Шлейермахер

вещей должно брать себе руководителей, священников, лишь из членов истинной церкви, так как оно само лишено истинного принципа религиозности. Если это так, — скажете вы—то как могут эти совершенные представители религии там, где они должны властвовать, где все внимает их голосу и где они сами должны были бы внимать лишь голосу религии, как могут они не только терпеть, но и сами создавать столь многое, что всецело чуждо духу религии? И кому же обязана церковь всем своим устройством, как не священникам? Или, если это не так, как должно было бы быть, если они, быть может, дали отнять у себя управление этим младшим, подчиненным обществом, то где же тогда высший дух, который мы по праву можем искать у них? Почему они так плохо управляли столь важной областью? Почему они дозволили низменным страстям сделать бичом человечества то, что в руках религии было бы его благословением? А ведь для каждого из них, как ты сам признаешь, руководительство теми, кто нуждается в их помощи, должно быть и самым радостным, и самым святым делом! Конечно, дело, к сожалению, обстоит не так, как оно должно быть, по моему утверждению; кто решился бы сказать, что все, или большая часть, или — раз уже такая иерархия установилась — хотя бы лишь первые и самые славные из тех, кто издавна управляли великим церковным обществом, были совершенными представителями религии, или хотя бы членами истинной церкви? Но я прошу вас, не примите того, что я должен сказать в их оправдание, за коварную отплату. А именно, когда вы возражаете против религии, вы обыкновенно делаете это во имя философии; когда вы делаете упреки церкви, вы говорите от имени государства; вы защищаете политических мастеров всех времен тем, что приписываете вмешательству церкви обилие несовершенного и неудачного в их созданиях. Если же я, говорящий от имени религиозных людей и за них, припишу теперь вину за плохую удачу их дела государству и мастерам политического искусства, — не заподозрите ли вы меня в упомянутом коварстве? Тем не менее, я надеюсь, вы не откажетесь признать мою правоту, если выслушаете мое объяснение подлинного источника всех этих зол.

Каждое новое учение и откровение, каждый новый образ вселенной, который действует на чувство с новой, доселе еще не затронутой стороны, привлекает к религии некоторые души, для которых именно это откровение есть единственный путь, способный ввести их в высший, еще неведомый мир. Естественно, что для большинства из них именно это отношение остается средоточием религии; они образуют вокруг своего учителя собственную школу, самодовлеющую особую часть истинной и всеобщей церкви, которая

 

==166

Речи о религии

лишь медленно и тихо созревает до соединения в духе с великим целым. Но еще ранее, чем последует это соединение, участники школы, когда новые чувства проникли и насытили их душу, испытывают бурную потребность вылить наружу то, что есть в них, чтобы внутреннее пламя не пожрало их. Поэтому каждый, где и как он может, возвещает новое спасение, которое ему открылось; от каждого предмета они находят переход к новооткрытой бесконечности, каждая речь превращается в изображение их особого религиозного воззрения, каждый совет, каждое желание, каждое дружеское слово становятся вдохновенным восхвалением того, в чем они видят единственный путь к божеству. Кто знает, как действует религия, тот признает естественным, что все они говорят; иначе они могли бы бояться, что камни заговорят раньше их. И кто знает, как действует новый энтузиазм, тот признает естественным, что это живое пламя могущественно распространяется, пожирает иных, согревает многих, и тысячам сообщает лишь ложную, поверхностную видимость внутреннего жара. Юношеское пламя новых святых признает и последних истинными братьями; что мешает— поспешно думают они, — чтобы и эти люди восприняли святой дух? Да и сами эти люди смотрят на себя так же, и с радостным торжеством позволяют ввести себя в лоно религиозного общества. Но когда проходит хмель первого воодушевления, когда сгорает раскаленная поверхность, то обнаруживается, что они не могут выдержать состояния, в котором находятся другие; тогда последние сострадательно склоняются к ним, и отказываются от своего собственного высшего и глубочайшего наслаждения, чтобы снова помочь им; и таким путем все приобретает указанную выше несовершенную форму. Так без внешних, причин, в силу порчи, общей всему человеческому, и согласно вечному порядку, по которому эта порча быстрее всего проникает именно в самую пламенную и интенсивную жизнь, случается то, что вокруг каждой отдельной части истинной церкви, которая возникает изолированно где-либо в мире, развивается—не обособленно от нее, а. в ней и вместе с ней—ложная и выродившаяся церковь. Такова была судьба всех отдельных религий во все времена и среди всех народов. Но если бы все было спокойно предоставлено самому себе, то такое состояние никоим образом не могло бы долго продолжаться. Влейте в сосуд вещества различной тяжести и плотности и имеющие мало сродства между собой, перемешайте их как можно сильнее, так, чтобы все, по внешности, слилось в одно целое, — и вы увидите, что, как только вы дадите смеси спокойно отстояться, все вновь постепенно обособится, и лишь равное соединится с равным. Так случилось бы и здесь, ибо таков естественный ход вещей. Истинная церковь вновь тихо'выделилась

