7. Общечеловечность: две версии

Хотелось бы представить прежде всего нашего соотечественника, социолога и естествоиспытателя Н.Я. Данилевского, автора книги «Россия и Европа», изданной в 1869 г. У него мы находим противопоставление общечеловеческого и всечеловеческого. Общечеловенческое, по мысли Данилевского, есть нечто аморфное, бесцветное, неоригинальное, - словом, то, что принято называть общим местом. Настоящая жизнь течет только во всечеловеческом. Оно, пишет русский мыслитель, стоит «выше всякого отдельно-человеческого, или народного», но одновременно состоит из «совокупности всего народного, во всех местах и временах существующего и имеющего существовать»³. Каждое общество, или культурно-исторический тип по Данилевскому, вносит свой, по необходимости ограниченный вклад в многообразно единую цивилизационную жизнь человечества. «Прогресс, - по убеждению Данилевского, - состоит не в том, чтобы всем идти в одном направлении, а в том, чтобы все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, исходить в разных направлениях...»⁴. В мире нет и не должно быть привилегированных культурно-исторических типов.

Ни одна цивилизация (культурно-исторический тип) не может претендовать на выработку окончательных форм человеческого общежития. Европейская, германо-романская цивилизация так же ограничена, как и все остальные. Но каждая из цивилизаций недосягаемо велика в чем-то одном, самобытно своем - в том, что касается ее исторической судьбы, ее духовного начала, ее идеи.

Искусство, развитие идеи прекрасного - отличительный признак-плод греческой цивилизации; право и политическая организация - существеннейший результат римской цивилизации; еврейская цивилизация, по Данилевскому, отличилась в истории выдвижением и наиболее полным развитием «идеи единого истинного Бога»; германо-романской цивилизации по праву принадлежит пальма первенства в развитии положительной науки о природе. Что до славянской цивилизации с Россией во главе, то она, согласно Данилевскому, еще только разворачивается, набирает исторический разгон. Но цель или будущий синтетический плод ее обозначился достаточно определенно - справедливое устройство общественно-экономической жизни людей⁵. Из разнообразия решаемых цивилизациями, или культурно-историческими типами, задач следует разнообразие как сущностная и потому единая характеристика всего человечества.

Оценивая концепцию Данилевского, можно сказать, что она по-своему логична и эвристична. В ней много от точного исторического наблюдения и обоснованного социального прогноза. В то же время всечеловеческое как понятие осталось не до конца проясненным. Оно отдает суммативностью, восточной лозунговостью («пусть расцветают сто цветов») и чисто русским всеединством.

Хотелось бы остановиться на еще одном - постисторическом варианте обоснования общечеловеческих ценностей. Полемически заостренно его представил известный американский исследователь Фр. Фукуяма.

Хотя и с оговоркой «вероятно», он утверждает, что мы являемся свидетелями завершения «идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления»⁶. Иными словами, автор настаивает на том, что в лице западной либеральной демократии, ценностей рынка, конкуренции, прав человека и т. д. человечество набрело наконец-то на истинный путь своего развития, закончив тем самым историю, которая и была занята поисками такого пути. Институты и ценности либеральной демократии самодостаточны и в этом смысле окончательны. Теперь остается только как можно полнее их реализовать. На море человеческой жизни установился наконец-то полнейший штиль - история может спокойно почивать на постисторических лаврах.

«Конец истории» - выражение фигуральное, метафорическое, не несущее буквального смысла, поскольку с концом истории история вообще-то не прекратится. Социально-бытийный поток жизни будет катиться и дальше. Просто уже не будет и не должно появиться ничего принципиально или эпохально нового. Можно было бы сказать, что перед нами - ситуация «топтания на месте», если бы место это, как уверяет Фукуяма, не было верхом благополучия и совершенства. История будет как-то продолжаться после «конца истории» еще и потому, что, как пишет американский исследователь, «либерализм победил пока только в сфере идей, сознания; в реальном, материальном мире до победы еще далеко»⁷. Значит, победа наполовину? Ничего подобного! Автор продолжает: «Однако имеются серьезные основания считать, что именно этот, идеальный мир и определит в конечном счете мир материальный»⁸. Вера в «идеальный мир» доводится в дальнейшем до утверждения, что сознание и культура - материнское лоно экономики.

«...В конце истории, - пишет Фукуяма, - нет никакой необходимости, чтобы либеральными были все общества, достаточно, чтобы были забыты идеологические претензии на иные, более высокие формы общежития»⁹. Весьма откровенное признание: главное, оказывается, забыть, отказаться, и тем покончить с более высокими формами общежития, освободить историю от искуса их непрестанного поиска. Позиция ясна, однако заметим, что в современном обществе (и мире) живы претензии не только на более высокие, но и на менее высокие формы общежития. Последнее убедительно демонстрирует религиозный, в особенности исламский фундаментализм. В конечном счете за данными претензиями стоит альтернативность истории, которую отменить никак нельзя. Тем более - закрыв на это глаза, перестав об этом думать.

