Шлейермахер

постоянное упоминание этого факта сопровождает все проявления религии и придает им особую окраску, то вполне естественно, что этот факт смешивается с самим основным воззрением религии; это соблазняло весьма многих и исказило понимание почти всех религий. Итак, не забывайте никогда, что основным воззрением религии может быть лишь некоторое созерцание бесконечного в конечном, некоторое общее религиозное отношение, которое может встречаться и во всех других религиях, и даже должно было бы встречаться в них, если бы они были завершенными, в6 только у них не ставится в центре. — Я прошу вас не причислять к религии всего, что вы найдете у ее героев и в священных памятниках, и не видеть в этом отличительный дух их религии. Я понимаю под этим не мелочи, как вы легко могли бы подумать, и не такие вещи, которые по суждению всех совершенно чужды религии, а именно то, что часто смешивается с ней. Вспомните, как непреднамеренно составлялись эти памятники, и что при их составлении невозможно было заботиться об удалении из них всего, что не есть религия; примите во внимание, что эти люди вступали в многообразные отношения с миром и никоим образом не могли при каждом слове, которое они записывали, говорить: «Но это не относится к вере»; и потому, когда они проповедуют житейскую мудрость или мораль, или выражают метафизику и поэзию, то не думайте, что все это тоже нужно втиснуть в религию и что в этом также нужно искать ее характер. Мораль, по крайней мере, должна ведь всюду быть единой, и если различия в ней суть всегда нечто, подлежащее устранению,¹ то они не могут определять различия между религиями, которые не должны быть всюду тождественными. — Но более всего я прошу вас не поддаваться действию двух враждебных принципов, которые всюду и почти с самого начала пытались исказить и затуманить дух каждой религии. Всюду скоро возникали частью люди, которые хотели ограничить дух религии отдельными догматами и исключить из него все, что еще не развилось до согласия с последними, частью же люди, которые, будь то из ненависти к полемике, или чтобы сделать религию приятнее для неверующих, или же по неразумию, неведению и отсутствию чутья, объявляли все своеобразное мертвой буквой, чтобы утвердить неопределенное. Берегитесь тех и других! У неподвижных систематиков и у плоских индифферентистов вы не найдете духа какой-либо религии; вы найдете его лишь у тех, кто живут в ней, как в своей стихии, и подвигаются в ней все дальше, не питая безумной мечты охватить ее целиком.

Удастся ли вам с помощью таких предосторожностей открыть дух религий — этого я не знаю; но я боюсь, что и религия может быть понимаема лишь через самое себя, и что ее особое строение

 

==204

•t

Речи о религии

и характерные отличия уяснятся вам не ранее, чем когда вы сами будете принадлежать к какой-либо религии. Насколько вам посчастливится разгадать грубые и примитивные религии отдаленных народов, или выделить многообразные религиозные явления, которые развиты в прекрасной мифологии греков и римлян, — это меня не заботит; пусть руководят вами их боги! Но когда вы приближаетесь к святейшему, к той области, гце вселенная воспринимается в своем высшем единстве и целостности — коща вы хотите рассматривать различные формы высшей ступени религии, не чужестранные и далекие, а те, которые более или менее существуют среди нас, то мне не может быть безразличным, найдете ли вы правильную точку зрения, с которой вы должны смотреть на них.

Правда, я должен был бы говорить вам лишь об одной религии; ибо иудейство уже давно есть мертвая религия, и те, кто теперь еще носят его окраску, в сущности, только рыдают над нетленной мумией и оплакивают его смерть и печальное наследие. Но мне хочется сказать вам несколько слов и об этой форме религии, не потому, что она была предшественницей христианства — я ненавижу в религии такого рода исторические оценки; каждая религия имеет собственную и вечную необходимость, и каждая имеет первичное начало. Нет, меня привлекает прекрасный детский характер иудейства, и этот характер настолько загроможден, и иудейство, как целое, есть такой разительный пример порчи и полнейшего исчезновения религии из масс, в которых она некоща находилась, что именно поэтому стоит поговорить о ней. Отнимите все политическое и, с Божьей помощью, все моральное, чем обычно характеризуется это религиозное направление; забудьте о всякой попытке связать государство с религией — чтобы не сказать: с церковью; забудьте, что иудейство было вместе с тем в некотором смысле орденом, основанным на старой истории рода и поддерживаемым жрецами; взгляните лишь на подлинно религиозное в нем, к чему все это не относится, и скажите мне, каково просвечивающее здесь повсюду сознание человека о его положении вообще и об его отношении к вечному? Это есть сознание всеобщего непосредственного возмездия, самобытной реакции бесконечного против всего отдельного конечного, что считается возникшим по произволу. Так все здесь рассматривается, — возникновение и уничтожение, счастье и несчастье, и даже в самой человеческой душе постоянно чередуется проявление свободы и произвола и непосредственное воздействие Божества. Все иные свойства Бога, которые также воспринимаются, подчинены этому правилу и рассматриваются всегда в связи с ним; награждающим, карающим, укрощающим единичное с помощью единичного, — таким всегда здесь представляется Божество. Когда ученики

