Шлейермахер

разному развитию. Таков преобладающий характер в христианстве того, что в старом смысле слова мы называем католическим; и так как большинство думает главным образом об этом, когда речь идет о христианстве, его характере и развитии, то мне казалось уместным здесь отклонить внимание людей, которые действительно хотят исследовать вопрос и в которых пробудился некоторый интерес к религии, от того, что навязывается своим большим объемом, и направить на более мелкие явления. Но при этом я имел в виду не столько еретические направления, которые выражают определенные односторонности, сколько отдельных личностей в церкви, которым не удалось удержаться в посредственности, или — выражаясь мягче — в той осторожной позиции, с помощью коей отдельный человек только и может сохранить блестящее положение среди католических элементов, а которые предпочли свою внутреннюю свободу и именно потому не убоялись неизвестности.

Стр. 204. Строго говоря, я никогда не держался мнения, что нравственное учение должно быть всюду одним и тем же. Но здесь мне было достаточно сослаться на общепринятый взгляд. Мне кажется, что мораль не везде может быть одинаковой; и все эпохи показывают, что она никогда не была везде одинаковой. Ибо форма ее по существу умозрительна, и может стать повсюду одинаковой не ранее, чем станет одинаковым само умозрение, на что не имеется никаких указаний именно в силу великой производительности последних веков в деле развития философских систем. Далее, и ее содержание не может быть всюду одинаковым; ибо хотя каждый, излагающий нравственное учение, исходит из идеала чистой человечности, но каждый видит его сквозь призму своей эпохи и своей народности. Поэтому всякое общеобязательное нравственное учение может содержать лишь самые общие нормы, да и последние лишь в таких формулах, в которые можно подставлять различные значения, так что общеобязательность будет скорее кажущейся, чем подлинной. Тем не менее установленное в тексте положение сохраняет свою правильность потому, что мерило этих различий не одно и то же для нравственного учения и для религии. Ибо нравственное учение начинается всегда с подчинения частного, а, следовательно, и своеобразного, общему, и лишь в силу такого подчинения своеобразное приобретает право на моральное признание; поэтому, хотя, конечно, возможно построить столь же правильную систему нравственного учения или, точнее говоря, ту же самую систему, на противоположной предпосылке, тем не менее такое нравственное учение не смогло бы преодолеть общераспространенного чувства и приобрести себе признание. Напротив, в области религии все исходит из индивидуальной жизни, и чем своеобразнее, тем сильнее, общее же возникает лишь из замеченного сродства и близости. Поэтому многие, кто еще не осознали своих скрытых различий, могут держаться одной и той же формы религии; но одно и то же нравственное учение могут разделять и те, кто уже сознают свои различия, если только у них одинаковое понимание человеческих отношений; тогда как именно в этом понимании между людьми, исповедующими одну и ту же форму религии, могут иметься столь значительные разногласия, что для них невозможно иметь общее нравственное учение.

¹⁴ Стр. 211. Ничто не выдает так сильно, с одной стороны, отсутствия чутья к сущности христианства и к самой личности Христа и, с другой стороны, вообще отсутствие исторического чувства и понимания того, как осуществляются великие события и каковы должны быть личности, которые являются их подлинным источником, чем скептическое воззрение на отношение апостола Иоанна к учению Христа; это воззрение ранее выступало с несколько робким утверждением, что Иоанн примешал от себя много чуждого в речи Христа; теперь же, укрепившись в тишине и вооружившись критическими аргументами, оно дерзает на более сильное утверждение, что Иоанн вообще не писал Евангелия, и что лишь позднейший автор изобрел этого мистического Христа. Но каким образом иудейский раввин с человеколюбивым образом мыслей, с некоторой сократической моралью, с некоторыми чудесами или, по крайней мере, с тем, что другие считали чудесами, и с талантом высказывать разумные сентенции и притчи, — а ведь при таком воззрении от него

 

