Шлейермжхер

индивидуальных формах, в положительных религиях, которые вы объявляете прямой противоположностью этого; среди героев и мучеников определенной веры, той веры, которая друзьям естественной религии кажется слишком оцепенелой, — среди поклонников живого чувства, которых друзья естественной религии также считают уже слишком опасными, среди почитателей какого-либо новоявленного света и индивидуальных откровений — там я готов показать их вам во все времена и среди всех народов. Да это и не может быть иначе, и лишь там их можно найти. Подобно тому, как ни один человек не может достигнуть реального бытия, в качестве индивида, иначе, как будучи одновременно и тем же самым актом помещен в мир, в определенный порядок вещей и в среду отдельных предметов, — так и религиозный человек не может достигнуть индивидуальной жизни, если он тем же самым актом не вживется в какую-либо общую жизнь, т.е. в какую-либо определенную форму религии. То и другое есть лишь единое божественное деяние, и, следовательно, не может быть отделено друг от друга. Ибо если первичный задаток человека к этой высшей ступени сознания не имеет достаточно силы, чтобы сформироваться на определенный лад, то и действие этого задатка недостаточно сильно, чтобы начать процесс самостоятельной и бодрой религиозной жизни.

Теперь же, когда я отдал вам отчет в этом, скажите и вы мне, как обстоит дело в вашей хваленой естественной религии с развитием и индивидуализацией? Покажите мне среди исповедующих ее такое же большое многообразие сильно очерченных характеров! Ибо я должен признаться: я сам не мог найти среди них ничего подобного; и если вы хвалитесь, что этот род религии оставляет ее приверженцам больше свободы для самобытного развития, то мне кажется это одним из частых случаев злоупотребления словом «свобода», и под свободой я не могу здесь разуметь ничего, кроме свободы оставаться неразвитым, свободы даже от всякого искушения быть чем-либо определенным, видеть и воспринимать что-либо определенное. Ведь в-их душе религия играет слишком бедную роль. У них как будто совсем нет собственного пульса, собственной системы сосудов и кровообращения, т.е. нет и собственной температуры и ассимилирующей силы, и именно потому нет и собственного характера и способа выражения религии; напротив, их религия оказывается всегда зависимой от всякого особого рода нравственности и естественной чувствительности; в соединении с ними, или, вернее, покорно следуя по их стопам, она движется лениво и робко, и ее можно воспринять, лишь если случайно отдельные капли ее выделяются из этой смеси. Правда, мне иногда встречался недюжинный и сильный религиозный характер, которого приверженцы поло-

 

==198

Речи о религии

жительных религий, не без изумления перед таким редкостным явлением, выдавали за представителя естественной религии; но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что приверженцы естественной религии не признавали его подобным себе; оказывалось, что он уже всегда несколько уклонился от исконной чистоты религии разума, и воспринял в свою веру кое-что произвольное, как они это называют, и положительное, чего только не знали сторонники положительной религии, потому что оно слишком отличалось от содержания их веры. Но почему же почитатели естественной религии не доверяют каждому, кто вносит в свою религию что-либо самобытное? Дело в том, что они тоже стремятся к единообразию, только, в противоположность иной крайности, именно сектантству, к абсолютному единообразию в неопределенном. Своеобразие личного развития в естественной религии совершенно немыслимо; ведь подлинные почитатели последней не терпят даже, чтобы религия человека имела собственную историю и начиналась с какого-либо достопримечательного события. Это для них уже слишком много: ведь умеренность есть для них главное в религии; и кто может сказать о себе, что в нем внезапно из глубины души поднялись религиозные чувства, того уже заподозривают в склонности к несносному мечтательству. Человек должен делаться религиозным постепенно, так же, как он становится разумным и рассудительным, и всем другим, чем он должен быть; все должно прийти к нему через обучение и воспитание; при этом не должно иметь места ничего, что можно было бы признать сверхъестественным или хотя бы необычайным. Я не хочу сказать, что вера в универсальное значение воспитания и обучения внушает мне подозрение, что естественная религия в особенной мере страдает пороком смешения религии с метафизикой и моралью или даже превращения первой в последние; но, по меньшей мере, ясно, что ее почитатели не исходят ни из какого живого самосозерцания, и что такое самосозерцание не образует их твердого средоточия, ибо они не устанавливают ничего, что было бы признаком их общего умонастроения, и что каждый человек должен был бы пережить на собственный лад. Вера в личного Бога, мыслимого более или менее человекоподобно, и в личное бессмертие, более или менее утонченное и лишенное чувственных черт, — оба эти положения, к которым у них сводится все, заведомо для них не зависят от какого-либо особого воззрения или способа восприятия; поэтому они и не спрашивают никого из тех, кто к ним примыкает, как он пришел к своей вере; напротив, так как они мнят себя способными доказать свою веру, то они полагают, что каждому человеку вера прививается через доказательства. Вряд ли вы могли показать у них иное и более

 

==199