К оглавлению

==190

Речи о религии

само религиозное чувство и полагается общий объект для его проявлений. И потому, если даже из отдельных религий одна более склоняется к одному такому способу выражения и обнаружения, а другая — к другому, то этим все же не может быть непосредственно определено ни своеобразие религии, ни ее достоинство и ступень ее развития. Допустим ли мы тот или иной способ, — все отдельные элементы религии останутся по-прежнему неопределенными в отношении их взаимной связи, и ни одно из многих воззрений на нее не реализуется тем, что ее сопровождает та или иная мысль; вы можете убедиться в этом на всех религиозных формулировках, которые выражают чистый деизм, и все же мнят себя вполне определенными. Ибо здесь вы всюду найдете, что все религиозные чувства, и в особенности — и это есть пункт, вокруг которого здесь все обычно вращается — все воззрения на отдельные функции человечества и на его высшее единство в том, что стоит вне его воли, остаются совершенно неопределенными и многозначными в их отношении между собой. Поэтому и эти два вида, даже как способы выражения религии, суть лишь общие формы, которые на разные лады могут быть точнее определены и индивидуализированы; и если вы хотите достигнуть более точного их определения тем, что сочетаете их в отдельности с одним и? трех определенных видов созерцания, то и эти формы, составленные на основании различных подразделений целого, будут лишь более узкими подвидами, но отнюдь не определенными и самостоятельными целыми. Следовательно, ни натурализм ⁵ — я разумею под ним опознание мира, которое ограничивается стихийной множественностью, без представления о личном сознании и воле отдельных элементов, — ни пантеизм, ни многобожие, ни деизм, не суть отдельные и определенные религии, которые мы ищем, а суть лишь виды, в сфере которых уже развились многие подлинные индивиды, и еще большему числу их предстоит развиться.⁶

И все же, коротко говоря, не остается иного пути для осуществления истинно индивидуальной религии, как сделать средоточием всей религии одно из великих отношений человечества к миру и к высшему существу, связав с ним все остальные отношения, и притом определенным способом, который, с точки зрения самой идеи религии, представляется чистым произволом, но который всецело необходим, если вглядеться в своеобразие верующих. Это сразу придает целому общий дух и определенный характер; все, что прежде было неопределенным и многозначным, приобретает точный вид; из бесконечно многих различных воззрений и соотношений отдельных элементов, которые были все возможны и все должны были получить выражение, каждое такое формирование всецело

 

==191

Шлейермахер

реализует лишь одно; все отдельные элементы выявляются с одноименной стороны, — с той, которая обращена к средоточию, и все чувства приобретают в силу этого общий тон и становятся более живыми и связными. Лишь в совокупности всех возможных в таком смысле форм может быть действительно дана вся религия; она выражается, таким образом, лишь в бесконечном ряде воплощений, развивающихся постепенно в различных местах пространства и времени, и лишь то, что содержится в одной из этих форм, содействует ее совершенному проявлению. Всякое такое формирование религии, когда все созерцается и чувствуется в связи с одним отношением к Божеству, которое как бы воспринимает в себя и обусловливает все остальные отношения, — в чем бы ни состояло это избранное отношение и где бы и как бы оно ни развилось — есть самостоятельная положительная религия; в отношении совокупности религиозных элементов оно есть — употребляя слово, которому нужно вернуть его славное значение — ересь,⁷ ибо среди многих равных начал одно как бы избирается главою для всех остальных; в отношении же к общению всех участников и их связи с тем, кто основал их религию, впервые ясно осознав это средоточие, это есть отдельная школа или община учеников. Но если только в таких определенных формах и через них может быть выражена религия, — а я надеюсь, мы теперь согласны в этом между собой, — то только человек, который со своей религией приобретет оседлость в одной из этих форм, будет иметь подлинно прочное местожительство и, так сказать, благоприобретенное право гражданства в религиозном мире; лишь он может гордиться своим соучастием в бытии и развитии целого; лишь он есть полная религиозная личность, которая, с одной стороны, своим общим характером принадлежит к определенному роду, и, с другой стороны, выделяется, как нечто своеобразное, прочными и определенными чертами.

