Речи о религии

На этом пути люди пришли к удивительной мысли о всеобщей религии и о единственной ее форме, к которой все иные ее формы относятся, как ложное к истинному; и если бы я не опасался, что вы неправильно истолкуете меня, то я сказал бы даже, что лишь на этом пути люди пришли к сопоставлению между истинным и ложным, которое не особенно подходит к религии. Ибо собственно все это относится лишь туда, и применимо лишь там, где имеешь дело с понятиями, и где могут действовать отрицательные законы вашей логики, и ни к какой иной области. Непосредственно в религии все истинно; ибо как иначе могло бы в ней что-либо возникнуть? Непосредственно же лишь то, что еще не прошло сквозь понятие, а выросло только в чувства. Точно так же все, выливающееся в какую-либо религиозную форму, хорошо; ибо оно приобретает этот характер лишь потому, что высказывает общую высшую жизнь. Но весь объем религии бесконечен и не может быть вмещен в одну определенную форму, а лишь в совокупность всех ее форм.⁸ Он бесконечен не только потому, что каждая отдельная религиозная организация имеет ограниченный кругозор, который не объемлет всего, и следовательно, не вправе думать, что вне его уже ничего не может быть воспринято, но и главным образом потому, что каждая религиозная организация своеобразна, т.е. ощущает на свой лад, так что и в пределах ее собственной области элементы религии могли бы приобретать иную форму для иной организации. Он бесконечен не только потому, что действование и страдание даже в отношении между ограниченным содержанием и душой могут бесконечно изменяться и с течением времени принимать все новые формы; и не только потому, что религия, как способность, остается всегда незавершенной и, следовательно, всегда развивается, воспроизводится во все более прекрасных формах и все глубже внедряется в природу человека: нет, религия бесконечна во всех направлениях. Это сознание непосредственно дано вместе с самой религией, как вместе со знанием дано и знание его вечной истинности и достоверности; в этом и состоит само религиозное чувство, и оно должно поэтому присутствовать у всякого, кто действительно имеет религию. Каждый должен сознавать, что его религия есть лишь часть целого, что в отношении тех начал, которые пробуждают его религиозное чувство, должны иметься воззрения и ощущения, которые столь же религиозны и все же совершенно отличны от его собственных, и что другим формам религии должны соответствовать восприятия и чувства, доступа к которым он, быть может, совершенно лишен. Вы видите, как непосредственно вытекает из сущности религии эта прекрасная скромность, эта приветливо благожелательная терпимость, и как мало ее можно отделить от религии. И как

 

К оглавлению

==90

Шлейермахер

несправедливы упреки, с которыми вы обращаетесь к религии, что она склонна к преследованиям и полна ненависти, что она разрушает общество и проливает потоки крови, как воду. Обвиняйте в этом тех, кто губят религию, кто хотят затопить ее множеством формул и отвлеченных определений и заковать ее в цепи так называемой системы. О чем же люди спорили в религии, что порождало в ней партии и возжигало войны? Об определениях понятий — иногда практических понятий, и всегда — теоретических; а те и другие не принадлежат к ней. Философия стремится объединить в общем знании тех, кто хотят знать, как это вы ежедневно видите, хотя и она, чем лучше себя понимает, тем более оставляет простора для многообразия; религия же даже в такой форме не стремится подвести под одну веру и одно чувство тех, кто верят и чувствуют. Она, правда, стремится внушить тем, кто еще не способен к религиозным переживаниям, сознание вечного единства первичного источника жизни, ибо всякий видящий есть новый жрец, новый посредник, новый орган; но именно поэтому она с отвращением избегает холодного однообразия, которое снова разрушило бы этот божественный избыток. Убогое системоискательство⁹ отталкивает от себя все чуждое, часто даже не исследовав надлежащим образом его притязания, уже потому, что это чуждое могло бы нарушить стройные ряды собственной системы, требуя для себя места; оно есть обитель искусства споров и искания споров, оно должно вести войну и преследовать; ибо поскольку единичное относится тоже лишь к чему-либо единичному и конечному, одно единичное может, конечно, разрушить своим бытием другое; в непосредственном же отношении к бесконечному все изначальнов нутреннее без взаимного стеснения находит себе место, все — едино и все — истинно. И лишь такие систематизаторы повинны во всем этом. Новый Рим, безбожный, но последовательный, шлет молнии отлучения и изгоняет еретиков¹⁰; старый, истинно благочестивый и религиозный в высшем стиле Рим был гостеприимен в отношении каждого Бога и потому заполнился богами. Поклонники мертвой буквы, которую изгоняет религия, наполнили мир криком и суетой; истинные же созерцатели вечного были всегда спокойными душами и либо оставались наедине с собой и с бесконечным, либо же, озираясь вокруг себя, охотно предоставляли каждому, кто только понимал великое слово, быть религиозным на свой лад. Но этим широким взором и с этим чувством бесконечности религия смотрит и на то, что лежит за пределами ее собственной области и содержит в себе задаток неограниченной многосторонности в суждении и размышлении — многосторонности, которую действительно можно получить только от нее. Когда что-либо иное вдохновляет человека — я не хочу исклю-

 

