XX веку). В контексте, скажем, всеобщности "наукоучения" идеей логики

является и должна являться всеобщность не "общения", но "обобщения" логик,

не диалога логик, но их "выпрямления" и "смыкания" в единую восходящую линию

нововременной логики, когда прошлое должно быть понято как ее подготовка, а

будущее - как ее продолжение и исполнение. И это не ошибка. Это -

необходимая актуализация всеобщности самой культуры Нового времени, ее

приуготовленности к переходу в логику культуры XX - XXI веков. Это ее

особенный, по-особому всеобщий голос в полифонии культур. Без нововременной

идеи "обобщения" и всевыпрямляющей дедукции мышление так же невозможно, как

без современного контекста общения - равноправного, полифонического диалога

логик.

4. Наконец, в этой книге идея диалога (диалога логик; культуры как

диалога логик; логики как диалога культур...) есть - в самом своем истоке -

идея смысла человеческого бытия. Человек всегда событиен. Он есть

"на-себя-обращенное бытие", но, значит, он всегда (всегда - по смыслу, а не

феноменологически) и полностью есть только в своем ином "Я" ("Ты"), он

всегда адресован. Формой такого диалогического (осмысленного) бытия человека

является произведение культуры. В произведении мое "Я" существует отдельно

от меня, целиком осуществляется только во взгляде, в ушах, в сознании, в

мышлении, в бытии насущного мне "Ты"... Читателя, слушателя, зрителя. Вне

прочтения меня просто нет. Но это прочтение, это восприятие моего - в

произведение транслированного - "Я", осуществимо только тогда, когда это

иное "Я" (я другого человека) мне действительно насущно, и без него -

читателя, слушателя, адресата - я еще не полностью существую, еще только

возможен. Итак, в пределе, диалогичность моего я и моего - в культуре

нарастающего - иного я - это и есть осмысленная (имеющая смысл) форма моего

бытия. Бытия в культуре. В произведении.

Еще раз повторяю: только в этом, начерно (четырежды) намеченном, смысле я

отвечаю здесь - в этой книге, в этом первом философском Введении, - за

слово, термин, понятие, идею: диалог96.

Многое, что сейчас сказано, уже развернуто в последовательном изложении

на страницах этого Введения; многое еще предстоит сказать во второй части и

в общем заключении. Однако я сейчас что-то слишком сосредоточил, а что-то

предвосхитил по двум причинам. Во-первых, зная уже реакцию читателя на

отдельное издание этого первого Введения ("Мышление как творчество") и

встревоженный нарастающей инфляцией слов "диалог" и "общение", я решил

заранее противопоставить этим расхожим значениям - свою целостную идею.

Во-вторых, такое - время от времени возникающее - целостное, пусть

преждевременное, определение мне кажется необходимым для того, чтобы

читатель двигался не только "последовательно", но и "параллельно" с автором,

конечно уже знающим, к чему он ведет речь. В конце первого Введения это

особенно важно.

Очерк четвертый. Спор начинают теоретик, поэт и философ

(1990). Несколько соображений о смысле этого спора. Сейчас я предполагаю,

что текст 1975 года несколько неопределенен, неоднозначен. Это не значит,

что я теперь недоволен самим "протеканием" спора, логикой сопряжения

различных аргументов, возникающих у Собеседников. Нет. До сих пор мне этот

спор как-то особенно близок и внутренне (в моем собственном сознании)

необходим. Речь - о другом. Как мне сейчас представляется, неопределенность

спора в том, что неясна, туманна его историологическая "прописка".

То ли это спор о том, какие трудности и странности возникают, когда я

(автор) и мой основной герой ("теоретик-классик") пытаются проецировать

целостную творческую логику нововременного мышления, Познающего разума на

плоскость естественнонаучного теоретизирования. Иными словами, спор о том,

возможно ли понимать поэтическое и философское мышление только как

"составляющие" мышления собственно теоретического, только как его функции...

Не получается ли, что в итоге таких "проецирующих" процедур реальные живые

голоса Поэта и Философа обращаются лишь в слабые, бледные тени, в покорные

"подручные" всевластного теоретизирующего Ума? То есть это спор, в котором

Поэт и Философ (своего рода третейский судья) требуют своей

самостоятельности, может быть, даже - решающей роли в творческом определении

нововременной мысли. В творящем бытии человека этого времени. Тени хотят

воплотиться в того, кто отбрасывает "теоретическую" тень.

Но "теоретик-классик" не сдается: он утверждает, что истинно творческая

(это - NB!) определенность Познающего разума и есть определенность

теоретизирующая! А Поэт и Философ - в этом, Познающем, разуме - все же лишь

бледные тени или - в лучшем случае - восторженные персонажи... Сильные не

умом, но мозжечком или, уж так и быть, - эмоцией... Но разум - разум всегда

(во всяком случае, в Новое время) монопольный удел Теоретика! Вот возможный

первый смысл того спора, в который читатель включится, как только покинет

строки этого примечания...

Однако одновременно спор Поэта, Теоретика, Философа как будто имеет все

же и другой, более широкий, внеисторический смысл. Вполне возможно

предположить, что суть этого спора не зависит от особых определений

нововременного разума, от возможности (или невозможности) совместить в

логике познания (XVII - XIX века) поэтическую и (даже) философскую

"составляющие"... Спор идет о другом. О том, какую роль играет Теоретик,

Поэт и Философ во всеобщем определении творческого, изобретающего мышления,

в исходном едином определении Разума, какое бы разумение не имелось в виду -

разум Платона и Евклида, или разум строителя готических храмов и создателя

"Сумм теологии", или, наконец, разум Шекспира и того же Галилея, Ньютона,

Максвелла и других. В чем смысл творческого Ума: это синоним поэтического

гения, или гения теоретического, или же - синоним их напряженного единения в

Уме Философа? Или же творческое мышление всегда феномен тайного

сотрудничества Скрипки и Логики в уме очередного Эйнштейна? Так, может быть,

об этом - о всеобщем определении разума (и его роли во всеобщем определении

творчества) - идет спор?

Эти два смысла начинающегося спора в моем изложении все время как-то

странно смещаются, накладываются друг на друга, уводят в разные стороны.

По внутреннему характеру диалога это как будто скорее всеобщий спор: об

определениях творческого ума, независимо от...

Но, если учесть место этого диалога в общем построении моей книги, тогда

это скорее обсуждение возможности влить поэтический и философский бальзамы в

узкое горлышко научно-теоретического мышления Нового времени (в связи с

определением этого мышления как работы "Разума познающего")... Думается, в

таком смещении разных планов есть два момента. Первый момент. В моих

дополнениях (и возражениях) 1990 года я уже не раз подчеркивал, что в книге