К концу ХХ в., считает Фукуяма, у западной идеи либерализма не оказалось «никаких жизнеспособных альтернатив». Над фашизмом и коммунизмом (марксизмом-ленинизмом) одержана внушительная победа, национализм и религиозный фундаментализм успешно нейтрализуются системой.

Выходит, гордое одиночество? Нет, печальное. В этом признается и сам Фукуяма: «Конец истории печален. Борьба за признание, готовность рисковать жизнью ради чисто абстрактной цели, идеологическая борьба, требующая отваги, воображения и идеализма, - вместо всего этого - экономический расчет, бесконечные технические проблемы, забота об экологии и удовлетворении изощренных запросов потребителя. В постисторический период нет ни искусства, ни философии; есть лишь тщательно оберегаемый музей человеческой истории... Признавая неизбежность постисторического мира, я испытываю самые противоречивые чувства к цивилизации, созданной в Европе после 1945 года, с ее североатлантической и азиатской ветвями... Быть может, именно эта перспектива многовековой скуки вынудит историю взять еще один, новый старт?»¹⁰.

Не будем лукавить, либерально-демократическое завершение истории по-своему привлекательно, стройно и убедительно. Многие поэтому ему симпатизируют, принимая с удовольствием сладкие плоды его. Объясняется это во многом и тем социально-психологическим «циклоном», который сформировался над «шестой частью земли» после 1985 г. Принесенное им ненастье в виде жесточайшего кризиса некогда одной из самых приметных исторических альтернатив, так называемого реального социализма, невольно склоняет симпатии людей к западной модели общественного развития, а для многих граждан теперь уже бывшей социалистической системы нынешний Запад в отличие от родины представляется чуть ли не земным раем, светлым будущим, там состоявшемся. Впрочем, не совсем так. До сих пор мы знали только «светлое прошлое» (различные варианты «золотого века») и «светлое будущее» (коммунизм, другие утопические проекты). Фукуяма же знакомит нас со «светлым настоящим». Его можно назвать также «вечным настоящим» или историей «остановившегося мгновенья», которое, естественно, прекрасно, гармонично, совершенно, а значит, и окончательно прогрессивно. Дальнейшее движение возможно только как совершенствование совершенства. И работы простого житейского правила: от добра добра не ищут.

Не вдаваясь в детали оценок и настроений по поводу либерального конца истории, заметим только одно: ад на Земле возможен, его ужасный лик хорошо знаком истории, но вот рай, рай на Земле невозможен. Не на тех китах, то бишь Иванах (Мишелях, Джонах), она стоит. Мы уж не говорим о том, что обычно благими намерениями сама собой мостится дорога в ад. Замечено, в частности, что утопия реализуется всегда только как антиутопия. Кроме того, на ней, нашей грешной Земле, много загадочного: Король умер - да здравствует король! Бог умер - да здравствует Бог! Или вот трагические события 11 сентября 2001 г. Жизнь, жизнь человека в западной демократии - вещь бесценная (самая высокая) и, в форме права, неотчуждаемая. А тут, оказывается, есть вещи и поважнее жизни. Страх в конечном счете идет не от камикадзе, а от того, что сотрясаются основы. Человек, для которого смерть ничто, - существо асоциальное.

Концепция «конца истории», на наш взгляд, явно упрощает основные тенденции современного мирового развития - взаимозависимого, но плюралистического в своей основе. Достижениям и успехам западной цивилизации придается статус универсальных, общечеловеческих, что вовсе не бесспорно. В мире, насчитывающем по меньшей мере восемь различных цивилизаций (западная, исламская, конфуцианская, индуистская, японская, славянская, латиноамериканская, африканская), общечеловеческими становятся далеко не всякие достижения. Да и не просто о достижениях у нас здесь речь. Достижения в форме научных открытий и технических изобретений легко, без особых препятствий становятся универсальными, обще- или всечеловеческими. Они и исходно, по определению являются таковыми. А вот у достижений в форме культурных ценностей с универсализацией сплошные проблемы. Их «трансплантация» сплошь и рядом наталкивается на отторжение.

Кроме неоправданной универсализации, в концепции «конца истории» много неумеренной, излишней идеализации. О реальных противоречиях жизни под знаком или в форме либеральной демократии в ней говорится мало и как-то невыразительно. Упоминается только безликость и духовная пустота потребительства, этнические и национальные конфликты, известные экологические трудности. А можно и нужно было бы добавить безработицу, преступность, наркоманию, отчуждение, коммерциализацию чисто человеческих контактов и прочая и прочая и прочая. Все это - историческая цена, социальная плата за либеральную демократию. Ее, конечно, нельзя заподозрить в уклонении от создания эффективных средств борьбы со всеми этими болезнями. Но стоит ли восторгаться средствами (рецептами, лекарствами), не лучше ли избавиться от самих болезней, перестать «производить» их.

По всему видно, что нам еще долго жить историей и в истории, наслаждаться, но и мучиться ее прогрессом. И соответственно искать в истории, а не в постистории социальную онтологию общечеловеческих ценностей.