Но, быть может, тут иной, уже интересующийся делами религии, спросит с изумлением, а противник религии — с коварством, должен ли в таком случае каждый религиозный человек примкнуть к одной из наличных, своеобразно определенных форм религии. Такому человеку я предварительно ответил бы: нет; необходимо только, чтобы его религия также была своеобразно определенной и внутренне развитой; но нет надобности, чтобы его религия определялась наподобие какой-либо формы, уже существующей в крупных размерах и богатой последователями. И я напомнил бы ему, что я нигде не говорил, что две или три определенные формы религии должны остаться единственными. Напротив, пусть развиваются со всех точек бесчисленные формы, и тот, кто не подходит к одной из уже наличных форм, — я готов сказать: кто не был бы в состоянии сам

 

==192

Речи о религии

ее создать,⁸ если бы не нашел ее готовой, — тот уже поэтому не мог бы принадлежать ни к одной из них, а должен был бы создать из себя новую форму. Если он при этом остается один и без последователей, то это не беда. Всюду и всегда существует достаточно зародышей, которые не могут достигнуть более широкого бытия; и точно так же существует и религия такого одинокого человека, и она имеет столь же определенную форму и организацию и в такой же мере есть самостоятельная положительная религия как если .бы он основал величайшую школу. И отсюда вопрошающий усмотрел бы, что, по моему мнению, эти наличные формы религии своим прошлым бытием не должны стеснять ни одного человека развить себе религию согласно своей собственной природе и умонастроению. Будет ли кто-либо пребывать в одной из них, или построит самостоятельную форму, — это зависит исключительно от того, разовьется ли в нем то же самое или иное отношение, в качестве основного чувства и средоточия всей религии. Так ответил бы я ему предварительно; но если бы он захотел услышать от меня более точный ответ, то я прибавил бы, что довольно трудно человеку попасть в такое положение, если это не случается по недоразумению. Ибо зарождение нового откровения не есть что-либо незначительное и чисто личное, а в основе его лежит всегда нечто большее и более общее. Поэтому никогда еще у человека, который был призван действительно установить новую религию, не было недостатка в приверженцах и единомышленниках. Таким образом, большинство всегда находится в таком положении, что может принадлежать к одной из существующих религий, и лишь немногих не удовлетворяет ни одна из них; но что я преимущественно хотел показать, этото, что в силу равного правомочия всех, указанное большинство не менее свободно, чем это меньшинство, и точно так же образует себе самобытную религию. Ведь если мы · проследим в каждом историю его религиозности, то мы найдем сперва темные чаяния, которые, не проникая всецело души, исчезают неопознанными, и часто витают над каждым человеком; они, быть может, возникли как-нибудь понаслышке, не достигают определенной формы и не рождают ничего своеобразного. Лишь позднее вселенское чувство навсегда раскрывается в ясном сознании, для одного в одном, для другого — в другом определенном отношении, с которым он потом все связывает, вокруг которого все для него формируется, так что такой момент собственно определяет религию каждого; и я надеюсь, вы не подумаете, что религия человека менее самобытна и менее принадлежит ему самому только потому, что она находится в области, где уже собраны многие, и что вы усмотрите в этом равенстве не механическое влияние привычного и унаследованного,