==269

Речи о религии

больше ничего не остается, и еще придется простить ему некоторые нелепости, передаваемые другими евангелистами, — каким образом, повторяю, подобный человек мог произвести такое действие, как создание новой религии и церкви, — человек, который, если бы он был таковым, недостоин был бы сравниться с Моисеем и Магометом, — постигнуть это предоставляют нам самим. Однако с этим воззрением нужно бороться более ученым оружием, и, конечно, друзья и почитатели иоаннова Сына Божия уже готовятся к такой борьбе. — Если же несколько ниже в тексте я говорил об этой скорби христианина (черты которой в Христе нам передают и другие евангелисты, если только суметь правильно понять их с помощью Иоанна), что она есть основной тон и христианской гордости, и христианского смирения, — то хотя и все согласятся, что слово «гордость» применимо и к душевному состоянию, не заслуживающему никакого порицания, но все же может показаться несколько смелым признать ее христианским настроением; ведь в христианском умонастроении настолько существенное и преобладающее значение имеет смирение, что что-либо, подобное гордости, по-видимому, совсем не может возникнуть в этой области, хотя мы и не стали бы порицать такое настроение в гражданской нравственности. Я не хочу ссылаться на то, что я здесь сопоставил также страх и любовь, тогда как ведь любовь есть признак христианина, а совершенная любовь изгоняет страх, так что отсюда следует, что я имел в виду человеческое, т. е. несовершенное состояние. Нет, моя мысль состояла в том, что если в христианине отличать его личное самосознание, с которым он противопоставляет себя Христу, от того самосознания, с которым он переживает свое общение с Христом, то первое самосознание, даже если божественный дух добра уже значительно влиял на него, всегда может быть только смирением. Последнее же самосознание, которое состоит в усвоении всех совершенств Христа, должно быть противоположным первому; и я не знаю обозначения, которое сильнее выражало бы эту противоположность, чем слово «гордость»; а чтобы засвидетельствовать это чувство, мне достаточно напомнить о всех возвеличениях христианской церкви в наших новозаветных книгах. Но что в этой гордости содержится скорбь о том, что общение с Христом действительно ощущается еще в недостаточном объеме, — это ясно само собой.

¹⁵ Стр. 212. Всегда довольно рисковано, и в особенности, как это здесь имеется в виду, в отношении неверующих, как бы основывать веру в Христа на чем-либо единичном в Нем. Ибо всякой единичной черте слишком легко может быть противопоставлена внешне сходная черта в другом человеке, причем бывает трудно вскрыть внутреннее и существенное различие последней от первой. Так иной фантазер, мнивший о себе более высоко, чем он того заслуживал, умирал за эту свою веру; и как часто заблуждение защищалось по твердому убеждению и с опасностью для жизни! Однако такая укорененность заблуждения — если только подлинный предмет веры не есть все же истина, к которой лишь присоединилось заблуждение — основана лишь на идиосинкразии, которая не может получить широкого распространения. Напротив, самосознание Христа сияет отраженным светом в вере всей толпы Его учеников и в радости всех мучеников этой веры; и такого действия, конечно, никогда не оказывал самообман какой-либо единичной души. К этому нужно еще присоединить, что в этой вере дело касалось не только внутренних явлений сознания, относительно которых человек всегда легче может ошибаться, и не только надежды на весьма отдаленное будущее, в отношении которого открывается свободный простор для фантазии; напротив, Христос должен был верить, что при неблагоприятных обстоятельствах, совершенно явственных и легко обозримых, все же непосредственно выразится божественная сила этого сознания. Но все же обоснование своей веры на единичном остается всегда неполным, и точно так же остается всегда рискованной попытка через посредство единичных черт укрепить веру в других.