 

==205

Шлейермахер

спросили однажды Христа: «Кто согрешил, они ли или их отцы?», и Он им ответил: «Думаете ли вы, что эти грешили более, чем другие?», то в этом вопросе в самой резкой форме был выражен религиозный дух иудейства, а в ответе Христа — полемика против него. Отсюда — проходящий всюду параллелизм, который не есть случайная форма, и диалогический характер, который встречается во всей сфере религиозности. Вся история, будучи постоянным чередованием между действием человека и ответным действием Божества, изображается как беседа между Богом и человеком в слове и действии, и все, что включено в историю, объединено лишь этой точкой зрения. Отсюда святость традиции, которой поддерживалась последовательность этой великой беседы, и невозможность достичь религии иначе, чем через посвящение в эту беседу; отсюда еще в позднейшие времена спор между сектами о том, владеют ли они этой продолжающейся беседой. Из этого же воззрения проистекает то, что в иудейской религии дар прорицания развит более совершенно, чем в какой бы то ни было иной; ведь в прорицании даже христиане — лишь ученики иудейской религии. Дело в том, что вся эта идея носит в высшей степени детский характер и рассчитана лишь на небольшую арену, где ничто не запутывается и, при простоте целого, естественные последствия действий ничем не нарушаются и не задерживаются; но чем более народ, исповедующий эту религию, выдвигался на мировую арену и вступал в связь со многими народами, тем труднее становилось выражение этой идеи, и фантазия должна была предвосхищать слово, которое еще предстояло произнести Всевышнему, и как бы издали магически раскрывать взору вторую часть того же момента, преодолевая пространство и время. Такова сущность прорицания; и стремление к нему неизбежно должно было сохранять значение главного явления иудейства, пока было возможно удержать указанную основную идею иудейства и вместе с ней — первоначальную форму иудейской религии. Вера в Мессию была ее высшим созданием; она была прекраснейшим плодом, но и последним усилием ее существа. Новый владыка должен был явиться, чтобы восстановить в прежнем величии Сион, в котором умолк голос Господа; и подчинение народов старому закону должно было распространить на мировые события тот простой ход патриархального времени, который был нарушен распрями народов, взаимным столкновением их сил и различием нравов. Эта вера сохранилась надолго; так отдельный плод остается висеть до суровой зимы и засыхает на ветви дерева, ствол которого давно уже потерял жизненную силу. Ограниченность точки зрения предоставила этой религии, как религии, лишь краткий срок жизни. Она умерла; когда были завершены ее священные книги, то беседа

 

==206

Речи о религии

Иеговы с его народом была признана законченной. Политический союз, который примыкал к ней, еще долго влачил дряхлое существование, а внешние ее черты сохранились еще до более позднего времени — неприятное явление механического движения, после того, как дух и жизнь уже давно исчезли.

Более прекрасно и возвышенно, более достойно взрослого человечества, глубже проникает в дух систематической религии и шире распространяется над вселенной первичное воззрение христианства. Оно есть не что иное, как созерцание противоборства всего конечного единству целого, и вместе с тем отношения к этому противоборству Божества, которое смиряет вражду против себя и ограничивает растущее отдаление, рассеиваясь по отдельным пунктам, которые суть одновременно конечное и бесконечное, человеческое и божеское. Гибель и искупление, вражда и примирение, — таковы два неразрывно связанные между собой основные отношения этого жизнеощущения, и ими определяется характер всего религиозного материала в христианстве и вся его форма. Духовный мир удалился от своего совершенства и своей непреходящей красоты, и удаляется все быстрее; но всякое зло, даже и то, что конечное должно погибнуть, не завершив круга своего бытия, есть следствие воли, своекорыстного стремления обособленного существа, которое всюду отрывается от связи с целым, чтобы быть самодовлеющим; и даже смерть явилась вследствие греха. Духовный мир, переступая от худого к еще более худшему, бессилен создать что-либо, в чем действительно жил бы божественный дух; рассудок затемнен и уклонился от истины, сердце испорчено и лишено славы перед лицом Бога, и образ бесконечного погас в каждой части конечной природы. И соответственно этому изображается и божественное провидение во всех его проявлениях. Оно направляется в своем действии не на непосредственные следствия в чувстве; оно не имеет в виду счастье и страдания, которые оно создает; оно уже не стесняет и не поощряет отдельных действий; оно мыслит лишь о том, чтобы предупредить великую гибель, оно хочет разрушать беспощадно все, что не может быть спасено, и с новыми силами оплодотворять из себя новые творения. Оно творит чудеса и знамения, которые прерывают и нарушают ход вещей; оно шлет посланников, в которых в большей или меньшей степени обитает божественный дух, чтобы они изливали среди людей божественные силы. Таким же представляется и религиозный мир. Даже когда человек стремится через свое самосознание вступить в общение с единством целого, конечное в нем противодействует ему, ищет и не находит, и теряет то, что нашло; будучи всегда односторонним и шатким, всегда останавливаясь на единичном и случайном, и

 

==207