5. ...Во второй половине XX века возникает новое напряжение, новое

основание бытийного и духовного сдвига в жизни людей нашего времени. Речь

идет о научно-технической революции, правда понятой в несколько необычном

повороте.

В процессе (и особенно - в перспективах) так называемой

"научно-технической революции" основной формой деятельности людей,

выталкиваемых из самоуправляемых и - в идеале - замкнутых на замок структур

автоматического производства, все более становится ("улита едет, когда-то

будет...") не деятельность в мегаколлективах, жестко регулируемая

мануфактурным и машинным разделением и соединением функций, но -

деятельность в малых творческих группах - лабораториях, экспериментальных

цехах, поисковых коллективах, динамично меняющих задачи и смысл своей

цельности и замкнутости108. Исчезает (это - цель всех современных

технических новаций) насильное и жестокое распределение работников в

различных точках "системы машин и механизмов". Решающей (опять-таки в

перспективе, в потенциях) сферой деятельности человека оказывается

деятельность, на возможность деятельности направленная, - работа

самоизменения.

Такое "на-себя-действие" становится средоточием новых форм социальности,

в которых общение людей - причем ключевое в процессе общественного и

производственного развития - осуществляется не в рабочее время, не внутри

машинных сращений, но во время свободное (свободно определяемое и

направляемое моей волей) - с одиночеством, как его скрытым оборотом.

Свободное время (его увеличение и его "свобода для...") становится в ходе

научно-технической революции основным временем общественного бытия и

основной детерминантой общественного сознания - сперва в форме досуга, затем

- и форме всеобщего труда (см. Маркс - III том Капитала и Подготовительные

работы к Капиталу).

То, что я сейчас сказал, не исключает, а предполагает, что существенный

рост свободного времени (и тягу к нему) сначала проявляется в

катастрофических судорогах бескультурья, поскольку бытие в условиях

свободного времени для большинства людей дело непривычное, поскольку свобода

самоопределения человеческих поступков труднопереносима, поскольку свободное

время пока что растет лишь в пустотах времени рабочего, как вздох

освобождения от дьявольской принудительности исполнительского труда.

И все же рост свободного времени - с нарастающей атомизацией

человеческого общения - становится все более серьезным социальным феноменом.

Решающее - в тенденции - влияние свободного времени на все сферы социального

и производственного развития означает коренной и неотвратимый сдвиг в бытии

и сознании людей. Вместе с тем это общение в "режиме" свободного времени -

реальное или предвкушаемое, - общение через лакуны, через стены домов, через

границы и континенты и главное - через исторические эпохи, - общение людей с

наиболее близкими или наиболее остро противостоящими друг другу творческими

замыслами и идеями, - это общение сейчас, в XX веке, входит в безвыходный и

остро ощущаемый конфликт с жесткой кооперацией и жестким разделением

частичных исполнительских (дающих полуфабрикаты) функций "под одной крышей",

как бы протяженна эта "одна крыша" ни была.

Еще раз поверну и немного заострю мою мысль.

В XX веке возрастает социальное значение и катализирующая роль (в

целостном производственном процессе) таких извечных, но ранее маргинальных

форм деятельности, в которых основным производителем (?) общения является не

"совокупный работник" - цех, завод, предприятие или, наконец, - "все

общество", как единое целое, с едиными всеобъемлющими целями, но - просто

индивид (центр везде, окружность нигде...), свободно сосредоточивающий в

своем разуме (хорошо, если так...) всеобщие (это - существенно!) знания,

умения, стремления человечества, - творчески преобразующий эти знания и

стремления в своих произведениях, - собеседник, излучающий новые и

актуализирующий старые - вечные - формы личностного общения. Общения, к

примеру, Эйнштейна и Галилея, Гейзенберга и Платона или Пикассо и Овидия.

Это, конечно, предельные, идеализованные, случаи. В миллионах судеб наших

современников есть "вершки" (отъединенность индивидов, их ориентация на

свободное время) без "корешков" (творческое - через века - общение). Но

существенно, что в напряжениях научно-технической революции такое предельное

общение (Эйнштейн - Бор) оказывается моделью для общения основной массы

работников вне (рядом с... в целях изменения...) автоматизированных

производственных структур. И все же, несмотря на всю свою насущность, такая

деятельность и такое общение есть - пока что - процесс атомарный,

разорванный, - да другим он и не может быть, - и этот процесс постоянно

подавляется все еще всемогущими и все еще раздувающими свое могущество

силами Ordnung'а, мегаколлективами труда "совместного"...

Но сказка про белого бычка начинается вновь...

Слабое взаимодействие в социуме свободного времени снова берет свое. Оно

все более проникает в самые поры всемогущего Ordnung'а, обесценивает его

сцепления, превращает почти ничтожные, свободно возникающие, исчезающие,

переливающиеся "малые группы" в средоточие современного бытия...

