монументальная живопись. Теперь росписи делаются как в крупных храмах, так и в маленьких приходских деревенских церквах. Нередко фрески сплошь покрывают всю поверхность стен и сво­дов. Но особенно изменило облик храмов появление монументальной скульптуры, декорирующей не толь­ко интерьер, но и наружные стены. Это пока только рельефы, выполненные обычно из того же камня, из которого сложены стены (чаще всего известняк или песчаник). Распластанные на плоскости и расписанные красками, они представляли собой как бы выпуклую живопись. На первых порах романские скульпторы не­редко использовали росписи и миниатюры в качестве образцов. Лишь позднее скульптура нашла свой путь.

Романское искусство не выработало единой системы скульптурного декора храмов. В разных странах и обла­стях они украшались по-разному. Богаче всего декори­ровался западный фасад. Иногда рельефы располага­лись по всей его поверхности, иногда концентрирова­лись вокруг порталов — на архитравах, в тимпанах, на архивольтах, ² по сторонам входа. Но бывает, что фаса­ды церквей совсем или почти совсем лишены скульп­туры. Зато почти всегда она украшает капители колонн.

По своему декору романская капитель не имеет ана­логий во всей истории архитектуры. Сохраняя основ­ную форму перевернутой усеченной пирамиды, отда­ленно напоминающую форму капители коринфского ордера, она покрыта либо орнаментальной резьбой, либо стилизованными растительными мотивами, либо — и это особенно непривычно для воспитанного на классических ордерах глаза — изображениями животных, чудовищ или даже фигурами людей. Нередко на капителях пред­ставлены целые эпизоды священного писания, легенд о святых, иногда литературных произведений. Вместо привычного в классических сооружениях единообразия капителей мы находим в романских зданиях множество различных их вариантов. Даже украшая капители храма орнаментальным узором, романские мастера предпочи­тали каждый раз варьировать этот узор.

Программу оформления храма разрабатывали тео­логи, требовавшие от исполнителей не только воспроиз­ведения тех или иных сюжетов, но и определенной их интерпретации. Чтобы понять характер этих требова­ний и их преломление в искусстве, необходимо иметь хотя бы общее представление о духовной культуре тогдашней Европы.

XI—XII века были временем господства теологии во всех областях культуры. Владея монополией на образование, церковь стремилась утвердить первен­ство веры и низвести на роль „служанок богословия" основанные на опыте науки. „Христианин должен достигать понимания посредством веры, а не призы­вать к вере посредством понимания" — это положение крупнейшего богослова XI века Ансельма Кентербе- рийского (1033—1109 гг.) стало основой церковного учения. Давление церкви пагубно отразилось на со­стоянии наук. В ученых трактатах XI—XII веков содержится обычно лишь повторение отдельных фак­тов и положений, почерпнутых из сочинений античных авторов, и их истолкование в духе религиозной сим­волики. В составленных в это время описаниях стран, в „бестиариях" (книгах о животных), „лапидариях" (книгах о камнях), сочинениях по медицине и т. п. содержатся самые фантастические сведения. Все явле­ния природы рассматриваются в них как воплощение божественного или дьявольского начала.

Однако стремление церкви подавить всякое раз­витие мысли натолкнулось на сопротивление. Конечно, в то время оно было еще робким. Представители оппозиции не могли поставить под сомнение догматы религии, они пытались лишь по-своему толковать их. Но в этих толкованиях через формулы теологии про­бивалась жажда знаний. Именно она заставила сто­ронников возникшего в XI веке учения номинализма ³ противопоставлять слепой вере веру, основанную на разуме. Понимать — чтобы верить, таково исходное положение сочинений самого яркого из номинали­стов Пьера Абеляра (1079—1142 гг.). Церковь сразу почувствовала опасность. „Благочестивый верует и не задается вопросами, но Абеляр в своем сомнении не желает веровать в то, чего он не расколол предва­рительно рассудком",— писал возглавивший борьбу против Абеляра крупнейший представитель официаль­ного церковного богословия первой половины XII века Бернар Клервоский. Учение номинализма было осуж­дено церковью, и все же оно находило все новых сторонников. Популярность Абеляра была огромна. „Его ядовитые книги не лежат спокойно на полках, нет, их читают на перекрестках. Они снабжены крылья­ми", с горечью признавал Бернар.

Оппозиционные течения в теологии были не един­ственной угрозой влиянию и могуществу церкви. Зна­чительно большую опасность представляли народные антицерковные и антифеодальные движения, обычно принимавшие в то время форму ересей. В XI— XII веках распространение ересей приняло угрожаю­щие размеры. Особенно часто возникали они в пере­довых по своему экономическому развитию районах. Так, например, в XII веке цветущие города южной Франции были охвачены еретическим движением, получившим название альбигойского (от названия го­рода Альби, ставшего центром распространения ереси). Движение это вызвало серьезное беспокойство папы, объявившего в 1210 году крестовый поход против альбигойцев. Очаги ересей возникали и во многих дру­гих районах Европы. И повсюду ереси беспощадно подавлялись церковью.