 

==167

Шлейермахер

бы, чтобы наслаждаться высшим и более интимным общением, к которому неспособны другие; связь последних между собой была бы тоща почти разорвана, и в силу их природной тупости нужен был бы новый толчок извне, который определил бы их дальнейшую судьбу. Но члены истинной церкви не покинули бы их; кто, кроме них, имел бы хоть малейшее влечение принять участие в судьбе этих людей? Чем могло бы их состояние привлечь интересы других людей? Какую выгоду, какую славу можно было бы приобрести через них? Итак, члены истинной церкви могли бы без помехи вновь вступить в отправление своей священнической должности среди этих людей, в новой, более подходящей форме. Каждый собрал бы вокруг себя тех, кто понимали бы лучше всего именно его, на кого именно его манера действовала бы сильнее всего; и вместо огромного союза, о существовании которого вы теперь скорбите, возникло бы множество мелких и неоформленных обществ, в которых попеременно испытывалась бы религизность людей, и пребывание в них было бы лишь тогда преходящим состоянием, — подготовительным для тех, в ком раскрывалось бы религиозное сознание, и решающим для тех, кто оказывались бы неспособными к каким бы то ни было религиозным чувствам.¹⁵ Благо тем, кто будут призваны лишь, когда переворот в земных делах осуществит более медленным и искусственным путем этот золотой век религии, который не был достигнут на более простом пути природы! Милостивы будут к ним боги, и обильную жатву принесут их усилия, призванные помочь начинающим и проложить малолетним путь к храму вечности, — те усилия, которые нам, нынешним людям, дают столь скудные плоды среди неблагоприятных условий. ¹⁶

Внемлите желанию, которое на первый взгляд, быть может, покажется нечестивым, но умолчать о котором я почти не могу себя заставить! О, если бы все главы государства, все виртуозы и мастера политики навсегда остались чужды даже отдаленнейшему чаянию религии! О, если бы никого из них не коснулась сила этого заразительного воодушевления! Ведь они никогда не умели различать своего самобытного внутреннего содержания от своей профессии и своего официального характера. А именно это стало для нас источником всей порчи. Почему должны были они приносить в собрание святых мелкое тщеславие и странное самомнение, будто преимущества, которые они могут дать, важны во всех без различия отношениях? Почему должны были они унести с собой почитание служителей святыни в свои дворцы и судилища? Вы, быть может, правы в своем желании, чтобы никогда край священнического одеяния не прикасался к полу царских палат; но разрешите и нам желать, чтобы никогда пурпур не лобызал праха на алтаре; ведь

 