Однако проблема не только во внешнем противоборстве двух социумов

(совместного и всеобщего труда). Может быть, еще более острая проблема -

внутренняя неоднородность и антиномичность мучительно назревающего нового

"социума".

Два "магдебургских полушария" этого нового социума, нового типа общения

далеко раздвинуты, и встреча их страшно затруднена. Я имею в виду, прежде

всего, следующее:

Одно "полушарие" - это выброшенные из социальных матриц одиночки, изгои,

- осколки мировых войн, концлагерей, беженцы, бездомные, безработные,

потерянные, современные люмпены. Это - жертвы свободного времени, и несть им

числа... Это - свободное, слабое, одинокое общение ("малые группы"),

объединяющее и разъединяющее вырванных из почвы аутсайдеров.

"Второе полушарие" - это формирующийся в самом эпицентре современного

производства (автоматизация, компьютерная революция) социум

индивидуально-всеобщих работников, в одиночку сосредоточивающих в своей

деятельности свободное общение между странами и веками и - всеобщую

информацию. Здесь опять-таки складываются "малые группы" "слабого

взаимодействия" - взаимодействия индивидов, работающих в контексте культуры.

"Взбудораженное", отчаянное общение в "первом полушарии" и "охлажденное",

чисто (даже - очищенно...) творческое общение во "втором полушарии"

притягиваются и отталкиваются друг от друга и никак не могут соединиться в

новый тип социальной "формации": в новый всеобщий "социум" (сообщество)109

культуры. Это слияние особенно трудно, поскольку "вышибание из социальных

матриц" - это в основном плод первой половины века, а формирование

социальности "всеобщего труда" - итог второй его половины. Впрочем, к концу

века - в атмосфере нависающей вселенской военной катастрофы и экологического

кризиса - эти два полушария стягиваются все ближе и не могут не свестись

воедино. Но асе же это только благое пожелание!

Ведь остается фактом, что слияние двух "магдебургских полушарий", двух

форм нового общения - творческой и личной; культуроформирующей и бытовой,

вседневной, - происходит в нашей современной жизни очень заторможенно и

вопрошающе. Весь наш духовный строй, вся эмоциональная жизнь, только

отчаянно сопротивляясь, сосредоточивается в очагах разума (разума - не

рассудка...). Предрассудки эмоций стремятся поспешно заполнить, засыпать

странные лакуны; разбить отделяющие (и - соединяющие) людей кристаллы

произведений. Снова начинается все то же бегство в соблазны всепоглощающего

эгоцентризма или (и) спасительного мистицизма.

Катарсис здесь возможен лишь в сопряжении (?) тех феноменов, что были

очерчены в предыдущих фрагментах (1 - 4), и - тех всеобщих стремлений, что

сопровождают современную производственную революцию.

В заключение этого ("научно-технического") фрагмента - три заметки впрок.

Во-первых, в русле научно-технической революции те элитарные процессы,

которые происходили в науке и искусстве начала века, оборачиваются

вездесущими "спорами" (ботан. - зачатками), проникающими в микроструктуру

повседневной жизни большей части человечества. Во-вторых, здесь речь уже

идет не о "великих потрясениях", не о судорогах и вышибленности из колеи, но

о новом, пусть только еще назревающем, образе жизни, формах общения, образе

мышления, в их глубинных, спокойных основаниях. В-третьих, хотя сегодня все

определения НТР - в том предельном смысле, что был только что очерчен, -

есть лишь слабые потенции ("улита едет...") и реально они, казалось бы,

значимы лишь для сравнительно отдаленного будущего (если таковое будет...),

я все же предполагаю, что именно в качестве и в форме таких потенций, слабых

стремлений, изначально едва заметного поворота основных установок

индивидуального поведения, - все эти силы уже сегодня изменяют сознание

людей, даже самых далеких - территориально и по характеру своих

непосредственных действий - от европейского эпицентра современной

производственной революции. Новые потенции (хотя бы в форме желаемого

"образа жизни" - жизни и социуме свободного времени)110 оказываются

важнейшей определяющей нашего сознания - из бытия; определяющей нашего бытия

- из сознания. Кстати, думаю, что вообще именно такая форма "слабого

взаимодействия" наиболее существенна в реальной истории. Но это уже иная

проблема.

...Можно назвать и многие другие процессы в жизни людей XX века, бьющие в

ту же точку, но и сказанного достаточно. Не буду сейчас детально говорить о

причинах и генезисе очерченной ситуации.