==193

1 ' Ψυ 11 Lu in рм.1Х( р

Шлейермахер

а, как и в других случаях, общую обусловленность высшими основаниями. Но сколь несомненно, что именно в этой общности, — все равно, является ли в ней кто первым или позднейшим, — лежит гарантия естественности и истинности, столь же достоверно и то, что из нее не вытекает никакого ущерба для самобытности. Ведь если даже тысячи людей до него, вместе с ним и после него ориентируют свою религиозную жизнь на одном отношении, разве оно поэтому будет тождественным во всех, и разве религия разовьется во всех одинаково? Вспомните лишь об одном, именно что каждая определенная форма религии неисчерпаема для отдельного человека; не только потому, что она на свой определенный лад должна охватить целое, которое слишком велико для отдельного человека, но и потому, что в ней самой содержится бесконечное многообразие развития, имеющее, правда, подчиненное значение, но все же сходное с тем, в отношении которого она сама есть особая форма религии вообще. Разве уже в силу одного этого каждому не уделено достаточно работы и простора? Мне неведома ни одна религия, которой удалось бы настолько овладеть всей своей областью и настолько определить и выразить в ней все согласно своему духу, что исповедующему ее человеку с выдающимся богатством и своеобразием духа не оставалось бы возможности трудиться над ее завершением; лишь немногим из наших исторических религий было дано в пору свободы и лучшей жизни надлежащим образом использовать и завершить хотя бы ближайшие от центра части их сферы, и лишь в немногих различных формах своеобразно отпечатлеть свой общий характер. Жатвы много, а делателей мало. В каждой из этих религий открывается бесконечное поле, по которому тысячи могут рассеяться; достаточно невозделанных местностей откроется взору каждого, кто способен сотворить и взрастить что-либо самостоятельное.⁹

Таким образом, упрек, будто каждый, кто примыкает к какой-либо положительной религии, становится лишь представителем тех людей, которые придали силу этой религии, сам же уже не может своеобразно развиваться, — этот упрек совершенно необоснован; напротив, и здесь мы не можем судить иначе, чем в области государства и общественности. Ведь в этой последней области нам кажется болезненным и фантастическим, когда человек утверждает, что ему нет места в существующем устройстве, а что он должен выделиться из общества, чтобы сохранить свою самостоятельность. Напротив, мы убеждены, что всякий здоровый человек будет разделять со многими великий национальный характер, и именно оставаясь в нем и подчиняясь ему, всего точнее и прекраснее разовьет свою самобытность. Так и в области религии может быть лишь болез-

 

==194

Речи о религии

ценным уклонением, когда человек отделяется от общей жизни со всеми, с кем его связала природа, и не принадлежит ни к какому более крупному целому; напротив, каждый сам собой найдет гделибо выраженным в широкой форме, или сам так выразит то, что для него есть средоточие религии. Но каждой такой общей сфере мы приписываем также неизмеримо глубокую пластичность, в силу которой из ее недр проистекают своеобразия всех людей; и в этом смысле церковь справедливо зовется общей матерью всех. Чтобы уяснить себе это на ближайшем примере, вспомните о христианстве, как об одной из таких определенных форм высшего порядка; вы найдете в нем в наше время сперва, конечно, знакомые, внешним образом бросающиеся в глаза противоположности; но затем каждая из этих подчиненных областей делится на множество различных воззрений и направлений, каждое из которых выражает своеобразную формацию; последняя берет начало от отдельных лиц и собирает вокруг себя многих, причем, очевидно, еще остается открытым для каждого последнее и совершенно личное развитие религиозности, которое так сливается со всем его бытием, что целиком не может быть доступно никому, кроме него самого. И этой ступени развития религия должна тем более достигать в человеке, чем более он, на основании всей своей жизни, может притязать на принадлежность к вам, образованным людям. Ибо если его высшее чувство развилось, то оно должно было стать самобытным вместе с его остальными способностями—допуская, что они уже достигли развития. Или, если оно развилось, по-видимому, внезапно, после, быть может, незаметного зачатия и кратких родовых мук духа, — то и тогда его религиозной жизни прирождена самостоятельная личная форма, присуща определенная связь с прошлым, настоящим и будущим; здесь сохраняется единство сознания, так как вся позднейшая религиозная жизнь примыкает к этому мгновению и к состоянию, в котором она неожиданно явилась душе, опирается на связь с прошлым, более скудным бытием, и как бы генетически развивается из него. Но и этого мало: это первое начальное сознание уже должно иметь своеобразный характер, так как оно ведь может столь внезапно вступить в уже развитую жизнь лишь в совершенно определенной форме и при определенных условиях; и этот определенный характер присущ тогда и каждому следующему мгновению, так что он есть чистейшее выражение целостного существа. Когда живой дух земли, как бы отрываясь от самого себя, в определенный момент вступает в ряд органических эволюции, то возникает новый человек, самостоятельное существо, обособленное бытие которого, будучи независимо от множества его событий и действий, как и от их характера, покоится на своеобразном единстве

13*                                                            

==195

J