Шдейермахер

хизни и смерти встречаются на их пути, то верьте мне: сколько бы они при этом ни говорили о религии, им важнее всего в таких случаях склонить нескольких молодых людей к осмотрительности и бережливости в употреблении сил и к благородному искусству удлинения жизни. Правда, они достаточно наказаны за это; ведь так как их точка зрения слишком узка, чтобы давать им возможность самостоятельно творить даже эту жизненную мудрость, которой они придерживаются, то они рабски и покорно живут в старых формах или удовлетворяются мелочными улучшениями. Таков крайний предел полезного, к которому быстрыми шагами двинулась наша эпоха от бесплодной схоластической словесной мудрости, — новое варварство, достойное своей старой противоположности; таков прекрасный плод отеческой эвдемонистической политики, которая заступила на место грубого деспотизма и проникла во все разветвления жизни. Все мы выросли под ее влиянием, наша способность к религии страдала в своем зародыше, и ее развитие не может поспеть за развитием других наших способностей.

Вас, к кому я обращаюсь, я не могу причислить к этим людям, да и вы сами не захотите приравнять себя им: ибо они не презирают религии, хотя по мере своих сил уничтожают ее, и их также нельзя назвать образованными, хотя они дают образование нашей эпохи и просвещают людей и хотели бы просветить все до нестерпимой прозрачности. Эти люди, хрупкие опоры шатающейся эпохи, все еще суть господствующая часть, вы же и мы — лишь малая кучка. Целые города и страны воспитываются по их принципам: и когда воспитание закончено, их снова находишь в обществе, в науках, в философии; да, они имеются и в философии, и не только древняя философия—вы ведь знаете, что теперь с большим историческим смыслом философию делят только на древнюю, новую и новейшую — есть их собственное местопребывание, но они овладели даже и новой. Своим могущественным влиянием на всякий мирской интерес и ложной видимостью филантропии, которая ослепляет также социальные чувства, это умонастроение все еще подавляет религию и всеми силами противодействует всякому движению, в котором хотела бы проявиться ее жизнь. Таким образом, лишь с помощью сильнейшего духа оппозиции против этой всеобщей тенденции может выбиться религия; и вначале она нигде не может являться в иной форме, кроме той, в которой она более всего ненавистна этой тенденции. Ведь все следует закону сродства, и потому определенная способность может возобладать, лишь овладевая предметом, к которому слабо прикрепляется враждебное умонастроение, и который она потому может присвоить себе легче всего и с избытком свободной силы. Предмет же этот есть внутренний мир, а не внешний. Обьяс-

 

==142

Речи о религии

няющая психология, это образцовое создание указанного рода рассудка, первая истощила себя неумеренностью и почти потеряла доброе имя, и потому именно в этой области счисляющий рассудок прежде всего снова уступил место чистому восприятию. Итак, кто религиозен, тот несомненно сосредоточен на себе самом, направляет свой дух на рассмотрение самого себя, и притом своего глубочайшего нутра, предоставляя пока рассудительным людям для их целей исследование всего внешнего, как интеллектуального, так и физического. И точно так же по тому же закону чувство к бесконечному развивается легче всего в тех, кто по своей природе далее всего стоят от центральной сферы, принадлежащей указанным противникам общей полноты жизни. Поэтому-то издавна все истинно религиозные люди отличались мистическим оттенком, и все фантастические натуры, которые слишком воздушны, чтобы предаваться грубым и косным мирским делам, имеют по крайней мере зачатки религиозности. Таков характер всех религиозных явлений нашего времени, таковы две краски, из которых они всегда составляются, хотя и в самых различных смешениях. Я говорю: явления—ибо большего трудно ждать при этом положении вещей. Фантастическим натурам не достает силы проникновения вовнутрь, способности овладевать существенным. Легкая переменчивая игра красивых, часто восхищающих, но всегда лишь случайных и совершенно субъективных комбинаций удовлетворяет их и есть для них высшее; более глубокой и внутренней связи не может уловить их взор. Они ищут собственно лишь бесконечности и всеобщности прекрасных призраков, которая, в зависимости от точки зрения на нее, есть и нечто гораздо меньшее и гораздо большее того, что действительно чувственно воспринимается; но они привыкли останавливаться на призрачном, и потому вместо здоровой и сильной жизни имеют лишь рассеянные и беглые душевные движения. Их душа легко возгорается, но всегда беспокойным, как бы ветренным пламенем; они имеют лишь зачатки религии, как имеют зачатки искусства, философии и всего великого и прекрасного, поверхность чего их привлекает. Напротив, тем, кто по своей внутренней природе преимущественно способен иметь религию, но дух которых всегда остается обращенным вовнутрь, потому что при современном положении мира он не в силах овладеть чем-либо большим, — таким людям часто недостает материала, чтобы их чувство могло развиться в самостоятельную религиозность. Существует великая, могучая мистика, которую даже самый фривольный человек не может созерцать без почитания и преклонения и которая в самом мудром человеке вызывает благоговение своей героической простотой и своим гордым презрением к миру. Нельзя сказать, чтобы душа,

==143