В этих условиях изменяются требования, предъяв­ляемые церковью к искусству. Роль его становится все более активной. С появлением в XI веке мону­ментальной скульптуры впервые в истории средне­векового зодчества изображения выносятся на фасады церквей. С этого времени постепенно исчезает былой контраст между скромностью наружного облика и роскошным убранством интерьера христианских бази­лик. Вместе с тем изменяется и самый характер искусства. Теперь уже недостаточно, чтобы оно было „библией для неграмотных" - оно должно не только наставлять в вере, но и устрашать отступников. На порталах романских храмов ^появляются изображения апокалиптического видения и „Страшного суда"—напо­минание о близящемся „конце света" и грозное предо­стережение тем, кто не следует покорно за церковью. Из библейского и евангельского повествований охотно выбирают наиболее драматические сюжеты. Так, на­пример, в евангельский цикл наряду с чудесами Христа начинают вводить историю его страданий и смерти („Страстей"). Распространение культа святых обога­тило церковное искусство новыми темами, дающими возможность развернуть перед зрителем картины же­стоких мучений и продемонстрировать поучительные примеры непоколебимой стойкости в вере. Нередко сюжетами рельефов и фресок служили назидательные притчи, повествующие о греховности земной жизни и скрывающихся за ее обманчивой привлекательностью силах зла.

Это злое начало получает теперь наглядное вопло­щение. В романском искусстве нашла отражение рас­пространенная в народе наивная вера в нечистую силу. Олицетворением зла становятся черти, в рассказах о которых учение церкви об антихристе Сатане сочетается с элементами древних народных поверий.

Искусство дороманского Запада, как и византийское, не зна­ло изображений чер­та. Лишь иногда мож­но было встретить изображения Сата­ны, например в сце­нах „Сошествие во ад" или „Искуше­ние Христа". Теперь дьяволы появляются всюду. Они подни­маются из преиспод­ней на землю, вмеши­ваются во все земные дела. Черт стоит за спиной Иуды, толкая его сначала на пре­дательство, а за­тем на самоубийство (илл. 30), соблазняет юношу женскими чарами, покупает за деньги и поче­сти душу честолюбивого монаха, расставляет ловушки святым и праведникам, пытается искусить самого Христа. Когда же умирает грешник, черт караулит у его смертного одра и хватает своими цепкими лапами выходящую с последним дыханием маленькую нагую душу. Торжествуя, он тащит ее в ад, где его собратья разрывают на части, пожирают, бросают в огонь или в котлы кипящей смолы множество подобных же греш­ных душ.

Романское искусство создало устрашающее изобра­жение черта. Если в византийских и каролингских про­изведениях Сатана предстает или в виде падшего ангела, отличающегося от небесных лишь наготой и темной окраской тела, или в виде связанного пленника, а иногда походит на античного сатира, то романский черт приобретает фантастический и отталкивающий облик. Чаще всего это лишь отдаленно напоминающее человека волосатое существо с оскаленной мордой зверя и когтистыми лапами. В причудливых образах звероподобных романских чертей сплетаются воедино и древние представления о демонах, воплощающих могущество враждебных человеку стихий, и мотивы народных сказок, и порожденные болезненной фанта­зией видения средневековых аскетов.

Исчадиям ада противостоят ангелы, вступающие с ними в борьбу за человеческие души. Но человек не только пассивный объект этой борьбы. Исход сраже­ний ангелов и дьяволов за душу зависит от победы добра или зла в ней самой. В этом, между прочим, за­ключается различие в постановке моральных проблем в искусстве средних веков и античности. В произведе­ниях классической древности человек был игрушкой слепого рока, теперь от него самого зависит его судь­ба, правда, не на земле, а в загробной жизни, но ведь именно эта жизнь должна быть главной для христиа­нина. Человеческая душа становится ареной борьбы добра и зла. В аллегорической форме эта борьба во­площается в образах сражающихся добродетелей и пороков.

Однако далеко не все в романском искусстве мо­жет быть объяснено требованиями и мировоззрениемцеркви. Расширение тематики происходит не только за счет введения в обиход новых библейских и евангельских тем или изображения все бо­лее многочисленных легенд о святых и на­зидательных притч. В романском церковном искусстве поражает обилие нерелигиоз­ных тем. Косвенно они свидетельству­ют о существовании почти неизвестного нам теперь развито­го светского искус­ства, образы которо­го проникали в хра­мы. Мы встречаем здесь и сюжеты, по­черпнутые из древней и средневековой истории, из басен, романов и сатирической литературы, и изобра­жения работающих в поле крестьян, включенные в ка­лендарный цикл двенадцати месяцев, и фигуры палом­ников, монахов и даже преследовавшихся церковью жонглеров и скоморохов (илл. 31). Но особенно много везде диковинных зверей, фантастических существ и чудовищ. Среди них мы видим и известных в то время в Европе лишь по описаниям путешественников экзоти­ческих животных и птиц—слонов, верблюдов, страусов, и заимствованных из античных мифов грифонов, едино­рогов, ламий, сирен,⁴ и множество легендарных существ, изображенных в соответствии с описаниями средневе­ковых хроник и бестиариев. Таковы, например, упоми­наемые в этих хрониках обитатели азиатских пустынь, люди с собачьими головами — псоглавцы, или жители Африки одноногие сциаподы, имеющие обыкновение спасаться от палящего зноя под тенью поднятой напо­добие зонта огромной ноги (илл. 32), или индийские чу­довища с человечьи­ми головами — мантихоры, или страшили­ща эфиопы, которые „четыре глаза имеют, и это ради меткой стрельбы". Наконец, романские храмы на­селяет множество со­зданных народной фантазией существ— аспиды, ' василиски,¹' звери с раздвоенны­ми телами, многогла­вые твари или чудо­вища, составленные из различных комби­наций частей челове­ческого тела, четве­роногих, всевозмож­ных пресмыкающихся птиц и рыб.