==91

Речи о религии

чать отсюда даже нравственность и философию, поскольку они еще возможны, если отделить от них религию, а, напротив, ссылаюсь в отношении их на ваш собственный опыт, — то его мышление и стремление, на что бы оно ни направлялось, замыкает его в узком кругу, в котором заключено для него самое ценное и вне которого все кажется ему пошлым и недостойным. Кто хочет только мыслить по школьным правилам или действовать по принципам или что-либо выполнить в мире, тот неизбежно ограничивает сам себя и постоянно противопоставляет себе и делает предметом своей ненависти все, на что не направлены его заботы и дела. Лишь вольный воздух созерцания и жизни, если жизнь направлена на бесконечное и распространяется в бесконечность, дарует духу неограниченную свободу; лишь религия спасает его от теснящих оков мнения и вожделения. Все, что есть, необходимо для нее, и все, что может быть, есть для нее истинный и неизбежный образ бесконечного — надо лишь найти точку, из которой можно открыть его связь с бесконечным. Как бы негодно ни было нечто в иных отношениях и само по себе, в этом отношении оно всегда достойно быть, заслуживает сохранения и созерцания. Благочестивой душе религия делает все святым и ценным, даже само нечестие и саму пошлость, все, что эта душа объемлет и не объемлет, что входит в систему ее собственных мыслей и согласутся с ее своеобразной жизнью или нет; религия есть исконный и заклятый враг всякой духовной узости и односторонности. Если саму религию не затрагивают упреки, основанные лишь на ее смешении с знанием, которое, чего бы оно ни стоило, все же хочет быть именно знанием и, следовательно, принадлежит не к ней, а лишь к богословию, — а последнее вы должны были бы всегда отличать от религии, — то ее столь же мало затрагивают и упреки, которые ей делались со стороны поведения. Я уже коснулся слегка этого вопроса; но рассмотрим эти упреки в общей форме, чтобы совершенно устранить их и чтобы вы поняли, как следует, что я имею в виду. При этом, однако, мы должны точно различать двоякое. Во-первых, вы обвиняете религию в том, что она нередко склоняет к неприличным, ужасным и даже противоестественным поступкам в области общей гражданской и нравственной жизни. Я не хочу требовать от вас доказательства, что такие действия исходят от благочестивых людей; от такого доказательства я вас пока избавляю. Хорошо. Но, высказывая свое обвинение, вы ведь сами отделяете религию от нравственности. Разумеете ли вы под этим, что религия тождественна самой безнравственности или образует вид последней? Вряд ли, ибо иначе ваша война против религии должна была бы быть совсем иной, и вы должны были бы признать мерилом нравственности степень, в какой она уже прео-

 

==92

Шлейермахер

долела благочестие. Но ведь вы не так поступаете против религии, если не считать тех немногих из вас, которые действительно довели почти до безумия свою бессмысленную ревность в служении этому недоразумению. Или вы имеете в виду лишь то, что благочестие есть нечто иное, чем нравственность, что оно равнодушно к последней, а потому при случае может стать и безнравственным? Тогда вы, конечно, правы в вашем первом утверждении; а именно, поскольку благочестие можно мысленно отделить от нравственности, они различны, как я уже признал это, когда сказал, что сущность одного лежит в чувстве, другого же—в действии. Однако, как же из этой противоположности вы можете дойти до признания религии ответственной за поведение и до вменения ей последнего? Не правильнее ли в такое случае сказать, что такие люди были именно недостаточно нравственными; а если так, то они все же могли быть религиозными без вреда для себя. Ведь если вы хотите заставить нас идти вперед, — а ведь вы хотите этого — то было бы неразумно, когда в нас установилось неравенство между началами, которые собственно должны были бы быть равными, возвращать назад то, которое перегнало другое; напротив, вы должны подгонять отставшее, чтобы нам действительно подвинуться вперед. А чтобы вы не могли упрекнуть меня в придирке к словам, я обращаю ваше внимание на то, что религия сама по себе совсем не влечет человека к действию и что, если бы можно было мыслить ее присущей человеку вполне обособленно, без присутствия в нем чего-либо иного, — такой человек не осуществлял бы ни худых, ни хороших дел; ведь если вы захотите вспомнить и не пожелаете вновь отвергнуть сказанное выше, вы должны признать, что такой человек вообще не действовал бы, а только чувствовал бы. Потому-то и происходит то, на что вы часто и справедливо жалуетесь, именно что издавна многие из наиболее религиозных людей, в которых нравственная сторона жизни была слишком оттеснена и которые лишены были подлинных побуждений к действованию, покидали мир и в одиночестве предавались праздному созерцанию. Заметьте себе: к этому религия может привести, когда она обособляется и, следовательно, становится болезненной, но она не может привести к жестоким и ужасным деяниям. Напротив, тот упрек, который вы хотите делать религии, можно при этом даже обратить и превратить в похвалу. Ведь деяния, которые вы порицаете, как бы различны они ни были в частностях, имеют все же то общее между собой, что они, по-видимому, проистекают из отдельного движения чувства. Ведь именно это вы всегда порицаете, все равно, называете ли вы это определенное чувство религиозным или нет; и я так мало расхожусь с вами в этом, что, напротив, тем более хвалю вас, чем

'

==93