¹⁶ Стр. 213. Заключительный итог этого рассуждения, именно, что Христос есть средоточие всякого посредничества, должен надлежащим образом связать все единичное в этом ходе мыслей и пополнить его кажущиеся пробелы. Тем не менее

 

К оглавлению

==270

Шлейермахер

я желал бы обратить внимание читателя на то, что в моем трактовании вопроса сознательно подчеркнуто, что если даже допускать некоторое значение за тем различием, которое в то время имело большой успех, в качестве великого открытия, — именно за различием между учением Христа и учением о Христе, — то все же идея посредничества во всяком случае должна быть причислена к учению Христа, и наше учение о Христе есть не что иное, как сначала развитое верой, а потом санкционированное историей подтверждение и применение этого учения Христа. И если я отделяю Его школу от Его религии, то, как совершенно явственно свидетельствует заключение, это есть лишь различное рассмотрение одного и того же вопроса с двух разных точек зрения. Ибо идея спасения и посредничество, как центр религии — в этом и состоит религия Христа; поскольку же отношение этой идеи к Его личности есть исторический факт, и все историческое существование как учения, так и религиозного общества основано на нем, я называю эту историческую сторону дела общеупотребительным именем школы. А что эта школа для Христа есть лишь вторичное, первичное же — указанная идея, это явствует из приведенного здесь, равно как из того, что сначала Он возвестил царство Божие о Себе как грядущего, и лишь позднее — Себя как пришедшего. — Если несколько далее в тексте я говорю, что Христос стал посредником для многих, то я прошу вспомнить, что Сам Христос в одном месте говорит, что Он отдает свою жизнь как искупительную плату для многих; из моих слов не следует делать ограничительный вывод или по крайней мере такой вывод должен быть понимаем в согласии с высказанным уже мною в ином месте воззрением, по которому действительно пережитое общение человека с Христом всегда ограничено и останется таковым, даже если христианство распространится по всей земле; напротив, чисто внутреннее и мистическое отношение Христа к человеческой природе, как таковой, я признаю безусловно всеобщим и безграничным.

¹⁷ Стр. 213. То, что здесь сказано о Писании, быть может, покажется иным членам нашей церкви слишком католическим ввиду сближения того, что созидается в церкви, с Писанием, тогда как католики признают это изложение ультра-протестантским, так как здесь не только не признается, что Писание опирается на авторитет церкви, но даже и объем самого Писания объявляется еще не законченным. Последнее имеет лишь гипотетический смысл и предназначено для более резкого отделения внешней стороны дела от внутренней. Ведь если бы еще теперь могла найтись книга, написанная, напр., Марком или Лукой, или Иудой и имеющая все признаки подлинности, то, конечно, вряд ли нам удалось бы единогласно решить включить ее в канон; тем не менее она все же проявляла бы свою нормативную библейскую силу, если бы она носила в себе таковую, т. е. действительно была бы Библией. И, конечно, несомненно, что именно эта сила служила определяющим основанием для церковной практики, которая установила канон, тогда как церковное постановление могло только подтвердить эту практику.

¹⁸ Стр. 216. Если читатель, сравнивая разные издания этой книги, не найдет этого места в предыдущем издании, то это не значит, чтобы оно было только внесенным мною добавлением; напротив, я предназначал его еще для второго издания, но снова вычеркнул его там, так как оно казалось мне слишком вызывающим. Теперь, когда эти времена уже прошли, оно может найти себе место как памятник того впечатления, которое производили на меня, да, конечно, и на многих, религиозные настроения того времени. Дело в том, что пресыщенность непонятым христианством выражалась тогда у многих не только в безверии, которое здесь отрицается, ибо мнение этих лиц, что если христианство лишено значения, то не имеет смысла и религия вообще, делает честь христианству; у немалого числа людей эта пресыщенность выражалась также отчасти в стремлении доставить внешние формы бытия естественной религии, тщетность чего уже обнаружилась в Англии и во Франции, отчасти в жажде щекочущих новинок, как у людей, которые мечтали о символизированном и гностицированном язычестве, о возврате к старым мифоло-

 

==271