==168

Речи о религии

если бы не случилось последнее, за ним не произошло бы и первое. Нужно было бы никогда не впускать властителя в храм, пока он не снимет с себя перед его вратами всех своих царских украшений и не отложит в сторону рога изобилия своих щедрот и почестей. Но они пользовались этим рогом изобилия здесь, как и повсюду, они мнили, что могут украсить простое величие небесного здания обрывками своего земного великолепия; и вместо того, чтобы выполнять священные обеты, они приносили, в виде жертвы высшему, свои мирские дары. Всюду, где властитель объявлял церковь общиной с особыми правами, исключительной величиной в гражданском мире, —а это всегда бывало, когда уже. наступало это злосчастное состояние, когда общество верующих и общество жаждущих веры смешивались между собой неправильным способом, неизбежно ко вреду первого, — ибо до этого смешения религиозное общество никогда не было достаточно велико, чтобы обратить на себя внимание властителей, — всюду, повторяю, где властитель прибегал к этому опаснейшему и гибельнейшему покровительству, гибель этой церкви была уже почти непоправимо предрешена и начата. Подобно ужасной голове медузы Горгоны действует такая государственная хартия политической гегемонии на религиозное общество: все каменеет, как только она появляется. Все разнородное, что лишь на мгновение сцепилось, отныне неразрывно связано между собой; все случайное, что легко могло бы быть отброшено, отныне навсегда закреплено; одеяние срослось с телом в одно целое, и каждая неуместная складка как бы создана навеки. Более широкое и неподлинное общество теперь уже неотделимо от высшего и более узкого, хотя и должно было бы быть отделено; его уже нельзя ни разделить, ни распустить; оно уже не может изменить ни своей формы, ни символов своей веры; его убеждения, его обычаи, — все это осуждено пребывать в том состоянии, в котором оно находилось именно в этот момент. Но это еще не все: члены истинной церкви, которые, наряду с другими, входят в состав этого общества, отныне, можно сказать, насильственно исключены из участия в управлении им и лишены возможности делать для него даже то малое, что еще могло быть сделано. Ибо теперь приходится управлять такими делами, которыми они не могут и не хотят управлять; теперь нужно руководить земными вещами и заботиться о них, и хотя они знакомы с такими заботами по своим домашним и гражданским делам, но все же они не могут считать такого рода вещи задачами своего священнического сана. Это есть противоречие, которое не укладывается в их сознании и с которым они никогда не могут примириться; оно не согласуется с их высоким и чистым понятием о религии и религиозном общении. Ни в отношении к истинной церкви, к которой они принадлежат,

==169

Шлейермахер

ни в отношении к более широкому обществу, которым они должны руководить, они не могут понять, что им делать с домами, землями и богатствами, которыми они могут обладать,¹⁷ и члены истинной церкви смущаются и теряются в этом противоестественном состоянии. А если еще, сверх того, то же самое событие приманивает тех, кто в ином случае навсегда остался бы вне общества; если теперь становится интересом всех гордых, честолюбивых, своекорыстных и сварливых проникнуть в церковь, общение с которой при иных условиях доставляло бы им только глубочайшую скуку если эти люди начинают теперь лицемерно обнаруживать участие в святых вещах и знакомство с ними, чтобы добыть себе мирскую плату за это, — то как могут избегнуть поражения члены истинной церкви? Итак, кто же несет вину за то, что недостойные люди занимают место истинных святых, и что под их присмотром может проскользнуть и укрепиться в церкви все, что более всего противно духу религии? Кто иной, как не государство с его плохо рассчитанным великодушием? Но оно еще более непосредственным образом есть причина того, что порвалась связь между истинной церковью и внешним религиозным союзом. Ибо, оказав последнему это злосчастное благодеяние, оно сочло себя вправе рассчитывать на его деятельную благодарность и возложило на него три в высшей степени важных поручения по своим делам.¹⁸ На церковь оно более или менее перенесло заботу и наблюдение над воспитанием; оно желает, чтобы под покровительством церкви и в форме религиозного общения народ обучался обязанностям, которые не могут быть закреплены в законе, и чтобы церковь пробуждала в нем истинно гражданский образ мыслей; и от силы религии и поучений церкви государство требует, чтобы они делали его граждан правдивыми в их высказываниях. И в награду за эти требуемые им услуги, оно лишает церковь ее свободы — как это имеет место почти во всех странах культурного мира, где существует государство и церковь; оно относится к церкви как к учреждению, которое установлено и изобретено им, — и мы должны согласиться, что почти все ее пороки и злоупотребления суть его изобретение — и оно прописывает себе одному способность решать, кто пригоден выступать в этом обществе, как образец и служитель религии. И вы все-таки хотите упрекать религию за то, что не все эти люди суть святые души? Но я еще не исчерпал своих обвинений; даже в самые глубокие мистерии религиозного общения государство привносит свой интерес и тем загрязняет их. Когда церковь с пророческим благоговением посвящает новорожденных Божеству и стремлению к высшему, то при этом государство хочет вместе с тем получить из ее рук список своих подданных; когда церковь дает свой первый братский поцелуй

 