Напомню только, что "четыре пятых" из этих составляющих были особенно

насущны в первой половине XX века; затем эти линии расплылись, неразличимо

наложились друг на друга, упростились и, главное, оказались настолько

невыносимыми для классического разума, что уже к началу 50-х годов

ностальгия по прошлым векам и "вечным ценностям" напрочь заслонила

неповторимые импульсы века XX. Заслонила? Напрочь? Очень возможно. Но все же

очерченный в этих фрагментах сдвиг человеческого бытия и сознания - сдвиг,

трудноинтегрируемый - к концу века - в тихих, глубоких очагах

научно-технической революции - революции "свободного времени", - определяет

неповторимое лицо (в той мере, в какой оно неповторимо...) XX столетия нашей

эры. И это так, вне зависимости от того, будет ли у этого века

продолжение... Я сейчас мыслю не в Futurum'е, но в Presens'е,

Все те феномены, что я вкратце очертил выше, и означают, на мой взгляд,

сдвиг нашего бытия к полюсу культуры, или - сдвиг культуры в эпицентр

человеческого бытия, сдвиг, характерный для XX века - в его неповторимости,

в его непохожести на прошлые века.

Чтобы острее осмыслить этот странный тезис, сгущу намеченные пять

фрагментов в чересполосицу и скороговорку самых различных вызовов,

тревожащих наше повседневное, телесное, - душевное, - духовное бытие:

...Жизнь в промежутке и одновременности различных - и - каждый! -

претендующий на всеобщность и единственность, - смысловых спектров, зачастую

бытующих в нашем сознании в неузнаваемом, расхожем виде (в пределе, это -

античный Эстезис и средневековый Текст; нововременное - "Знание - сила!" и

современное - "Сознание есть там, где есть два сознания, дух есть там, где

есть два духа"; западное - cogito ergo sum..." и восточное - "Существую

действительно, когда не "Я"...").

...Поступок - как риск перерешения заново исторических судеб...

...Предельный смысл моего бытия, осознанный как ответ на столь же

всеобщий и столь вопрошающий смысл, - вопрос и возглас "SOS", собеседником

обращенный в моем собственном сознании - к моему бытию.

...Разум, находящий истину (в физике, математике, в гуманитарном

мышлении) только во взаимообосновании и взаимоотрицании противоположных форм

разумения - в общении исторически последовательных, но логически сопряженных

философских миров, эстетических замкнутых художественных поэтик.

...Элементарность самодействия вместо нововременной неделимости "действия

на...".

...Восприятие эстетического схематизма прогресса - "действие третье, те

же, и..." - как всеобщей формы соотнесения исторических эпох, знаний,

умений.

...Общение не через анонимный "продукт", но через "произведение"

становится не обочиной, но - сквозь магический кристалл - средоточием

какой-то единой и всепроникающей социальности.

...Сближение бытовых и бытийных болевых точек нашей жизни. Вышибленность

из привычных луз застывшего и неуклонно развивающегося социального бытия -

войны, революции, окопы. Выбор своей собственной "малой группы" - как

свободное решение очень одиноких людей.

...Разрыв, рассечение ранее плотно сросшихся и слежавшихся регуляторов

человеческого поведения: разума и воли, нравственности и поэтики, души и -

духа. Необходимость для каждого индивида самому находить живую воду,

соединяющую и сращивающую разломы времени. Или - сознательный отказ от

поисков живой воды. Мучительный риск - каждый раз заново, чуть ли не каждый

день, в трудном решении изобретать "что, как и для чего делать", "почему,

зачем и как жить"...

...Научно-техническая революция конца века и неумолимое нарастание нового

"социума всеобщего труда", социума "свободного времени", что так насущен

теперь во всех сферах деятельности, в общении - сквозь века - одиноких,

оторванных от почвы, отъединенных, растущих "корнями вверх" индивидов нашего

времени.

Пока - достаточно. Выскажу только сильное предположение: все эти

современные стремления и болевые точки сознания и есть исходные, глубинные

(еще разорванные и неопределенные) импульсы всеобщего сознания культуры.

Существенно также, что сознание всех этих чудовищных сдвигов носит очень

странный, и двойственный, и мучительный характер. Наш душевный и духовный

мир - в той же мере и с той же силой - тянется к этим феноменам, стремится к

ним и тяготится ими, ужасается; начинается отчаянное "бегство от чуда" (еще

раз вспомним афоризм Эйнштейна) "самосвободного" бытия (неологизм

Хлебникова). Это - бегство от напряженностей и ответственностей свободного

времени, свободного решения, одинокого бытия "корнями вверх", общения через

пустоты веков и поверх удобств бытового "лада"; бегство от жизни "в

промежутке" различных смысловых вселенных. Причем если в начале века и

преобладало притяжение к полюсу "артистизма" (в понимании Блока), то в конце

века господствует бешеный рефлекс бегства от всех этих невыносимых свобод...

...Но вне всех этих невыносимостей остается лишь всунуть душу и тело в

прокрустово ложе тоталитаризма... А скрыться куда-то в кержацкую деревню