К оглавлению

==170

Речи о религии

подрастающим, как людям, взор которых впервые проник в святилища религии, то для государства это должно быть и свидетельством первой ступени их гражданской самостоятельности;¹⁹ когда она общими благочестивыми желаниями освящает слияние двух лиц, которые, будучи символами и орудиями творческой природы, вместе с тем посвящаются в носители высшей жизни, — то это должно быть также санкцией их гражданского союза; и даже когда человек исчез с арены этого мира, государство не хочет верить этому, пока церковь не подтвердит, что она вернула бесконечности душу усопшего и ввергла его прах в святое лоно земли. Что государство, таким образом, всегда преклоняется перед религией и ее почитателями, когда оно принимает что-либо из рук бесконечности и снова отдает ей, — это обнаруживает в нем почитание религии и стремление сохранить в себе сознание своих собственных границ; но совершенно ясно, что и все это действует лишь губительно на религиозное общество. Отныне нет ничего в отправлениях церкви, что относилось бы к одной только религии, или в чем религия, по крайней мере, была бы главным делом. В святых речах и наставлениях, как и в таинственных и символических действиях, все полно правовых гражданских отношений,²⁰ все уклонилось от своего первоначального характера и существа. Поэтому есть много вождей церкви, которые уже ничего не понимают в религии, и все же в состоянии приобрести большие должностные заслуги в качестве служителей религии; и много есть членов церкви, которым даже не приходит в голову искать религии, и которые все же достаточно заинтересованы в том, чтобы остаться в церкви и принимать участие в ней.

Что общество, с которым могут случаться такие вещи, которое с суетным смирением принимает бесполезные ему благодеяния и с угоднической готовностью соглашается нести бремя, ведущее его к гибели, которое дает себя эксплуатировать чуждой власти и уступает прирожденную ему свободу и независимость за пустую видимость, которое отказывается от своей великой и возвышенной цели и гонится за вещами, лежащими совсем не на его пути, — что такое общество не может быть обществом людей, имеющих определенное стремление и точно знающих, чего они хотят, — это, я полагаю, само собой очевидно; и это краткое указание на судьбы церковного общества есть, думается мне, лучшее доказательство того, что оно не есть подлинное общество религиозных людей, что, в лучшем случае, к нему примешаны лишь немногие частицы последнего, погребенные под чуждыми элементами; это доказывает также, что общество, как целое, чтобы воспринять в себя первый источник этой неизмеримой порчи, должно было уже находиться в состоянии

 

==171

Шлейермахер

болезненного брожения, при котором немногие здоровые части вскоре совершенно ускользают от него. Со священной гордостью истинная церковь отказалась бы от даров, которыми она не может воспользоваться; ибо она хорошо знает, что те, кто нашли Божество и сообща наслаждаются им, в своем чистом общении, в котором они только хотят выявить и передать друг другу свое глубочайшее бытие, не имеют собственно ничего, обладание чем могло бы охраняться мирскою властью; она знает, что им ничего не нужно и не может быть нужно на земле, кроме языка, чтобы понимать друг друга, и места, чтобы встречаться, — вещей, ради которых нет надобности ни в каких властителях и их милостях.

Но если все же необходимо посредствующее учреждение, чтобы « истинная церковь могла входить в некоторое соприкосновение с непосвященным миром, до которого ей непосредственно нет никакого дела, как бы атмосфера, через которую она одновременно .и очищается и привлекает к себе новый материал, — какую же форму должно принять это общество, и как оно может быть освобождено от порчи, которую оно впитало в себя? На последний вопрос пусть ответит само время: ко всему, что некогда должно свершиться, ведут тысячи различных путей, и для всех болезней человечества имеются многообразные способы исцеления; каждый будет испытан на своем месте и поведет к цели. Лишь саму эту цель да будет мне дозволено наметить, чтобы тем яснее показать вам, что ваше недовольство должно обрушиваться не на религию и ее стремления.

Подлинный и основной смысл такого вспомогательного учреждения состоит ведь в том, чтобы лицам, которым до известной степени доступна религия, но которые еще не способны примкнуть к истинной церкви, так как религия в них еще не проявилась и не дошла до их сознания, — чтобы таким лицам жизненно изъяснялась религия, как таковая, и тем необходимо развивались их религиозные задатки. Посмотрим, что собственно препятствует осуществлению этой задачи при современном положении вещей. — Я не хочу еще раз напоминать о том, что в настоящее время лиц, которые должны быть вождями и учителями этого общества — я пользуюсь выражением «учителя» неохотно и лишь по нужде, так как оно мало подходит к их делу — выбирает государство согласно своим желаниям, и что при этом государство имеет скорее в виду осуществление иных задач, которые оно возложило на это учреждение; что иной, с точки зрения государства, может быть в высшей степени рассудительным воспитателем и чистым, превосходным наставником народа, не испытывая сам религиозных переживаний в собственном смысле, так что многим из самых достойных служителей этого учреждения такие переживания могут быть совершенно чужды;

==172